Страница 23 из 65
В те дни, когда Питер прислуживал при храме Джим-джамбо, где проповедовали Элефтеринианский экзотицизм, он увидел в главном зале картину под названием «Гора Олимп»; двенадцать богов и богинь, раскинувшись на шелковых ложах, вкушали нектар из золотых кубков и сверху вниз взирали на суету далёкого мира. Питер подглядывал, спрятавшись за портьеру, и видел, как великий магистр появлялся из-за семи мистических прозрачных покрывал и громким певучим голосом наставлял свою паству, состоявшую из светских женщин, раскрывая им тайны бытия. Указывая на картину, он разглагольствовал о золотых олимпийских временах, когда зародился Элефтеринианский культ. Мир изменился с тех пор и стал значительно хуже, власть имущие должны вернуть миру великолепие и красоту и обеспечить людям безмятежное существование.
Питер, конечно, не слишком-то верил в мистерии, совершавшиеся в храме Джимджамбо, но всё же он был поражен богатством и знатностью верующих; в голове у него засела мысль, что некогда в самом деле существовала гора Олимп, и когда он старался представить себе миллионеров и их образ жизни, ему вспоминались боги и богини, раскинувшиеся на шёлковых ложах и пьющие нектар.
С тех пор как Питер познакомился с красными, которые собирались взорвать дворцы миллионеров, он стал ещё более рьяным поклонником этих богов и богинь. Они становились ему ещё дороже, когда в его присутствии на них осмеливались нападать; ему хотелось встретиться с кем-нибудь из них и пылко, но почтительно выразить свою преданность. У Питера щёки пылали от восторга, когда он представлял себе, как он возлежит на шёлковом ложе в каком-нибудь дворце и докладывает миллионеру, как он преклоняется перед красотой и великолепием.
И теперь он познакомится с одним из них, ему поручают познакомиться с ним поближе! Правда, с этим миллионером было что-то неладно — он был одним из тех чудаков, которые по какой-то непонятной причине сочувствовали динамитчикам и убийцам. Питеру уже приходилось встречаться с «салонными красными» на квартире сестёр Тодд; блестящие, великолепно одетые дамы подкатывали на великолепных сверкающих машинах, чтобы послушать рассказ о его страданиях в тюрьме. Но Питер не был уверен, была ли хоть одна из этих дам миллионершей, и когда он спросил об этом Сэди, она как-то уклончиво сказала, что газеты называют миллионерами всех участников радикального движения, у которых имеется автомобиль или кто появляется в вечерних туалетах.
Но молодой Лэкмен был настоящим миллионером, в этом его заверил Мак-Гивни, поэтому Питер мог восхищаться Лэкменом, несмотря на его чудачества, над которыми издевался человек с крысиным лицом. Лэкмен руководил школой для мальчиков, и если кто-нибудь из ребят совершал какую-нибудь провинность, учитель наказывал самого себя, а не мальчика! Питер должен прикинуться, будто интересуется такой системой, «воспитания» и постараться узнать, какие книги издал на свои средства Лэкмен.
— Но разве он обратит на меня внимание? — спросил Питер.
— Ну, конечно, — успокоил его Мак-Гивни, — дело в том, что ты сидел в тюрьме и зарекомендовал себя как пацифист. Попытайся заинтересовать его своей Лигой противников призыва. Скажи ему, что ты хочешь превратить его в национальную организацию и перейти от разговоров к делу.
Молодой Лэкмен жил в Отеле де Сото, и когда Питер услышал его адрес — сердце у него затрепетало в груди. Ведь Отель де Сото был настоящим Олимпом Американского города! Питер проходил мимо этого огромного белого здания и видел, как распахивались бронзовые двери, и счастливцы мира сего направлялись к своим волшебным колесницам; но ему и в голову не приходило, что он сам когда-нибудь войдёт в эти бронзовые двери и увидит скрытые за ними чудеса.
— А меня впустят? — спросил он Мак-Гивни. Сыщик рассмеялся:
— Войди с таким видом, точно всё тебе принадлежит. Держи голову повыше, как будто ты прожил там всю жизнь.
Мак-Гивни легко было это сказать, но Питеру было совсем нелегко всё это себе представить. Однако он решил попробовать; Мак-Гивни, должно быть, прав, потому что миссис Джеймс не раз внушала ему то же самое. Нужно подметить, что делают другие, поупражняться в этом, а затем появиться в обществе и держать себя так, словно всю жизнь только этим и занимался. Вся жизнь — чудовищный обман; обманывая других, можно утешить себя тем, что другие поступают точно так же.
В тот же вечер, в семь часов, Питер подошел к волшебным бронзовым дверям и прикоснулся к ним. И что же? Швейцары в синих ливреях распахнули их, не говоря ни единого слова, а мальчишки-посыльные с медными пуговицами не удостоили его даже взглядом, когда он направился к конторке и спросил мистера Лзкмена.
Надменный клерк направил его к ещё более надменной телефонистке, которая соблаговолила сказать несколько слов в трубку и затем сообщила ему, что мистера Лэкмена нет дома, но что он вернется в восемь. Питер повернул было обратно, собираясь часок побродить по улицам, но вдруг вспомнил, что ведь все надувают друг друга, смело пересек вестибюль и уселся в громадном кожаном кресле, таком большом, что там могло бы поместиться трое таких, как он. Питер сидел в кресле, и никто не сказал ни слова.
§ 37
Поистине, это была гора Олимп и здесь обитали боги: богини ходили полуобнажённые, а боги в чёрных фраках с туго накрахмаленным пластроном. Всякий раз, как один из богов подходил к конторке, Питер задавал себе вопрос: уж не мистер ли Лэкмен это? Узнать миллионера в обыкновенной толпе было бы нехитро, но здесь все были похожи на миллионеров, и Питеру никак не удавалось догадаться.
Перед ним возвышалась трёхметровая колонна, подпирающая потолок. Она была из светлого с зелеными прожилками мрамора. Питер скользил по ней взглядом: она была увенчана белоснежными, причудливо клубившимися облаками. По углам потолка красовались четыре рога изобилия, из которых свешивались гирлянды роз и каких-то листьев и плодов, напоминавших яблоки; множество переплетавшихся гирлянд было разбросано по всему потолку. Среди листьев и роскошных плодов, то здесь, то там, выглядывало личико ангелочка, озарённое небесной улыбкой; четверо таких ангелочков взирали на землю с четырёх сторон пышного облака, витавшего в центре потолка, и Питер переводил восхищённый взгляд с одного ангела на другого, поражённый этим чудом красоты. Питер насчитал в каждом ряду четырнадцать колонн, а таких рядов в вестибюле было четыре. Выходит, что здесь пятьдесят шесть колонн и двести двадцать четыре ангельских головки. А подсчитать, сколько тут рогов изобилия, сколько роз и плодов — прямо невозможно. Все ангелочки были на одно лицо, одного размера и с одинаковой улыбкой; и Питер изумлялся — сколько же времени понадобилось скульптору, чтобы высечь из камня двести двадцать четыре улыбающихся ангельских личика?
В Отеле де Сото повсюду царило такое же великолепие, и Питер был прямо ошеломлен. У него сердце замирало от восторга при мысли, что среди этого великолепия живут люди, для которых деньги ничто и которые могут непрерывно рассыпать их щедрой рукой. И всё кругом было так же великолепно и должно было вызвать такой же эффект—даже сами боги и богини! Вот мимо прошла красавица с бриллиантовой тиарой в волосах; попробуй-ка сосчитать, сколько на ней бриллиантов, это не легче, чем пересчитать ангельские головки. А что за платье на ней — чёрное кружевное, вышитое золотыми бабочками! Подсчитай-ка, сколько материала пошло на такое платье или сколько золотых бабочек приходится на ярд материи! А сколько сверкающих камней на её чёрных туфельках; а какой чудесный узор на прозрачных чулочках, — платье такое короткое, что всего дюйма на два закрывает чулки.
Питер наблюдал, как эти восхитительные богини выплывают из лифтов и направляются в ресторан. Иной простак был бы, пожалуй, шокирован их нарядами, но Питер вспоминал картину «Гора Олимп», и туалеты казались ему вполне подходящими. Ведь всё дело в том, как смотреть на вещи: можно сперва представить себе богиню одетой с ног до головы и затем мало-помалу отхватывать кусочки материи то здесь, то там или же представить её себе обнажённой и потом кое-где прикрыть газовой вуалью, скрепив её лентой на плечах, чтобы она держалась.