Страница 22 из 24
Врач-«узист» Барашко год назад женился. Его избранница была чуть ли не вдвое младше него – двадцать три против сорока двух. Разумеется, молодая жена требовала затрат, и немалых. Помимо основной работы в поликлинике и всех примыкающих к ней совместительств, Барашко пристроился делать УЗИ в один из небольших медицинских центров где-то в районе Таганки. Там с него тоже требовали нагрузку, причем в денежном выражении, то есть ничего приписать, как в поликлинике, было нельзя. К тому же от сумм, внесенных в кассу его клиентами-пациентами, Барашко официально имел двенадцать процентов личного дохода. Если клиент пер косяком, то выходило очень прилично. Даже с учетом высоких потребностей молодой жены.
Очень скоро Барашко начал «перебрасывать» пациентов из поликлиники в медицинский центр. Делалось это просто. Всякий, производивший мало-мальски платежеспособное впечатление, слышал от доктора по завершении «осмотра»:
– К сожалению, этот аппарат не позволяет провести исследование с большой точностью. У меня остались кое-какие сомнения. Вот если бы у вас была возможность прийти ко мне на другой работе, где в моем распоряжении гораздо более лучшая техника, то...
– Найдем возможность! – обещали доверчивые пациенты и интересовались адресом.
– Нижняя Старгородская двенадцать, вход с торца под вывеской «Медицинский центр», – отвечал Барашко и добавлял: – Только это частная клиника, и обследование там платное.
Все, как один, соглашались. Барашко имел очень представительную внешность (высокий рост в сочетании с дородной комплекцией, умные глаза за стеклами очков, вальяжные манеры) и вообще умел, если надо, быть убедительным.
«Погорел» он, когда одна, не в меру внимательная пациентка, бухгалтер по профессии, обратила внимание на то, что оба аппарата для ультразвукового исследования, что в поликлинике, что в медицинском центре, похожи друг на друга как две капли воды. Они и впрямь были совершенно идентичными, одна и та же модель, никакой разницы. Можно представить себе степень негодования пациентки, понявшей, что ее просто «развели» на второе, точно такое же исследование, только платное. Было с чего превратиться в злобную фурию.
Скандалом в медицинском центре злобная фурия не ограничилась – настрочила жалобу в департамент здравоохранения. Оттуда ее переслали главному врачу поликлиники и велели разобраться и доложить. Главный врач вызвал Барашко на ковер и наорал на него, угрожая выгнать по статье, за поступки, несовместимые с высоким званием врача. Барашко то ли психанул, то ли испугался, но в итоге написал заявление об увольнении по собственному желанию.
– Поделом ему, негодяю, – радовался Рябчиков.
– Как будто он один этим занимается! – фыркнула Оксана. – Вон Лебедев всех богатых буратин посылает в клинику, где его жена заведует лабораторией.
– Лебедев не пытается отнять у меня маммографию, и поэтому меня не волнуют его шалости, – ответил Рябчиков. – Но конечно, рано или поздно, а он на этом погорит. В нашей конторе тайное быстро становится явным.
– Сабуров то и дело повторяет: «Чувствую себя, как Штирлиц в фашистском окружении», – сказала Оксана.
– Если бы Штирлиц бухал, как Сабуров, то его сразу же разоблачили бы, – сказал Рябчиков. – Арийцы на работе не нажирались.
– Зато он веселый, – заступилась за уролога Оксана. – И как мужчина активный.
– Очень активный, – согласился Рябчиков, – как начнут они с Кокановой «мебель двигать», так у меня все их возвратно-поступательные движения слышны. Но он тоже не претендует на маммографию и потому...
– Имеет право жить так, как ему хочется, – закончил фразу Данилов.
– Вот именно! – подтвердил Рябчиков. – Хоть с Кокановой, хоть с Пахомцевой.
– Последний день года без новостей никогда не обходится, – сказала Оксана. – И без геморроев тоже.
– Не надо каркать! – Рябчиков умоляюще поднял ладони. – Нам всем надо одно – спокойно доработать и начать праздник праздновать. Столько дней свободы подряд – это же превосходно! Это самый лучший подарок. А то порой чувствую себя говорящим придатком к рентгенаппарату. Поставил, вышел, включил, выключил, проявил, описал... Разве ж в этом мое высокое предназначение?
– А в чем же? – улыбнулся Данилов.
– На этот вопрос сразу так не ответишь, – озадачился Рябчиков, – но уж точно не в том, чем я занимаюсь.
Тут в кабинет вошла первая за день пациентка и интересный разговор пришлось прекратить.
Оксана накаркала верно – в последний рабочий день уходящего года поликлиника пережила еще два потрясения – угрозу судебного иска и нападение на участкового врача.
– Где тут ваш Назаров?! – громко спросила женщина в норковой шубе и норковой же шапке у охранника. – Я пришла в глаза его бесстыжие посмотреть!
Охранник имел богатый жизненный опыт и прекрасно представлял себе, что «посмотреть в бесстыжие глаза» всегда, ну, или почти всегда, заканчивается если не дракой, то хорошим скандалом.
– Назаров уволился, и нам неизвестно, где он теперь работает!
– Тогда я поговорю с главным врачом! – благодаря более чем двойному преимуществу в весе женщина легко оттеснила охранника плечом и пошла вперед.
– Шубу в гардероб сдайте! – закричал охранник, помня свой долг. – Нельзя в медучреждение в верхней одежде!
– Вот тебе! – посетительница показала охраннику кукиш. – Чтобы я в ваш сраный гардероб свою шубу сдала, а вы ее сразу же украли?! Не дождетесь такого счастья!
– Нужна нам твоя шуба! – мгновенно отреагировала гардеробщица. – Люди, посмотрите-ка на эту хабалку! Явилась в поликлинику, чтобы своей шубой похвастаться, и еще хамит! Да нужна нам твоя шуба! Видали мы и получше! Ты лучше скажи, каким местом ты ее заработала?! Или поносить взяла?!
– Заткни пасть! – посоветовала хозяйка шубы. – Оттуда воняет!
Она совершила большую ошибку, вступив в перепалку с гардеробщицей Валентиной Павловной. Никто в поликлинике, включая и главного врача, никогда бы не позволил себе подобной оплошности. Валентина Павловна никогда не лезла за словом в карман, не признавала никаких авторитетов, кроме давно умершего товарища Сталина, и никогда не замолкала первой – хоть два часа с ней пререкайся. Она была не просто мастером слова, но мастером слова художественного, и к тому же великой выдумщицей, легко, не на ходу, а прямо-таки на лету, придумывавшей своим оппонентам различные грехи.
Вот и сейчас Валентина Павловна вышла из-за прилавка, чтобы ее было лучше видно, скрестила руки на груди и громко сказала:
– Это от твоей шубы воняет, тварь, потому что ты ее с мертвого человека сняла!
– С какого мертвого человека?! – выпучила глаза соперница.
– С какого?! – хмыкнула Валентина Павловна, обводя глазами зрителей. – Она еще спрашивает – «с какого»! Да со своей свекрови ты ее и сняла! Представляете? Из-за шубы человека отравить! Да еще пожилого! Эх, народишко... Тьфу!
У соперницы хватило ума ничего не отвечать. Она поспешила к лифту, а Валентина Павловна с гордо поднятой головой вернулась к себе, как следует хлопнув откидной частью прилавка. Раздавшийся звук был для нее чем-то вроде победного залпа из всех орудий.
– Ну, теть Валь, у тебя язык, что бритва! – восхитился охранник. – Как ты ее, а?! Наповал!
– Пусть скажет спасибо, что я при исполнении! – сказала Валентина Павловна. – Попадись мне такая в автобусе – по потолку бы размазала. Ишь ты, шубу она мне не доверит! Да я такое говно в свой гардероб не повешу, даже если меня на коленях умолять будут!
Заместитель главного врача по медицинской части к шубе цепляться не стала. И так, по заплаканному, раскрасневшемуся лицу видно, что не с добром человек пришел. Не стоит подливать масла в огонь.
– Вот, смотрите! – посетительница достала из сумочки несколько бумажек и положила их перед Литвиновой. – Это анализы моей матери Чуйкиной Марии Ивановны, проживающей по Второму Лермонтовскому проезду, дом два, квартира тридцать девять!
Дом номер два по Второму Лермонтовскому проезду пользовался в поликлинике недоброй славой. Самые скандальные-прескандальные люди жили в этом доме, построенном в начале девяностых годов прошлого века. Не проходило и недели, чтобы этот дом не напомнил о себе в поликлинике какой-нибудь неприятностью, зачастую и крупной.