Страница 109 из 114
— Благодарю вас, но, увы, я не танцую котильон, — говорила она очередному господину, когда рядом с ней появился Мишель и, подхватив под локоть, увел в незанятую нишу подле окна.
— Ты выставляешь себя на посмешище! — заявил он, глядя на нее злыми глазами.
— Тебе что за дело? — ответила Докки, стараясь сохранять спокойствие, но сердце ее невольно екнуло. Ей нелегко давался разрыв с родными, хотя иначе поступить было невозможно.
— Постеснялась бы афишировать свою связь, — продолжал Мишель. — Ты отвернулась от родных ради какого-то проходимца, который скоро бросит тебя.
— Он не проходимец, — Докки посмотрела сквозь толпу на Палевского. Он стоял с каким-то важного вида чином и в этот момент взглянул на нее, увидел рядом Мишеля, нахмурился и было шагнул по направлению к ним, но Докки покачала головой: она была в силах сама справиться со своими родственниками.
— Он уедет в армию и не вспомнит более о тебе, — говорил тем временем Мишель.
— Зато у меня останутся чудесные воспоминания, — отвечала Докки.
— Ты злишься теперь, — заявил он. — Но поставь себя на наше место. В то время, как мы еле перебиваемся без средств, ты сидишь на деньгах и не пользуешься ими. Посмотри на себя: когда ты последний раз сшила себе наряд или купила драгоценности? Ты несколько лет ходишь в одном салопе, ты даже ни разу не путешествовала, да и упряжки у тебя все те же, что ты приобрела пять лет назад. Твои лошади уж состарились, но тебе не хочется потратиться на новые.
Докки вспыхнула. Пять лет назад она приобрела для своего выезда две четверки шестилеток, и ее лошади вовсе не были старыми. Обзаводиться несколькими упряжками она не видела необходимости. Что касается нарядов и драгоценностей, то шились и покупались они по мере надобности. Да, она не относилась к дамам, закупавшим бездну ненужных мелочей и заказывавшим зараз по дюжине платьев, половина из которых, ни разу не надеванная, через некоторое время выходила из моды.
— Ежели я не транжирю впустую средства, это не значит, что я прижимиста, — ответила она. — Количество же ваших счетов, оплаченных мною за эти годы, более говорят о моей щедрости, нежели скупости.
Мишель несколько смутился. В другое время он, возможно, вспылил, но сейчас искал мира, поэтому сказал:
— Я вовсе не обвиняю тебя в скупости. Но ты обходишься гораздо меньшей суммой, чем получаешь дохода. Мне же нужно содержать семью, выдавать дочь замуж. Приданое, расходы…
— У вас есть Ларионовка. Поступлений от нее вполне хватит…
— Жизнь в Петербурге дорога, — возразил он.
— Тогда уезжайте в деревню! Ты все равно не служишь, так хоть делом займешься, приводя хозяйство в порядок.
— Но мы не можем жить в деревне! — возмутился Мишель. — Там и летом-то невыносимо скучно! А Натали? Где мы ей найдем жениха? Нам никак невозможно оставить Петербург!
— Тогда ничем не могу помочь.
— Но хоть содержание!
— После той сцены, которую вы мне устроили?
— Мы с maman… мы… Мы приносим свои извинения, — вдруг сказал Мишель.
Докки от неожиданности округлила глаза — прежде они никогда не просили у нее прощения.
— Тот визит… Maman сожалеет, что взяла твои письма. Она хотела, как лучше. Твоя репутация и все такое, — выдавил из себя брат и побагровел. — И за то, что выдали тебя замуж за Айслихта. Хотя в итоге ты все же оказалась в выигрыше.
Докки повела глазами, Мишель замолчал. Конечно, ему приходилось несладко, раз он счел нужным принести извинения. Хотя она была уверена, что они не столько сожалеют о случившемся, сколько о неудаче с неподписанным ею документом.
— Если бы ты могла выделить нам хотя бы содержание, — наконец осторожно пробормотал он, отводя глаза.
— Я подумаю, — после паузы сказала Докки. — Но вы понимаете, что прежние отношения между нами невозможны.
Мишель с явным облегчением произнес невнятные слова благодарности и отошел, а Докки смотрела ему вслед, отчетливо понимая: как бы ни сложилась в дальнейшем ее жизнь, она все равно станет помогать родным. И для нее это будет куда легче, чем чувствовать себя виноватой — не перед ними, перед самой собой.
— Что, опять Мишелька с деньгами пристает? — поинтересовалась всевидящая и всезнающая Думская, едва Докки подошла к ней и Ольге. — Слыхала я, вы его долги перестали выплачивать. Он тут совался к заимодавцам, но в ссудах ему отказали, потому как без вашего ручательства доверия к нему ни у кого нет.
Докки только кивнула, уже не удивляясь, каким образом княгине все сразу становится известно.
— Алекса ваша жаловалась, что, мол, лишились пособия. А вы, конечно, переживаете, — хмыкнула княгиня. — Скажу я вам, дорогая: проучить нахалов лишний раз не помешает. Впрочем, вам сейчас не до них, — она озорно сверкнула глазами, покосившись в другой конец залы, где стоял Палевский.
— Бабушка! — Ольга смущенно попыталась остановить Думскую, но той хотелось поговорить.
— А ты, Ольгунька, молчи, — отмахнулась она от внучки. — Упустила, теперь со своим немцем любезничай. Вон и Докки говорит, что человек он хороший, Швайген твой. Но с Полем ему не тягаться, нет, не тягаться! А вы — молодец, — княгиня с одобрением посмотрела на баронессу, — такого кавалера себе отхватили! Уж дамы наши все обзавидовались. Жени с Сандрой злятся, остальные локти кусают, пережить не могут, что Палевский на Ледяную Баронессу свое внимание обратил.
Она продолжала что-то говорить, но Докки почти не слушала ее, заметив, что Палевский подошел к Сербиным. Надин что-то говорила, он любезно склонил к ней голову, а Сербина-старшая наблюдала за ними со снисходительно-торжествующим выражением на лице.
— Ma chèrie Евдокия Васильевна, — над ухом Докки прогудел Вольдемар и усердно расшаркнулся перед княгиней и ее внучкой. Думская напустила на себя высокомерный вид и щелкнула лорнетом, через который с сомнением оглядела Ламбурга с ног до головы.
— Monsieur… хм… Ломбард..? — наконец произнесла она.
Вольдемар растерялся.
— Ежели позволите — Ламбург, да-с, Вольдемар Ламбург, — он в замешательстве покрутил головой и с беспокойством взглянул на Докки.
— Княгиня с вами знакома, — сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Докки укоризненно покосилась на Думскую и язвительно добавила:
— Ее светлость запамятовала ваше имя — с ней порой такое случается.
— У меня великолепная память, — возразила Думская. — Я никогда ничего не забываю, разве что порой путаюсь в этих Штокманнах, Вайсбергах…
Докки поспешно подхватила Вольдемара под локоть и потянула к середине зала, где собирались пары перед началом следующего танца.
— Подполковник Вайсберг мне знаком, — говорил растерянный Ламбург, следуя за баронессой, — но господина Штокманна не имею чести… Неужто в Петербург прибыл какой-то важный чин, даже, может быть, советник, а я пропустил?
— Княгиня приняла вас за другого своего знакомого, — стала успокаивать его Докки. — А Вайсберг и Штокманн… хм… давние приятели того знакомого, так что вы вряд ли с ними встречались.
Она оглянулась на Думскую — та довольно хихикала, глядя на них в лорнет. Ольга скрыла лицо за веером, лишь плечи ее чуть вздрагивали от смеха.
Ламбург же, легко приняв версию Докки по поводу Вайсберга и Штокманна, вновь сделал важное лицо и, медленно переступая под музыку, завел приличествующий балу светский разговор. Отметив великолепие залы, искусность музыкантов и респектабельную публику, а также благое дело, ради которого был устроен этот бал, далее он, понизив голос до громкого шепота, заявил:
— Ma chèrie Евдокия Васильевна, ежели позволите, поскольку я считаю своим долгом, так сказать, и почитаю за необходимость, да-с… Дело в том, что ваша кузина — дражайшая Мария Семеновна — поделилась со мной своим беспокойством по поводу некоторых разговоров, связывающих ваше имя с его высокопревосходительством генералом графом Палевским, да-с… Ни в коем случае не ставя под сомнение вашу непоколебимую добродетель и высочайшую нравственность, осмелюсь заметить и даже предупредить, что ваша репутация может оказаться под угрозой, ежели вы продолжите принимать знаки внимания его высокопревосходительства, да-с…