Подменыш

Словом, в Грановитой палате оглашали послание уже покойного короля, причем не исключено, что эта грамота стала вообще самой последней, которую подписал в своей жизни хилый шестнадцатилетний юнец, ибо она была датирована июлем месяцем.

В нем, помимо пышных цветастых слов, содержалась просьба о свободном пропуске этих людей чрез свои земли и о помощи им в случае нужды: «Поступите с ними так, как хотите, чтобы мы поступили с вашими слугами, если они когда-нибудь к нам заедут. А мы клянемся богом, господом всего сущего на небесах, на земле и в море… что всякого из ваших подданных встретим как единоплеменника и друга, из благодарности за любовь, которую окажете нашим».

Правда, почти сразу после представления англичане схватились за голову, узнав, что находившиеся в Москве фламандские купцы написали на них ложный донос, в котором заявили, что это — морские разбойники, которые ничего, кроме казни, не заслуживают. Однако грамота английского короля сыграла свою роль — царь повелел не придавать доносу значения.

— Это ж как коробейники-офени, что бродят по деревням да селам. Каждый завсегда норовит другого охаять, чтоб никто цену у него не мог сбить, — с усмешкой заявил он Висковатому.

Словом, Ченслер мог по праву гордиться успешными переговорами. Назад он убыл в феврале 1554 года с ответом Иоанна, в высшей степени благоприятным для последующей торговли. Царь писал, что он, согласно с учением христианской веры, с правилами истинной государственной науки и понимая всю важность торговли, искренне желает быть с Эдуардом в дружбе, готов сделать все ему угодное, а капитана Хью Уиллоби, буде таковой все-таки сыщется, примет так же ласково, как и Ченслера, что английских послов и купцов в России ожидает не только свобода и безопасность, но дружба, защита и высокое покровительство.

— Не много ли мы им обещаем, государь? — усомнился Висковатый.

Царь и впрямь расщедрился. Тому же Ченслеру, пускай и на словах, но он пообещал очень многое, включая право беспошлинной торговли, как оптом так и в розницу, причем с правом заводить себе дворы в Холмогорах и в Вологде, и еще много всего сулившего неисчислимые выгоды от торговли.

— Первая ласточка весны не делает, но ее предвещает, — улыбнулся Иоанн. — Считай, что это награда за добрую весть. Поначалу купчишек иноземных приохотить надо, для того я им леготы и сулю. Ну а как они приохотятся, так можно их и поприжать, чтоб Русь тоже внакладе не осталась. Ты лучше поведай, что там мурзы ногайские пишут?

— Все они — неприятели Юсуфа. Старый князь доселе Русь ненавидит за плен дочки своей, Сююнбеки, да внука.

— Так ведь я замуж ее выдал за Шиг-Алея, — искренне удивился Иоанн. — Все честь по чести. Чего ж он злобится?

— У Шиг-Алея и своих сынов в избытке, так что там ему в наследники нипочем не выбиться. А с престола Казанского ты его внучка сверг, потому он и лютует.

— И много таких мурз в степях ногайских?

— По моему счету, государь, три четверти.

— Выходит, пора? — протянул Иоанн задумчиво и вопросительно посмотрел на Висковатого.

— Ямгурчей нашего посла обесчестил в Астрахани и в неволе держит, так что повод имеется, — уклончиво ответил глава Посольского приказа.

— Ты, Ванюша, не виляй, — предупредил царь. — Ведаешь ведь, о чем я мыслю, так почто думку таишь, мне ее не кажешь? Промашку дать боишься? А ты не пужайся. Конь о четырех ногах, ян и тот спотыкается, а мы все — человеци суть, ним сам бог велел.

— Скажу так, государь. Право у нас на енту землю есть, — твердо ответил Висковатый. — В них еще сын Владимира равноапостольного правил, по имени Мстислав. Токмо тогда она Тмутараканью прозывалась [192]. Но право — одно, а сила — совсем иное. Хотя ежели рати туда и посылать, то ныне, пока там нестроение великое. Иначе на них царь турецкий лапу наложит, а его так просто с тех мест не выдворить. Но ведь мурзы зовут нас лишь для того, чтоб Юсуфа согнать, а не для того, чтоб в том граде Русь сиживала. Ежели и воевать, то кого-то иного ставить надо из басурман, а не как в Казани, да и то опаска. Возможем ли мы сей кус заглотить? Не подавимся ли?

— Ништо, — почти весело заметил Иоанн. — У Руси глотка большая да луженая. Авось проскочит.

— На авось в таких делах полагаться… — вздохнул Висковатый.

Собравшаяся Дума тоже высказывала опасения. С одной стороны, хочется, а с другой — турский царь что скажет? Судили да рядили не один день, но так ни к чему и не пришли. На третий день со своего трона поднялся Иоанн, порядком уставший от пустой говори и стремившийся поскорее попасть в опочивальню царицы — Анастасия Романовна сызнова ходила непраздная и по всем приметам ожидался мальчик. Последние недели протекли для нее особенно тяжело, а в присутствии супруга, как она сознавалась со смущенной улыбкой, ей становилось гораздо легче.

— Сбираем полки, — молвил Иоанн негромко, и сразу все угомонились, притихли.

Даже самые рьяные противники похода, вроде братьев Адашевых и отца Сильвестра, промолчали, лишь подосадовав промеж себя.

— Миром бы надо, миром, — сокрушался Сильвестр. — Мир Руси нужен. Столь всего внутри державы не сделано, а мы… Эх! — и вздыхал.

— Как проведают мурзы, что мы не для их родича Дербыша утруждаемся, так вся степь мигом исполчится. А путь туда труднехонек — покамест с помочью подойдем, глядь, ан подсоблять и некому, — вторил ему Алексей Федорович.

Однако все обошлось как нельзя лучше. Небольшое, но отборное войско Иоанна, состоявшее из царских дворян, жильцов, лучших детей боярских, а также стрельцов, казаков и вятчан, возглавляемое князем Юрием Ивановичем Пронским-Шемякиным и постельничим Игнатием Вешняковым, уже 29 июня достигло переволоки. Осторожный Шемякин отрядил вперед князя Александра Вяземского, который близ Черного острова разбил несколько сот астраханцев, высланных на разведку. От пленников узнали, что сам Ямгурчей стоит в пяти верстах ниже города, а прочие татары засели на многочисленных волжских островах. Проплыв мимо старой, давно развалившейся Батыевой столицы Сарая, Шемякин 2 июля 1554 года вступил в безлюдную Астрахань.

Страх перед русским войском был настолько велик, что бежавшие даже не успели захватить с собой ни пушек, ни пищалей, которые потом обнаружили в Ямгурчеевом стане люди князя Вяземского. Дальнейшее напоминало охоту на трусливых, но проворных степных зайцев, которые драпали куда глаза глядят. Гнались за бегущими во все стороны, вплоть до Белого озера и Тюмени, чтобы дать подданных Дербышу, объявленному царем в пустынной столице. Ямгурчей с двадцатью воинами ускакал в Азов, да так резво, что удалось настичь только его обоз с женами и дочерьми.

Радуясь уже от одного того, что никто не посягает на их жизнь и права, собравшаяся знать вместе с Дербышем охотно поклялись в том, что будут беспрекословно повиноваться Иоанну, как своему верховному правителю, присылать ему 40 тысяч алтын [193]и три тысячи рыб как ежегодную дань. В случае же смерти Дербыша они обязались нигде не искать себе царя, но смиренно ждать, кого Иоанн или его наследники пожалуют им в правители. В той же грамоте, скрепленной печатями, сказано было, что россияне могут свободно ловить рыбу от Казани до моря вместе с астраханцами, «безданно и безъявочно».

Клялись не только охотно, но — искренне, хотя и с некоторым недоумением — уж больно легка казалась налагаемая дань. Степнякам, так и не отвыкшим от мысли, что доход и выгоду приносит лишь война, а благосостояние зависит от количества награбленного у соседа добра, были непонятны далекие замыслы Иоанна взять в свои руки весь великий торговый путь из Китая и Индии в европейские страны. Именно для этого царю и необходимы были низовья Волги.

Впервые мысль о том зародилась в его голове уже после взятия Казани — уж больно много товаров с Востока скопилось в захваченном городе. А что для этого нужно сделать? Первое — взять под свою руку всю Волгу. Потому он и наложил на местное население щадящую легкую дань, чтоб она не стала обременительной. Расчет простой. Как только тишина и покой вновь воцарятся на этих землях, вмиг появятся купчишки. Плюс к этому, услыхав, что под царской рукой жить вольготно, должны потянуться и прочие дикие народцы.

192

Здесь ошибка, происходящая из-за созвучия — Асторокань и Тмутаракань. Это не только промашка Висковатого, но и общее заблуждение того времени.

193

1200 рублей.