Страница 22 из 65
Компромисса в этом вопросе достичь было невозможно, и оба знали: одному из двоих придется уступить. Раш и так был недоволен тем, что пришлось показать Конуэю весь список. Увы, избежать этого было невозможно – лишь ирландец мог квалифицированно отобрать наиболее выгодные жертвы. К тому же Раш недостаточно хорошо знал географию Англии, не говоря уж об особенностях английской жизни, состоянии британской промышленности и правилах общественного поведения. Конуэй был уверен, что превосходно выбрал две близко расположенные мишени, и не собирался отказываться от своей затеи.
– Мы же договорились, что операция будет недолгой. Времени терять нельзя – что-нибудь обязательно случится, – убеждал он партнера. – Надо нанести ряд молниеносных ударов, и дело с концом.
Всю вторую половину дня Конуэй провел в дублинской центральной библиотеке. Британия и Ирландия – разные страны, но издательская индустрия у них по сути дела общая, поэтому все британские справочники в Дублине достать нетрудно. Конуэй хорошо поработал: проверил все, что можно, выписал необходимые данные. Записи требовались главным образом для Раша, отличавшегося исключительной недоверчивостью.
Глубокой ночью немец, наконец, уступил – главным образом из-за того, что чувствовал себя психологически уязвимым. Ведь действовать предстояло Конуэю; рисковал тоже Конуэй; местность и детали операции тоже выбирал Конуэй. Кроме того, Раш имел возможность убедиться в том, что репортер – малый не промах. У немца не было морального права диктовать ему свои условия. Раш впервые оказался в подобной ситуации, запертым в тылу, и это состояние ему совсем не нравилось. Он чувствовал себя не в свой тарелке, что и определило исход спора.
Следующим вечером Конуэй отправился в путь, получив от Раша не только пожелания удачи, но и полное согласие на свой план. Сестра Доннели выразила надежду, что Конуэй задаст англичанам хорошую трепку. Как и многие ирландские женщины, она отличалась поистине неистовой англофобией. Конуэй же относился к британцам совершенно равнодушно. За исключением двоих, представлявших для него в нынешних условиях особый интерес. Репортер размышлял о них примерно так же, как лисица о курице или покупатель о шикарном автомобиле.
Он снова отправился в Белфаст, где пришлось дожидаться парохода. В порту Конуэй испытал нечто похожее на укол совести: он увидел киноафишу фильма Альфреда Хичкока «Шантаж». Афиша взирала на Конуэя с укоризной. Именно так называлось некрасивое дело, которому всецело отдался репортер. Посмотрев на неприятное слово, Конуэй сглотнул и задумался. До сей минуты план казался ему просто замечательным – остроумный, хоть и немного рискованный способ быстро разбогатеть. Это ведь и преступлением фактически не является, особенно если учесть, что жертвы – нет, не «жертвы», а «цели», поправил он себя, – особенно если учесть, что цели сочувствуют фашистам. И все же на душе стало как-то нехорошо, Конуэю пришлось дискутировать с самим собой. Ведь эти люди все равно что предатели! Вот именно, предатели! Мысленно обрушившись на них с гневными обвинениями, Конуэй почувствовал себя немного лучше. Избавиться от угрызений совести удалось. Качаясь по волнам Ирландского моря, он уже не думал о неприятной афише.
В качестве пункта стратегического командования Конуэй выбрал Лестер, но не потому, что так уж хорошо знал этот город. Ирландец бывал здесь только однажды, много лет назад, и запомнил лишь общее впечатление чистоты и аккуратности. Лестер процветал, его население имело репутацию некоторой замкнутости – местные жители гордились тем, что не суют нос в чужие дела. А это означало, что приезжему можно было не опасаться нескромных взглядов и расспросов.
С автовокзала Конуэй позвонил в гостиницу Ассоциации молодых христиан, спросил, где можно остановиться подешевле, и выяснил, что дешевле всего снять комнату в районе Эвингтон. В первом же доме, где на стене висела табличка «сдаются комнаты», Конуэй получил от ворот поворот. Хозяйка сразу же спросила, какой он национальности, а узнав, что посетитель – ирландец, без лишних разговоров захлопнула дверь у него перед носом. Побагровев от ярости, репортер подумал, что отлично понимает отношение миссис Монаган к англичанам.
Правда, следующая попытка оказалась куда более успешной. Комната была чистенькой, хозяйка – приятной и домовитой. Когда Конуэй заявил, что он ирландец, хозяйка с улыбкой ответила:
– Хоть папуас. Главное – платите вовремя и отдайте мне ваши продовольственные карточки. И еще одно условие – не кладите ноги на стол.
У дома было еще одно преимущество – рядом на улице находился телефон-автомат.
Компания «Хэллидей инжиниринг» была гораздо больше, чем «Братья Ульятт». Принадлежала фирма мистеру Гарри Хэллидею, который специализировался на изготовлении всевозможных деталей и узлов для предприятий самых различных отраслей промышленности. В частности, компания производила запалы для бомб и мин, снаряжение для танков, элементы обшивки для самолетов и так далее. Если бы мистеру Хэллидею показали кусок проволоки, он сразу же ответил бы, сколько стоит метр, тысяча метров, миллион метров, как быстро и где именно этот продукт можно изготовить и получить. Гарри Хэллидей был практиком, отличным специалистом в области производства. Он был предан своему инженерному делу не меньше, чем Ульятт – текстильному, но на этом сходство между двумя джентльменами заканчивалось. Впрочем, нет, было у них и еще одно общее качество: в свое время оба с одинаковым восхищением относились к политике Адольфа Гитлера и национал-социалистической партии. На Ульятта больше всего подействовала экономическая эффективность немцев, Хэллидей же встал на путь прогерманских симпатий несколько иначе. Как и Освальд Мосли, лидер британских фашистов, Хэллидей учился когда-то в колледже Вайкхэм. Именно там он был очарован зажигательными речами Мосли и в дальнейшей жизни слепо копировал все политические маневры своего кумира.
Когда Освальд Мосли стал членом парламента от консервативной партии (ему тогда было всего двадцать два года), Хэллидей тоже сделался консерватором. Затем Мосли перешел в независимую партию, и политические взгляды Хэллидея сразу переменились. Без малейших колебаний последовал он за своим духовным вождем в лейбористскую партию и так же стремительно перешел впоследствии к фашизму. При этом надо сказать, что Мосли и не подозревал о существовании столь ревностного приверженца. После колледжа Хэллидей обожал своего кумира на расстоянии, не встречаясь с ним. Дело в том, что у предпринимателя совершенно не было времени на какую-либо конкретную политическую деятельность – он все время что-то производил: то дверные ручки, то сливные бачки, то еще что-нибудь. Но политические убеждения у него тем не менее были, и в них Хэллидей ориентировался только на Мосли. Формально он так и не вступил ни в одну политическую партию, да и спорить со знакомыми на политические темы у него тоже времени не было.
Именно у Мосли Хэллидей научился яростному антисемитизму. Инженер с восторгом читал газетные статьи, в которых описывалось, как британские фашисты устраивают демонстрации и погромы в лондонском Ист-Энде. Хэллидей взял себе за правило не иметь с евреями никаких дел, не принимать их на работу – об этом было известно всем вокруг. При этом надо отметить, что вообще-то Хэллидей считался человеком порядочным и даже образованным. К своим служащим он относился хорошо, но за антисемитизм был подвергнут критике со стороны профсоюза.
Как-то раз его навестил немецкий путешественник, тоже предприниматель. Состоялась беседа, в результате которой политические взгляды Хэллидея приняли некое вполне конкретное направление. В скором времени Хэллидей начал отправлять одному из своих новых знакомых, живших в Лондоне, списки евреев, занимавших в Лестере сколько-нибудь заметное положение. Всех этих людей Хэллидей знал лично, некоторые ему даже нравились, но принцип есть принцип, и списки все время пополнялись. Хэллидей выглядел человеком воспитанным, с приятной наружностью, но с психикой у него, очевидно, не все было в порядке. В тридцать восьмом, году, на одном дипломатическом банкете в Лондоне, светловолосый фригидного вида дипломат сказал ему достопамятные слова: