Не в силах забыть

С бледным лицом и насупленными бровями, она склонилась над раненым, ожесточенно ругаясь по-немецки. Лео проковылял к себе в комнату, рухнул на постель и мгновенно погрузился в сон.

Ему снилось, что Брайони, присев рядом с ним, осторожно стягивает с него брюки, чтобы осмотреть швы на бедре, и неодобрительно цокает языком. Ее прохладные пальцы уверенно ощупывали его кожу. Лео наслаждался этими прикосновениями.

Потом пальцы Брайони скользнули вверх по его бедру, и по телу Лео тотчас прокатилась волна жара. «Сожми ладонью мою плоть. Дай мне наслаждение. Я так давно желал тебя».

Но Брайони отвела руку, и надежды его развеялись как дым. А после случилось что-то удивительное, еще более чудесное. Брайони приникла губами к его бедру над бинтами. Лео тихо застонал, чувствуя жаркое влажное дразнящее прикосновение ее губ, зубов, языка. Эта сладостная мука сводила его с ума.

А за этим последовало неизбежное, и все же непостижимое: ее губы обхватили его жезл, даря немыслимое, невообразимое блаженство. Боже, какой восхитительный сон!

По телу Лео прошла дрожь. Чудовищным усилием воли он удерживался на грани. «Я сейчас… я больше не в силах…» Он пытался предупредить Брайони, но было поздно. Он был уже не властен над собой. Слепящая волна восторга накрыла его, он вскрикнул, извергая семя, чувствуя, как губы Брайони ласкают его плоть.

Потом он долго лежал, обессиленный, опустошенный, бесконечно счастливый. Как давно он не видел таких захватывающих, волшебных грешных снов. В реальной жизни он никогда даже не помышлял о том, чтобы предложить Брайони доставить ему наслаждение губами, и уж тем более…

Лео открыл глаза. Судя по свету, пробивавшемуся в щель под дверью, день был еще в разгаре. Ставни приходилось держать закрытыми: днем форт постоянно находился под обстрелом. Зажженная керосиновая лампа в углу рассеивала мрак.

Но Лео не зажигал лампу.

Он повернул голову. Брайони, прерывисто дыша, стояла на коленях, устроившись между его раскинутыми ногами. Заметив взгляд Лео, она низко опустила голову и поспешно натянула на него брюки.

Так это был не сон. Лео застыл, онемев от смущения.

— Прости, — пробормотал он. — Я думал, что сплю. Я не знал… я бы никогда…

— Не глупи, — мягко возразила Брайони. — Ничего особенного не случилось. Можно подумать, я не знала, чем это кончится. — И тут, к удивлению Лео, она рассмеялась. — Какой кошмарный каламбур, не правда ли? Ну ладно, мне нужно идти. А тебе стоит еще поспать.

Ночью Брайони проснулась, охваченная желанием. В комнате стояла кромешная тьма. Лео лежал в постели рядом с ней, лаская рукой ее лоно, как музыкант перебирает струны лиры.

— Подвинься чуть выше, — приказал Лео.

Он лежал на спине, Брайони — на боку. Слегка изогнувшись, она осторожно подтянулась к изголовью кровати, стараясь случайно не задеть его раненое бедро.

— А теперь иди ко мне.

Она придвинулась ближе, и в следующее мгновение губы Лео завладели ее соском. По телу Брайони пробежала дрожь. Лео знал, как ей нравилось, когда он играл с ее сосками. Одно легкое дуновение — и кончики ее грудей затвердели, нежное касание его языка — и из горла Брайони вырвался стон, влажное, горячее прикосновение его рта — и вот она уже на пороге блаженства.

Когда его губы разомкнулись, Брайони издала протестующий возглас.

— Терпение, терпение, — прошептал Лео.

Его рука гладила ее лоно, нежно, почти сонно. Брайони беспокойно повела бедрами. Ей хотелось более бурных, страстных, исступленных ласк. И тогда губы Лео сдавили ее сосок. Наслаждение, острое, пронзительное, затопило ее, Брайони изогнулась дугой, чувствуя, как по телу пробегают жаркие волны дрожи.

Лео нежно поцеловал ее в лоб.

— Я сказал бы тебе: «Спи дальше», но не уверен, что ты и сейчас не спишь.

— Я вовсе не сплю, — возмутилась Брайони и в следующую секунду уснула.

Она пробудилась снова глубокой ночью.

Глядя в потолок, Брайони задумалась, что же прервало ее сон, и вдруг поняла: тишина. Ночь, бесшумная, как поступь вора.

Брайони села на постели. Куда все исчезли? Неужели битва окончена?

Вспыхнула спичка. Лео, сидевший на краю стола и опиравшийся здоровой ногой на кресло, зажег лампу. Задув спичку, он взял со стола надкушенный инжир. Одежда его нещадно измялась, всклокоченные волосы торчали во все стороны, а на лице темнела четырехдневная щетина. Несмотря на чудовищную усталость, он вовсе не казался изможденным. Полный веселого задора, едва ли не самодовольный взгляд его, устремленный на Брайони, придавал ему вид мужественного, испытанного в боях воина.

Вспомнив, в каком виде она провалилась в сон, — блузка расстегнута, расшнурованный корсет болтается, юбки задраны выше талии, — Брайони поспешно потянулась за одеялом, но внезапно поняла, что полностью одета. Ее юбки благопристойно спускались до лодыжек, а застегнутая на все пуговицы блузка прикрывала грудь.

— Я не хотел лишать защитников форта надежды получить врачебную помощь, оставив полкового хирурга без одежды, — с улыбкой объяснил Лео. — И вдобавок боялся подвергнуть опасности их жизнь. Солдаты запросто могли умереть от восторга, увидев тебя выбегающей из этой комнаты с обнаженной грудью.

Брайони смущенно откашлялась, прочищая горло.

— Спасибо. Весьма любезно с твоей стороны.

— Что же до меня, то я хотел бы видеть тебя, — тихо произнес Лео, — даже ценой собственной жизни. Я готов умереть от восторга.

Брайони закусила губу, и тут же лицо ее приняло строгое выражение.

— Только не когда я все еще сердита на тебя.

Лео покраснел. Брайони с изумлением смотрела, как румянец заливает его щеки. Она никогда прежде не видела на его лице краску стыда.

— Прости меня. Мне снился сон, и я… я… — Он смущенно запнулся.

Щеки Брайони вспыхнули.

— Я не из-за этого на тебя сержусь.

— Нет?

Брайони почувствовала, как запылали шея и грудь. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и вновь обрести способность говорить:

— Ты мне обещал, что будешь сидеть в уголке и заряжать ружья. Но когда капитан Бартлетт заходил осмотреть палату с ранеными, он только и говорил что о твоей меткой стрельбе.

Заметно расслабившись, Лео бросил Брайони инжир.

— Это злостная клевета. Уверяю тебя, я оставался безучастен, хотя вокруг творилось настоящее светопреставление.

— А еще капитан Бартлетт сказал, что когда у одного из пулеметов вышел из строя прицел, а одного из стрелков ранило, именно ты сдерживал врага, пока сипаи чинили пулемет.

— Да, признаюсь, я слегка отступил от правил. То была минутная слабость, вызванная всеобщей паникой.

— И эта минутная слабость длилась почти сутки?

— Ты простишь меня, если я скажу, что все это время я думал исключительно о том, как бы не повредить швы?

— Твои бинты пропитались кровью.

— В самом деле? — Казалось, Лео искренне удивлен. — А я и не заметил.

— Швы уцелели. Но раны пришлось промывать и дезинфицировать.

— Я этого не знал, — покаянно пробормотал Лео. — Я думал, ты пришла, осмотрела швы и…

Оба снова покраснели, вспомнив о том, что случилось днем. Брайони всегда казалось, что подобные любовные игры напоминают ныряние со скалы — занятие совершенно бессмысленное: перетерпеть можно, хотя лишь единицы находят это волнующим. Но, опустившись на колени перед спящим Лео, она вспомнила острое наслаждение, которое он доставил ей когда-то этим способом. «Однажды ты ответишь мне тем же», — шепнул ей Лео в ту ночь. И Брайони решила, что настало время вернуть долг, потому что завтрашний день может не наступить для них обоих.

Наверное, о нырянии со скалы она тоже судила неверно, потому что та необычная форма близости, казавшаяся ей весьма сомнительным удовольствием, оказалась восхитительной. Даже то, что случилось в самом конце. Брайони и не думала, что такое возможно.

Она нерешительно кашлянула.

— Я собираюсь написать письмо в «Таймс», — заявила она, резко меняя тему разговора. — Последнего из тех, кого я оперировала, ранили свои же солдаты. При попадании пуля разорвалась. Это было ужасно. Мне потребовалось четыре часа, чтобы извлечь осколки. Ранджит Сингх объяснил, что это особые пули дум-дум, созданные специально, чтобы увеличить поражающий эффект. Я понимаю, что пули должны нести смерть, но если пуля калечит так страшно, это явно противоречит духу Женевской конвенции.