Страница 231 из 260
— Варяг, зачем мы здесь, — просипел он плача. — Черт подери, найди мне хоть одну причину, почему мы должны находится среди гадов этих. Я же их ненавижу. А этот. Он же палил мою страну. Он выжег мой мир… Только не говори, что мы здесь из-за меня и моей травмы. Не говори мне этого…
— Тогда мне нечего сказать. — Вздохнул Яхонтов. Он помог раненному товарищу лечь на нары и сам сел в углу, откинувшись спиной на стену.
Наконец воцарилась тишина и, больше никто не тревожил их своим присутствием. За ширмой в клетке напротив кто-то тихо чавкал, поедая крошки из пакетика брошенного Томасом. Где-то в дальнем углу изредка падали с потолка капли воды. Снаружи, за приоткрытой дверью коридора были слышны мужские голоса. Видимо группа людей сидела за столом и что-то живо обсуждала. С другого конца коридора слышался далекий удушливый кашель.
— Варяг, — тихо и лениво проговорил Николай.
— Чего? — так же лениво ответил, задумчиво смотрящий в заплесневелый потолок, Яхонтов.
— Тебе его голос знакомым не показался?
— Чей.
— Летчика этого…
— Не знаю. И где мы могли его слышать?
— По радио. Это… Радио Хоуп Сити. Мне кажется, что это он там говорил. Значит мы действительно в Хоуп Сити. А отсюда до ХАРПа сто километров. Даже меньше. Все, Варяг. Мы дошли. Осталось поднести бомбу. — Васнецов прикрыл глаза. — Только как теперь это сделать.
— Вот сейчас подойдет к клетке Людоед, бряцая пулеметом, — тихо, почти плача, проговорил Сквернослов. — И скажет, мужики, какого вы хера валяетесь на нарах. Осталось-то с гулькин хрен. Пошли, скажет, разнесем все к чертям и заживем спокойно… Наконец-то… Дошли… Представляете что чувствовали Юра и Андрей когда через пятнадцать лет оказались дома? А дома нет. Пусто. А потом собственная дочь родного отца… Раз и в голову. А потом я какого-то хрена полез на эту дуру… А потом ее Илья застрелил… А потом зверюга какая-то Юру порвала… А потом и Людоед сгинул… Какого хрена мужики! Все из-за этого пидора на своем бомбардировщике! Из-за него и тех, кто все это развязал! Какого хрена мы здесь делаем! Какого! Что космонавты чувствовали, когда дошли?!
— Славик, успокойся, — нахмурился Николай.
— А знаешь, что я сейчас чувствую, понимая, что дошел?! — продолжал Сквернослов. — Я чувствую, что у меня нога адски болит! Что я жрать хочу! И что я мочой воняю! Это нормально?! Так должны жить люди?!
— Да что с тобой такое? Славик. Ну, успокойся ты…
— Знаете, я всю жизнь думал, что жить можно. Даже в таких условиях, — не прекращал говорить Вячеслав. — Ну, подумаешь, ядерная зима. Мы ведь живы. А значит, и жить можно. Главное чтоб цель была в этой жизни. И тогда она будет прекрасна даже в вонючем затхлом подвале. И цель была. Работа по хозяйству. Жрать что добыть. Сходить на ферму и с девчонками какими-нибудь замутить. В картишки поиграть с Эмилем на щелбаны. Жизнь прекрасна, когда есть смысл и цель. Но все эти цели, такая херня, я вам скажу… Вон, космонавты… Отчего они погибли? Да потому что цели своей достигли. Сделали то, к чему стремились. А там разочарование. И все. И жизнь всякий смысл потеряла. Это… Это как с девкой. Увидел смазливую деваху. Понравилась. Стал обхаживать. Добиваться. Строить из себя самого достойного для нее. Бегаешь за ней. Ухаживаешь. Впечатление производишь. А цель-то одна. В койку. Ну, завалил. Ну, отшлепал. И все. И скучной вдруг она стала. Неинтересной. И не самой красивой. И ходишь весь в расстроенных чувствах… Разочарование… И засматриваешься на другую, чтоб тоска не съела… Но это хорошо, когда есть другие. А жизнь-то одна. Другой жизни не будет. И что теперь? Ну, дошли мы. Ну, договоримся с этими местными аборигенами. Взорвем ХАРП. А что дальше? Все? Сгинем как космонавты от разочарования жизнью? Ведь с уничтожением ХАРПа рая не настанет. И люди рвать друг друга не перестанут. Мы ничего не изменим. Может только хуже сделаем…
— Это еще почему? — вздохнул Николай.
— Да потому что мы людей спасем. Помешаем приведению вынесенного им приговора в исполнение. И мы героями для них не будем. И спасителями они нас не примут. Люди обычно распинают спасителей своих, понимаешь ты это? И нас распнут. Бить будут. Стволами тыкать. Мы своей миссией может сейчас идем наперекор предначертанному. Наилучшему из вариантов.
— Не людей мы спасаем, Славка. Саму жизнь на планете. — Вздохнул Варяг.
— А что дала этой планете жизнь? Грязь, шахты, скважины, ядерные взрывы, копоть фабричных труб, мусор. Вон Луна. Нет там никакой жизни, и Луна крутилась себе безмятежно в космосе, и ничего ей не угрожало, пока человек земное тяготение не преодолел. И тут же началось. Испытания надо проводить. Базы строить. А может и воевать за Луну на самой Луне. Жизнь это вирус, поражающий вселенную.
— У нас будет цель и после ХАРПа, — проворчал Варяг. — Домой вернуться. В Надеждинск.
— Если будет, кому возвращаться. И если будет куда, — зло оскалился Вячеслав. — Ты хоть понимаешь, сколько кругом снега и льда навалено? А если все это начнет таять? Куда возвращаться? Некуда будет возвращаться. Весь мир превратиться в эти… Мангровые болота, мать их…
— Странно все это от тебя слышать, Славик, — покачал головой Васнецов. — Обычно все это упадническое эмоциональное дерьмо исходит от меня, — он горько усмехнулся. — А тут ты… Все время жизнерадостный… Неунывающий… И вот тебе раз…
— Просто он ранен, — сказал Яхонтов. — Рана воспалена. Его организм испытывает стресс. Отсюда и депрессивный настрой.
— Да иди ты, Варяг. Я все что сказал, сказал разумом своим, а не болящей ногой. Надоело все это. Просто надоело. Хотя нога конечно ноет. — Славик обернулся на тихие шаги. К камере медленно подошел человек с раскладным стулом в руках. Он был пожилой. Невысокий. Худой и сгорбившийся. Из вытянутого лица с впалыми щеками торчал большой крючковатый нос между близко посаженных крохотных глаз за толстыми стеклами круглых очков. — Да, да, чувак. Нога у меня болит. — Сказал ему Сквернослов и натянул на лицо фальшивую доброжелательную улыбку. — Ай нид э медик. Слышь ты, щербатый педик. Дерьма ты кусок. Чмо треклятое. — Вячеслав говорил это, продолжая приветливо улыбаться. Незнакомец стоял у клетки и слушал внимательно, видимо пытаясь понять, что ему говорит пленник.
— Ты высерок, — продолжал Сквернослов. — Ушлепок, дурной шмары отродье. И все вы, говнюки и пендосы. Уроды вы все недобитые. Чтоб вы все подохли самым постыдным образом, мрази и твари. А мы пришли с писом. И этим писом вас всех попишем, урюк ты убогий.
Незнакомец смотрел на него, подняв брови. Затем поднес кулак к своему лицу и тихо кашлянул в него.
— Эээ… — пробормотал он. — Я Боб Лазар. Я ваш переводчик. — Сказал незнакомец по-русски и почти без акцента. — Медики скоро придут. Мистер Рэймэн распорядился.
Сквернослов замолк и резко сел на нары.
— Опа… — Выдохнул он сконфуженно. — А что же сразу не сказали, что по-русски понимаете. Неловко как-то вышло. Вы это… Я тут борщанул малость… У меня рана воспалена. Организм в стрессе. Вот и гоню, что не попадя…
Лазар как-то застенчиво повесил голову и улыбнулся.
— Да ничего. Все окей. Я может… просто соскучился по родной речи. Особенно по родной отборной брани… Так давно не слышал. Не думал, что когда-нибудь услышу. Мне сказали, что один из вас по-английски говорит. Но очень ужасно говорит. Не все понятно, что он говорит. И явно он не все понимает, что ему говорят.
— Так вы русский? — Спросил Яхонтов.
— Да. То есть, нет. — Боб сначала кивнул, а потом мотнул головой. — Ну, я эмигрант. Роберт Самуилович Лазарович. Задолго до войны эмигрировал. После развала союза. С родителями эмигрировал. — Он поставил стул у клетки и уселся на него.
— Понятно, — кивнул Варяг.
— Я должен вот что сказать, — Лазар кашлянул в кулак и сгорбился, скрестив пальцы ладоней перед собой. — Я понимаю причину ваших, эээ… Резких фраз в адрес наш. Вас как зовут?
— Слава, — Сквернослов был несколько сконфужен тем, что человек, которого он с таким умилительным выражением лица поливал последними словами, оказывается, все понимал.