Страница 8 из 19
— Если ты еще раз!..
Рогнеда только дернула плечом, придерживая рукой рваное платье. Князь, конечно, был зол на жену, ведь запросто могла погибнуть из-за своей неуемной прыти! Но в то же время поневоле смотрел на нее с восхищением. Волосы растрепаны, оберег, что их поддерживал, давно слетел, одежда порвана, даже на красном бархате видны пятна крови, рука содрана, на плече синяк, на щеке ссадина… Ну как сердиться на такую?
Рогнеда с силой дунула, пытаясь откинуть нависшую на лицо светлую прядку волос, и с вызовом вскинула голову: пусть только попробует дальше ругать! Она ему выскажет все, что думает о трусах, сиднем сидящих под стенами города, который давно пора взять! Не ругал, только усмехнулся:
— Иди к себе, сейчас лекаря пришлю. Воительница!
Вслед отвернувшемуся князю донеслось:
— Да, воительница!
Добрыня уже тащил настырную амазонку подальше от княжьего гнева, уговаривая:
— Ты пойми, дурья башка, могла же запросто погибнуть!
Чуть позже лекарь осторожно прикладывал какое-то снадобье к здоровенной шишке на голове женщины, которую попросту не заметили в пылу боя, плечо было перевязано, конское копыто содрало кожу и повредило тело, но не задело кость. Еще Рогнеде оказалось больно наступать на левую ногу, но и там кости остались целы, просто ушиб, и сильно гудела голова. Княгине велели лежать, не вставая, а еще лучше спать. Понимая, что Рогнеду в шатре не удержать, Добрыня попросил, чтобы ей дали снадобье для сна, потому беспокойная жена Владимира проспала целые сутки.
В дружине о воительнице, не растерявшейся в бою и умевшей весьма крепко ругаться, уже пошли разговоры. С каждым часом они становились все нелепей, мол, Рогнеда чуть не сама одолела всех киевлян, попросту перебила как младенцев по одному, мастерски владея мечом, посекла их лошадей и, вся израненная, грозилась взять Киев в одиночку! Но княгини не было видно, и дружина начала беспокоиться. Ходили слухи, что все ее платье было красным от крови, ее или врагов, того не знали. К Добрыне один за другим подходили воины, интересовавшиеся, жива ли Рогнеда? Сначала он отмахивался, потом разозлившись, заорал на весь стан:
— Да жива ваша княгиня! Спит!
И сразу услышал, как здоровенные детины обрадованно передают друг дружке почти шепотом: «Жива! Жива! Спит княгинюшка…» Стан вмиг замер. Владимир, осознав, что стало слишком тихо, выскочил наружу из своего шатра:
— Что?! Что еще?!
Ему ответил ближайший дружинник:
— Тише, князь, княгиню разбудишь. Спит она…
Ошалело оглядывавшегося Владимира потянул обратно в шатер Добрыня:
— Слышь, не беспокой княгиню, спит она! Вся дружина на цыпочках ходит.
С минуту они стояли, молча глядя друг на дружку, потом Владимир пробормотал:
— Да уж, нашел себе жену…
И они от души расхохотались… Теперь на княгиню и не посмотришь косо, дружина за нее горой встанет!
На небе неподвижно висит полная луна. Ну почему, когда стоишь, кого-то или что-то охраняя, время ползет, как улитка, а если самому прилечь соснуть, оно несется пуще стрелы? Сивер то и дело поглядывал на желтый диск, сверяясь, далеко ли тот передвинулся. Но ни луна, ни звезды с места не трогались.
Тут он заметил, как от шатра княгини отделилась тень и направилась в их сторону. Их — это к шатру князя. На свое счастье, Сивер не успел окликнуть идущего, это оказалась женщина, причем не просто женщина, а Рогнеда. Не останавливать же княгиню, идущую в ночи к своему мужу? Сивер посторонился, пропуская Рогнеду внутрь шатра.
Та, казалось, не заметила сторожевого дружинника, скользнула мимо, словно того и не было. Сивер украдкой вздохнул. Вся дружина завидует князю Владимиру, такую жену себе взял! Княгини — они всегда красавицы, но полоцкая княжна уж больно хороша! Что лицом, что статью, что норовом… С такой, небось, не соскучишься… Вот бы и ему…
Не успел парень додумать крамольную мысль, как из шатра донеслись звуки, совершенно определенно говорящие о том, что происходит внутри. Сивер весь обратился в слух.
И тут же получил тычок в бок! Над ухом зашипел голос воеводы Добрыни:
— Чем занимаешься?! Ты для чего поставлен?!
Сивер беззвучно хватал воздух, разевая рот, как рыба, вытащенная на берег. Добрыня зло поморщился:
— Пшел вон!
Через минуту у шатра стоял уже другой гридь с наказом следить за всем вокруг, но близко не подходить и ворон в ночи не считать. Не совсем помогло: второго охранника тоже привлекли вздохи и стоны, доносившиеся из княжеской походной опочивальни. Добрыня и сам был не прочь послушать, уж очень страстно стонали оба — и князь, и его жена, — но понимал, что нельзя этого делать. Прогнать дружинника вовсе? Но все равно расскажет другим…
Воевода вздохнул и решил оставить как есть, пусть слушает гридь и поутру разносит по стану, князю это добавит дружинной любви, да и Рогнеде тоже. На Руси ценят не только хорошего воина, но и сильного мужчину на ложе. И женщин себе в жены хотят тихих и квелых, а завидуют тем, у кого такие, как новая княгиня.
Полоска леса на восходе начала светлеть, предвещая скорое утро, когда из шатра также тихо выскользнула женская фигура и быстрым шагом направилась к себе. Гридь едва сдержался, чтобы завистливо не вздохнуть, это какая же женщина, ежели почти до утра с мужем миловалась!.. Везет князьям!..
Воевода вздохнул, что за князья у Киева? Один боится напасть, чтобы отбиться от брата, другой стоит, не решаясь напасть, чтобы брата одолеть. Добрыня справедливо показывал Владимиру, что с юга Ярополку может подойти помощь, и будет совсем худо. И князь решился — отправил-таки к киевскому воеводе Блуду с предложениями помочь в наказании Ярополка за братоубийство и обещанием за то всяческих почестей. К его удивлению, воевода даже раздумывать не стал, велел передать, что готов помочь.
Для Владимира Блуд был чем-то близок. Может, тем, что тоже робичич? Он стал воеводой при Ярополке по воле князя Святослава, не слишком жаловавшего родовитых, но ленивых, предпочитавшего скорее быстрых умом и телом, таких вот робичичей. Но вернувшийся из последнего похода уже без князя Свенельд снова стал для молодого Ярополка главным советчиком, пусть и называя себя лишь «воеводой отчим». Зато и Владимир, и Добрыня были с Блудом одного поля ягоды — такие же незаконные, рожденные в любви, но не в знатности. Воевода потянулся к новгородскому князю сердцем, уже замышляя против его старшего брата недоброе. Между двумя братьями — высокородным Ярополком и робичичем Владимиром — Блуд готов был выбрать второго. И выбрал.
Добрыня заглянул в шатер, где еще досыпал его воспитанник:
— Князь, проснись…
— А? — мигом вскочил Владимир. Добрыня мысленно похвалил князя: сказывается наследство Святослава, добрый воевода будет из Владимира. И сам себя осадил — какой воевода, в великие князья метит!
— К тебе гонец от… — он даже так не стал произносить имя Блуда вслух, неровен час кто услышит. Но племянник понял сам, кивнул, растирая лицо руками, чтобы окончательно прогнать сон:
— Зови! Только тихо…
Добрыне хотелось попенять, что и сам не так глуп, чтоб о таком гонце вслух кричать, но промолчал: все же племянник уже князь, хотя пока и не великий.
Владимир пытливо смотрел в лицо киевского дружинника, передававшего слова воеводы Блуда, и пытался понять, говорит ли тот лишь что велено или все же что-то знает? Похоже, не знал, Блуд составил сообщение осторожно, так, чтобы никто, кроме Владимира и Добрыни, не понял. Довольно кивнул:
— Передай, — он снова не стал произносить имя Блуда, — что все понял и сделаю, как сказал.
Гонец торопился успеть до света, не попасться на глаза своим же, но у выхода из шатра вдруг обернулся:
— Не бойся, князь, не один воевода тебе подсобит, нас много…
Добрыня мысленно ахнул — вот тебе и тайна! Но вообще-то сообщение его обрадовало. Блуд велел передать, чтоб пробовали наступать на киевские стены, в тот момент он постарается убить своего князя!