Страница 7 из 93
И в силу своей таинственности и непостижимости подземный мир всегда привлекал к себе людей той особой категории, которым обычный мир тесен. Даже первобытные люди не ограничивали своего использования пещер поселением во входных гротах. Еще Норбер Кастере, знаменитый французский спелеолог и археолог, доказал, что люди мадленской эпохи устраивали нормальные исследовательские экспедиции на значительные расстояния от входов, а иногда — оборудовали там капища. Нетипичные люди были всегда, хотя назывались они по-разному и роль в обществе выполняли тоже разную.
Естественно, сфера приложения интересов нетипичных людей разнообразна, и это совсем не обязательно пещеры. Но за последние века количество белых пятен на планете Земля уменьшилось настолько, что даже альпинизм и освоение морского дна уже потеряли последние оттенки романтического исследования, выродившись либо в чистый спорт, либо в чистую науку, либо в чистую технологию. По сути, остались только космос, пещеры, а также всякое мистическое шарлатанство, популярность которого в наше время отчасти и объясняется тем, что нетривиально мыслящие люди не имеют сферы разумного приложения своих возможностей и способностей. Однако космос требует высоких технологий, да и просто пока слишком дорог, чтобы быть полем деятельности индивидуальностей. В итоге — остаются пещеры.
Как единственный мир, в котором можно испытать себя не в войне и не в спорте, не противопоставляя себя никому, даже природе, а проверяя свои способности и возможности «в чистом виде». Это не просто объяснить, но пещеру, в отличие от горы или океанской впадины, действительно нельзя покорить на чистой технике — ее нужно понять, прочувствовать, полюбить наконец — и только тогда она откроется.
Как единственная часть планеты Земля, где можно найти места, в которых не только не ступала нога человека, но и которые не видел ни один глаз — ни человеческий, ни фотографический.
Как единственный мир, в котором остались не сделанные открытия, доступные простой наблюдательности исследователя, даже не подкрепленной технической базой. И не только географические — практически для любого естественнонаучного специалиста в пещерах есть свой интерес.
Как мир, в котором могут выжить только люди своего же сорта — не склада характера, не интересов, не серии, а именно сорта — не уступающие тебе в широте мировоззрения, в широте умений и способностей, в общей нестандартности — для всех других людей общение с пещерами исчерпается несколькими визитами и прекратится само собой.
Пожалуй, можно даже еще точнее сформулировать, что представляет из себя тот сорт людей, который лучше всего выживает в пещерах, причем сформулировать на парадоксе. Принято считать, что подземные путешествия, равно как и любые другие, главным образом привлекают классических романтиков. Это, конечно, так — без изрядной доли романтизма, причем того самого бескорыстного романтизма старого доброго жюль-верновского толка, в пещерах делать решительно нечего. Но в общем случае этого не достаточно. То есть достаточно для того, чтобы съездить два-три раза, но не для того, чтобы втянуться в спелеологию всерьез и надолго. А для последнего необходимо совершенно другое качество, на первый взгляд романтизму абсолютно чуждое и даже противоречащее. Мощное самомнение. Не представляю никакой другой области человеческой деятельности, где каждый второй считал бы себя одновременно выдающимся спортсменом, гениальным фотографом и экспертом еще в трех десятках областей. Не будем вдаваться в подробности, в какой мере все оно заслуженно (хотя заведомо в гораздо большей, чем кажется со стороны), отметим лишь как факт. Третий необходимый компонент — технический склад характера. Без него можно и не выжить физически — слишком многое зависит от снаряжения. И вот именно такой противоестественный сплав романтизма, технического универсализма и несколько гипертрофированного самомнения и образует спелеолога. Пусть меня поднимут на смех все психологи, утверждающие, что такой сплав просто невозможен, а если бы и был возможен, то четверо таких людей, будучи оторваны от мира, съели бы друг друга за завтраком на третий день, но это так.
Реально необходимо еще несколько не менее противоречивых, но несколько менее существенных факторов. Например, простой вопрос — каким образом люди вышеописанного сорта умеют уживаться друг с другом в длительных экспедициях — отнюдь не имеет очевидного ответа. Здесь нужна весьма специальная особенность характера. Не у всех она есть, да и названия общепринятого не имеет, но в первом приближении — обостренное чувство этики. Не менее важна способность, и даже любовь к строго индивидуальным действиям. Опять же парадокс. Спелеология — по определению развлечение одиночек и опять-таки по определению, действующих командой. Хотя спелеологи-одиночки в полном смысле слова тоже изредка встречаются. Фанатизм, наконец, абсолютно необходимый для некоторых разновидностей спелеологии. О таких мелочах, как разумное сочетание трусости с храбростью, хорошей дозе нахальства и обо всем таком прочем, пожалуй, даже и говорить не стоит.
Возможно, именно потому, что спелеологией занимаются только яркие индивидуальности, эта книга производит несколько отличное впечатление от другой географической литературы. Главным образом — существенно большей персонализированностью. И даже не в силу наличия у автора из ряда вон выходящего представления о собственной значимости (хотя оно у всех спелеологов именно такое, и автор — не исключение). Скорее, просто потому, что можно несколькими штрихами схематично набросать отдельные черты характеров и интересов коллег-спелеологов, но ни одного из них нельзя описать с той полнотой, которой он в реальности заслуживает. По сути, каждый, кто посвятил спелеологии более десяти лет, вполне достоин отдельной такой книги, как эта. Причем все это верно не только на глобальном уровне, но и на самом что ни на есть локальном.
Если рассмотреть подробнее любую отдельно взятую подземную экспедицию, можно сразу сделать одно любопытное наблюдение. Четкое разделение интересов общих и интересов частных. Практически единственные четыре вещи, которые объединяют ее участников — это любовь к пещерам, желание открыть новые участки исследуемой пещеры, взаимное уважение и более или менее единое понимание внешней атрибутики экспедиционного быта. Больше, как правило, ничего. У каждого специальные интересы, как в пещере, так и вне ее, строго индивидуальны и весьма разнообразны. Если хотя бы трое из группы имеют близко совпадающие сферы интересов, то это уже удивительно. Такого созвучия интересов, как, скажем, у Хейердала на его плоту Кон-Тики, под землей просто не может быть — пещера есть мир, а не искусственно отграниченный изолят типа того же плота, и диапазон его интересностей, спроецированный на широту мировоззрения участников даже одной отдельно взятой экспедиции, исключает общность интересов.
Еще большая дистанция возникает, если рассматривать разные команды. И еще большая — если разные пещеры. Пещеры не менее индивидуальны, чем спелеологи, и здесь есть сильнейшая обратная связь. Вертикальные и технически сложные пещеры Кавказа привлекают к себе одних людей и создают одну экспедиционную атмосферу. Огромные, но очень просто устроенные лабиринты Подолии — совсем другую. Пещеры Кугитанга, и в особенности Кап-Кутан, исследованию которого практически полностью посвящена эта книга — совершенно особую.
Поэтому книга у нас — очень персональная. О пещерах вообще — но сквозь призму Кап-Кутана. О спелеологии вообще — но сквозь призму спелеологии Кугитангского образца. О спелеологах вообще — но только на примере Кап-Кутанских. Причем главным образом — из моей команды. И все вместе — только через авторское мироощущение. Никак иначе написать о пещерах и спелеологии так, чтобы в полной мере прочувствовалась атмосфера, нельзя — получится либо что-нибудь научно-популярное, либо репортажное. Чего и так написано достаточно.