Страница 19 из 51
– Ты откуда? – спросил Белку по-немецки Заремба.
Она улыбнулась и пожала плечами, давая понять, что не знает немецкого языка.
– Ты русская? – спросил я.
Белка живо смекнула, что я не хочу выдавать нашего знакомства:
– Конечно, русская! А вы тоже русские?
Она так ловко разыграла сцену нового знакомства, что я невольно залюбовался нашей скво.
«Ты молодец, Белка! – говорил я ей взглядом. – Всегда знал, что на тебя можно положиться».
А вслух сказал:
– Дай воды!
Я совсем не хотел пить. Мне надо было, чтобы Белка подошла поближе.
Она дала стакан воды, и я старался пить как можно дольше, пока она, вырвав у меня стакан, не хлопнула шутливо ладонью по моей руке:
– Хватит! – и шепнула: – Я так рада, что встретилась с вами!
– Осторожней радуйся… Лучше выказывай к нам ненависть.
– Ах, так! – воскликнула Белка, и не успел я опомниться, как она звонко шлепнула меня ладонью по щеке.
Поляки расхохотались, а баронесса хлопнула в ладоши:
– Браво, Анна! Так им и надо!
Я потер рукавом щеку и погрозил Белке кулаком, чем еще больше развеселил поляков.
В эту ночь мы долго не могли уснуть. Вспоминали Золотую Долину. И то, как Димка ходил добывать скво. И как появилась Белка в первый раз у нашего костра.
Конечно, теперь она изменилась. Я уже говорил, что Нюра похудела, но, главное, с ее лица исчезла детская «заспанность». Уже не щурились голубые глаза, даже в голосе появились новые незнакомые ноты.
Мы ждали, что она придет к нам поговорить, но так и не дождались. После мы узнали, что Белка опасалась, как бы Карл, который за ней все время подсматривал, не поймал ее на месте преступления.
Несколько дней не удавалось поговорить с Нюрой. Она всегда пробегала не оглядываясь и не останавливаясь. Иногда, если следили из окна, замахивалась на нас чем-нибудь или швыряла камнем. Никогда не думал, что можно так хитрить!
Скоро Белку во дворе знали уже все. Стоило ей появиться на крыльце, как куры и индюки сломя голову летели к ней. Две кошки, задрав хвосты, терлись у ее ног. Поросята поднимали невероятный визг. И даже коровы поворачивали головы и ласково мычали.
Старый Отто немедленно подходил к девочке и начинал что-то толковать на своем непонятном языке. И, представьте, она понимала глухонемого! Что-то покажет на пальчиках, и довольный Отто отправляется выполнять ее желание.
Я заметил, что баронесса зовет ее уже «Анхен» и даже «либер Анхен», что на немецком языке означает «милая Анечка». Вот как – уже и «милая»!
Белку одели в новое голубое платье, так что нельзя было даже и подумать, что она такая же невольница, как мы. А еще через несколько дней девочка совсем ожила – на щеках ее уже горели розовые пятна и от голубенького платьица казалось, что васильки на лице расцвели еще краше.
Однажды вечером, когда мы вернулись с работы, Белка вышла на крыльцо с помоями для поросят. К ней сразу подбежал Отто, взял у нее ведро и понес. Она отправилась следом, легонько постукивая своими деревяшками по чисто выметенному двору. На обратном пути, поравнявшись с нами, Белка посмотрела на нас своими голубыми васильками.
– Ты что же, Белка? – криво усмехнулся Димка. – Совсем немкой сделалась?
– Ой, и не говорите! – отмахнулась она. – Надо же как-то выкручиваться. Ты что уставился? – вдруг крикнула Белка на меня и замахнулась ведром, но тут же ласково шепнула: – Я думаю, Молокоед уже составил маршрут?
– Какой маршрут? – недоуменно спросил я. Она изумленно расширила глаза:
– Вы что, вечно решили на немцев работать?
Выходит, и Белка думает о том, как бы удрать! И этот ее бодрый тон так на меня подействовал, что я готов был немедленно пуститься в бегство.
– Мы собираемся, – тихо сказал я.
– И долго будете собираться? Мне уже надоело тут до чертиков! Вам-то хорошо, а я вот попала в концлагерь… Недели три сидела… Ой, что там делается, ребята! – нахмурила она свои светленькие брови. – Не знаю как и выбралась. Люди просто мрут, как мухи, и никому до этого – никакого дела. Устроят перекличку: того нет, другого нет. Значит, мы уже знаем: отправились на тот свет. Я там стала худая, как щепка. Хорошо хоть меня эта ваша Фогель выменяла… на какую-то Луизу…
– Лиза! – почти враз вскрикнули мы все трое.
– А вы ее знаете?
Бедная Лиза! Так вот куда ты попала! Мне представилось смуглое, с острыми скулами лицо и то, как плакала девочка, тосковала по дому! Все, что случилось с Лизой, произошло только из-за нас. Ведь это мы просили ее включить злосчастный радиоприемник!
– Насчет наступления немцев ты слышала? – спросил Димка.
– Что?
– А вот то! Началось наступление, и нас по этому поводу кормили супом и кашей. Говорят, фашисты снова прут прямо на Москву.
– Не может быть! – вскричала Белка, и ее глаза стали огромными, как блюдце.
Нам не дали договорить. На крыльце появился Карл:
– Анхен, ты кормила кур?
– Вот еще привязался, черт паршивый! – проворчала Белка и крикнула Карлу: – Сейчас!
Она замахнулась на меня ведром и умчалась на кухню. Через минуту со всего двора летели к Белке куры и индюки, а она, улыбаясь, сыпала перед собой зерна кукурузы. Карл, надевший коричневую рубашку с засученными рукавами и коричневые короткие штаны, торчал тут же.
– Цып, цып, цып… Куда это вы так вырядились, Карл? – спрашивала Белка на ломаном немецком языке. – Между прочим, – тут же переходила она на русский, словно ни к кому не обращаясь, – у него приезжает с фронта брат. Цып, цып, цып… Сегодня он прислал огромную посылку… Так куда вы собрались, Карл?
– Я иду на собрание гитлерюгенда, – солидно ответил сынок баронессы.
– А что вы там делаете? – кокетливо взглянула на него Белка.
– Это – военная тайна.
– Подумайте! Наверно, очень важные дела…
– Да, очень важные, – сказал Карл и отправился прыгающей походкой со двора.
Белка проводила его прищуренным взглядом, усмехнулась:
– Штурмовик проклятый! Ну погоди же! Вот придут наши, они спустят с тебя коричневую шкуру…
Весь этот день мы жили под наблюдением старого Отто.
Камелькранц уехал куда-то. Добрый немец ласково обращался с нами, и мы старались вести себя так, чтобы не подводить Отто. Уже зашло солнце, а мы все еще были на воле, то есть не в амбаре.
– Идемте спать, – произнес Димка. – Все равно Молокоед ничего не придумает.
Что можно было сказать Дубленой Коже? Я очень много думал над тем, чтоб удрать. Но как? Вот в чем дело. Мы, правда, я и Левка, уже знаем немецкий и можем в случае чего разузнать о дороге, попросить поесть. Но одежда! Первый же встречный поймет, что имеет дело с беглыми, и отведет нас в полицию. Лиза спрятала где-то на чердаке старую одежду Карла, но как попасть на чердак, когда мы все еще под замком в амбаре? Надо обязательно добиться, чтобы Камелькранц перевел нас в польский барак…
Все это я выложил Левке и Димке, а в заключение пообещал:
– Поговорю с поляками, составлю маршрут и тогда…
– Маршрут, маршрут! – передразнил Левка. – Можно бежать и без твоего маршрута! Давай договаривайся с поляками, они, наверно, тоже побегут…
– Никуда поляки не побегут! – решительно ответил я. – Я говорил с Сигизмундом.
– Сигизмунд уже убежал, – грустно улыбнулся Димка.
Мне вспомнился взгляд, который бросил на меня старый поляк, выходя за ворота. Это был взгляд человека, идущего на смерть.
Ворота вдруг открылись, и во двор стали входить какие-то подобия людей. Меня охватил ужас, когда я разглядел поближе этих бедняков. Рваные до того, что нельзя понять, голые они или одетые, босиком, без шапок, с всклокоченными волосами и лихорадочно блестящими глазами, эти люди несли на себе жуткий отпечаток немецкого концлагеря. Единственно, о чем позаботились аккуратные немцы, – нарукавные значки. Желтые повязки говорили о том, что тут были чехи, югославы, бельгийцы и французы.
Камелькранц стоял в воротах и пропускал людей во двор. Так вот почему его не было целый день! Управляющий ездил куда-то в концлагерь, и знакомый начальник продал ему этот «товар».