Страница 10 из 74
— Мальчики, придержите вашего командира. Вот так, плечи сюда, правую руку чуть ниже. — Елена Андреевна ловко обматывала могучую грудную клетку и спину Ковалева теплым и мокрым. Это теплое и мокрое вдруг начало твердеть, и Александр почувствовал, что нагрузка на сломанные ребра стала ослабевать.
Тем временем тоненькая женщина забавно шлепала по засыхающему гипсу ладонями, движениями скульптора приглаживая и перераспределяя толщину повязки.
— Ну вот, Сашенька, можете попробовать походить, теперь у вас твердая маечка, как у черепашки. — С этими словами Елена Андреевна села на свой стул и с трудом выпрямила изрядно сгорбленную спину. Она побледнела и слегка закусила губу, но через миг улыбнулась и продолжила командовать: — Так, мальчики, теперь убираем все на место, грязную воду в канализацию, и начинаем готовить обед. Очень хочется чаю.
Ковалев медленно поднялся и опасливо сделал маленький шаг. Боли не было.
— Вот так, мой мальчик, вот так. Теперь у вас ребрышки правильно срастутся. Только старайтесь поворачиваться всем корпусом, по-волчьи. Думаю, на поправку уйдёт не более двух недель, вы молоды и могучи, Сашенька. Как вы так поломались, если не секрет?
— Да какой там секрет, — криво усмехнулся Ковалев, сел на табурет и неожиданно для себя начал рассказывать все по порядку, начиная с утреннего построения под Прохоровкой. Иван-да-Марис проворно накрывали на стол, а Виктор устроился на подоконнике и внимательно слушал всю историю своих друзей, время от времени быстро и хищно взглядывая в окно.
* * *
После восхитительной жареной картошки с тушенкой пили чай вприкуску с рафинадом. Елена Андреевна отдохнула и даже слегка порозовела. Ковалев продолжал неспешный рассказ, удобно опершись панцирем об острый угол шкафа. Женщина то плакала, то хмурилась, то смеялась, хлопая в ладоши. Она была непосредственна и мила, как юная гимназистка, а когда Александр добрался до возвращения на фронт, слезы безостановочно хлынули из ее широко открытых глаз. Ковалев понял, что если бы он встретил эту женщину равным ей по возрасту, то дрался бы за нее со всем миром, отнял ее у кого угодно, он любил бы ее и носил на руках…
Безошибочным женским чутьем Елена Андреевна поняла, о чем думал танкист. Она вдруг встрепенулась и попросила еще чаю. Ковалев стряхнул с себя наваждение и завершил свой рассказ:
— Вот так мы и оказались здесь, и теперь очень хотели бы узнать, где мы?
* * *
— Знаете, мне иногда кажется, что мы в Москве, — неожиданно заговорил Витя Чаликов. — Я родился и вырос в Грохольском переулке, оттуда и на войну сбежал — нужно было год ждать, так я записку оставил маме: не поминай, мол, лихом, прости и все такое… Так вот, там дом Бусиловых стоял, у Сретенских ворот. Мы в детстве с пацанами его облазили вдоль и поперек. Так вот, такое ощущение, что это — тот же дом, если бы не лес вокруг.
— Да, Витенька, это тот же дом. Прадед моего супруга генерал Бусилов его московскому архитектору Чудову заказал. У него еще имение было в Нижегородской губернии, так он и велел выстроить два одинаковых дома, чтобы не привыкать при переездах. Такой уж он был, Андрей Петрович, не любил нового, жил всегда по твердому распорядку, даже на войне старался его придерживаться.
— Так вы…
— Вдова графа Павла Ивановича Бусилова, русского авиатора, урожденная Вельская Елена Андреевна. Я с мужем не расставалась до тридцать седьмого года, всю империалистическую и Гражданскую с ним прошла, сестрой милосердия, затем военным врачом, и так — до профессора медицины. — Бусилова усмехнулась. — Так что, Сашенька, можете мне верить, все у вас будет замечательно.
— Я в этом не сомневаюсь, Елена Андреевна, спасибо вам, — серьезно ответил Ковалев, глядя ей в глаза. — Так мы под Горьким, да?
— В ста семидесяти километрах от Нижнего Новгорода, Сашенька. Имение наше так и называется — Бусилово.
В большой комнате повисла мягкая тишина, но ее как-то вдруг вспороли часы с круглым плоским маятником. Они хрипло и солидно, с большими уверенными промежутками пробили пять раз.
— Как, как вы сказали? Русского авиатора? — неживым голосом пробормотал Ковалев.
Елена Андреевна внимательно посмотрела в лицо капитана. Александр сидел, лицом белее своего панциря, уставившись в темную раму на стене. За стеклом были выставлены трогательные семейные фотографии: одиночные и групповые портреты, дамы с зонтиками и в кружевах, кудрявые младенцы в платьицах, и нельзя было понять, какого они пола, ну какой может быть пол у ангелочка? Ковалев неотрывно глядел на коричневатый снимок. Стройная женщина в форме сестры милосердия и два офицера в парадных мундирах стояли на фоне похожего на этажерку громоздкого самолета С-16, первого русского истребителя. Один из офицеров, капитан Степан Ковалев улыбался сыну с фотографии знакомой, слегка напряженной улыбкой. Второй, коренастый статный полковник, пониже и постарше Степана, смотрел чуть в сторону, с гордостью держа под руку самую очаровательную и стройную сестру милосердия, какую только можно себе вообразить. В нижнем темном углу снимка была изящно вытравлена светлая цифра: 1915.
* * *
Августа 8, 1915 г. Мой друг Степан Александрович на седьмом небе от счастия — его супруга разрешилась от бремени первенцем, здоровым мальчиком Сашенькой. Надо бы испросить отпуск для капитана Ковалева, чтобы он сумел обнять семью, но в обозримом будущем на это надежды мало. Принимаем новые аэропланы Сикорского. Кто может заменить Степана Александровича в испытаниях — ума не приложу, авиатор он от Бога. Обстановка тяжелая. Помимо ежедневной разведки нужно прикрывать войска от участившихся налетов с воздуха…
Сентября 16, 1915 г. Стало спокойнее. Завершили испытания новых машин. Запечатлелся на карточке с двумя самыми дорогими моему сердцу людьми. Елена Александровна чудо как хороша. Если бы Степан Александрович не был без ума от своей супруги, наверное, ревновал бы. Хотя, нет, нет, это низко и недостойно даже в шутку. Намедни Е.А. сообщила мне нечто, во что до сих пор не смею поверить. Вчера после утренних полетов Степан заметил, что я стал излишне азартен и смел на виражах. Ах, если бы он только мог знать! С нами на снимке есть еще некто незримый… Боже, за что мне такое счастие!
Апреля 24, 1916 г. Крестили нашего с Е.А. первенца. Нарекли Степаном. Капитан Ковалев доволен и сияет именинником. Отец Серафим любовался младенцем и матерью. Сияние, молвил, сплошное сияние и благодать. А мне петь хочется, еле держусь. Чувствую себя мальчишкой, честное слово!
Апреля 28, 1916 г. Погиб Степан Александрович Ковалев, офицер, полный кавалер. Кавалерийский отряд Затарова отбил останки самолета и изуродованное тело пилота у самой передовой. Наблюдатели показали, что Степан Александрович расстрелял двоих нападавших на встречном курсе, но был подожжен третьим, словно свалившимся с неба. Хлопочем отправить тело родным, в станицу Степная. Не знаю, как сказать Е.А.! Степан каждый день писал своему маленькому Сашеньке по письму в тетрадь. Тетрадь всегда была с ним, на земле и в небе, но ее не нашли. Да что это я, как барышня, глаза на мокром месте… Только бы Е.А. не увидела. Черт бы побрал эту войну! Черт! Черт! Черт! Господи, сохрани нас и помилуй!
* * *
В комнате сгустился грозовой мрак. По высокой крыше и подоконникам зашлепали увесистые капли дождя, и через несколько мгновений ливень уже стоял мерцающей стеной. Из распахнутого окна потянуло свежим воздухом, промытым и охлажденным. Сильно и отчетливо запахло осенними цветами и мокрой листвой тополей.
Молчания не нарушал никто. Елена Андреевна с трудом встала и подошла к Ковалеву. Мягким движением она набросила гимнастерку поверх голых плеч Александра, связав рукава на широкой груди капитана. Обычно шумный и нетерпеливый, Ваня Суворин неподвижно сидел на деревянном диванчике в углу. Марис Эмсис, устроившийся рядом с другом, был далеко-далеко, судя по прищуру мечтательных мальчишеских глаз. На скрип половиц у двери первым среагировал Витя Чаликов: стремительной пружиной он отскочил от окна, лязгнул затвором и закрыл собой Елену Андреевну.