Мир обретённый

«Если я это сделаю, — говорила себе Алли, — то буду ничуть не лучше, чем Мэри. Ниже пасть невозможно. После этого я стану хладнокровным убийцей и с этим уже ничего не поделаешь».

Так что вопрос стоял так: способна ли Алли Джонсон пожертвовать всем тем, что осталось от её чистоты и невинности, ради спасения живого мира?

Ответ пришёл к ней, вернее, нахлынул на неё, словно в глубине души Алли забил родник отваги:

«Ради спасения живого мира я пожертвую всем — и собой, и тем, во что верю. Всем».

И с глазами, полными слёз, она сняла со шприца колпачок, нащупала вену на руке Милоса и впрыснула мощную дозу яда в его увядающее тело.

Миссис Милославски открыла глаза и увидела склонившуюся над ней девушку из FedEx.

— Что с вами, мэм? — спросила девушка.

Миссис Милославски обнаружила, что лежит на диване и совершенно не помнит, как она сюда попала. Женщина села, чувствуя слабость и головокружение.

— Что случилось? — спросила она. — Я потеряла сознание?

— Ничего, — заверила девушка. — Думаю, беспокоиться не о чем. — Она еле заметно улыбнулась миссис Милославски и подала стакан воды. Та выпила, держа стакан в дрожащей руке. — Вам надо бы отдохнуть. — Девушка пожала плечо пожилой женщины — немного слишком крепко и немного слишком долго. — Мне надо идти.

— Посылка... — прошептала миссис Милославски.

— Вон она, на столе. Расписываться не надо.

С этими словами девушка ушла, тихонько притворив за собой дверь.

Наконец миссис Милославски набралась сил и смогла встать. Первым делом она направилась к посылке — та была открыта. «Когда это я открыла её? — подумала она. — Наверно, ещё до того, как упала в обморок, вот что».

В посылке была русская матрёшка. Её знакомая форма — кукла походила на кеглю, только пошире и поприземистей — и ярко раскрашенная поверхность вызвали у женщины улыбку. С такой же немудрёной деревянной игрушкой она играла, когда была маленькой. Она напомнила миссис Милославски о временах, когда всё было легко и просто. Матрёшка была всё же не совсем традиционной: она изображала старого-престарого человека, а каждая кукла под ней становилась всё моложе, пока в самом конце не обнаружился деревянный младенец длиной не больше мизинца миссис Милославски. При подарке не было открытки, обратного адреса тоже нигде не значилось, так что узнать, от кого он, было решительно невозможно. Однако мать точно знала, где ей поместить игрушку.

Она направилась в спальню сына и поставила все шесть кукол в ряд на столе. Полюбовалась яркими цветами и искусностью, с которой были сработаны лакированные фигурки. Затем повернулась к постели сына... и изменилась в лице.

Она сразу всё поняла, даже не подходя к нему и не трогая его. Ей не понадобилось подносить к его губам зеркало.

Она села на стул у его кровати, обняла себя руками и начала раскачиваться, рыдая и повторяя его имя. Из её груди вырывались стоны, стоны такой скорби, какой она ещё никогда в жизни не испытывала. И всё же где-то глубоко-глубоко в её душе жила тайная благодарность за то, что после всех долгих лет ей наконец позволено плакать.

Глава 37

Бестелесный

Всё случилось в один миг. Только что Милос сидел в теле человека и собирался взорвать центральный газовый коллектор, а в следующее мгновение он стоял на полу и медленно проваливался сквозь него.

Что-то изменилось.

Он сразу почувствовал это — внезапную лёгкость, мгновенное разъединение связи. Живой мир, который всегда выглядел туманным и нечётким, расплылся ещё больше, словно Милос стал на шаг дальше от него. Юноша запаниковал. К нему пришло ощущение невосполнимой потери — ощущение, которое он затруднялся определить словами. Он отогнал от себя страшную догадку, отказываясь даже думать о том, что означает это ощущение, и снова попытался скинджекить инженера. Но... он прошёл через тело человека без малейшей задержки. Милос не чувствовал плоти, не мог услышать ни единой мысли своего бывшего хозяина.

— Нет!

Он прыгал снова и снова, но это было всё равно что пробовать вселиться в тень. Наконец, Джил и Лосяра счистились со своих тушек и уставились на него.

— Что это с тобой? — спросила Джил.

— Ничего! — рявкнул Милос. — Продолжайте выполнять задание!

Но ни тот, ни другая не двинулись с места. Теперь и остальные скинджекеры начали выходить из своих носителей, пытаясь сообразить, что, собственно, происходит. Милос оказался в центре всеобщего внимания. Он завопил от ярости и принялся прыгать в каждую проходящую мимо тушку, но всё без толку.

— Я прерываю операцию, — сказала Джил.

— Как бы не так! Ничего ты не прерываешь. Я главный скинджекер! Я здесь отдаю приказы!

— Прошу прощения, — возразила Джил, — но какой из тебя главный скинджекер, если ты не можешь скинджекить?

Детишки Мэри ликовали: несчастье удалось предотвратить! Мэри не разделяла их восторга, но, будучи достаточно умна, не показала своего разочарования. Если бы Милосу удалось выполнить всё, как задумано, взрыв снёс бы несколько жилых кварталов. Вот это было бы совсем другое дело!

Тот факт, что Милос больше не был способен к скинджекингу, поставил перед Мэри целый ряд проблем, которые ей пришлось решать безотлагательно.

Да, дело не выгорело, но Мэри старалась во всём увидеть позитивную сторону. Как бы она ни была раздосадована, стакан всегда представлялся ей наполовину полным. Она обвела взглядом свою обширную тучу послесветов и внезапно поняла, что грандиозное фиаско обернулось, по сути, неожиданным триумфом. Её дети верили, что авария была предотвращена благодаря усилиям скинджекеров, из чего следовало, что подопечные Мэри теперь безоговорочно уверовали в то, что их хозяйка обладает способностью видеть будущее, и не только видеть, но и изменять. С сегодняшнего утра они станут беспрекословно слушаться её. Вот в этом случае можно было определённо утверждать, что «неудача» сделала её сильнее. Мэри воспряла духом и тут же принялась планировать следующую «операцию» — уж тогда, можете не сомневаться, их точно ждёт настоящий успех!

В течение одиннадцати лет Милос принимал свою способность входить в живой мир и выходить из него как должное. Он даже не задумывался, когда у него возникало желание полакомиться сочным бургером или вдруг приходила охота прокатиться по заснеженному склону в теле тушки, которая действительно умела хорошо управляться с лыжами.

В глубине души он, конечно, сознавал, что это не будет продолжаться вечно, но так уж устроен Междумир: в нём завтрашний день — это всего лишь повторение сегодняшнего. Милос никогда не задумывался над тем, каким станет его существование без скинджекинга, поэтому когда умерло его тело, он не был готов к обрушившемуся на него потрясению.

Для Милоса случившееся стало трагедией. Как обычные послесветы терпят всё это: постоянный голод, удовлетворить который можно лишь изредка, да и то не до конца из-за скудости пищи; медленное, но неизменное стирание памяти; безжалостную утрату собственного «я»?! Однако самое ужасное — это быстрота, с которой регрессирует бывший скинджекер — словно навёрстывая упущенное время. Воспоминания не только меркли, их словно высасывало в вакуум. Милос вдруг обнаружил, что его разум, всегда работавший чётко и ясно, стал словно открытый сундук, и стоило ему только извлечь из него какое-нибудь драгоценное воспоминание, как оно немедленно затухало, исчезало благодаря самому акту извлечения. Всего за один день он забыл окончание своей фамилии, которое бережно хранил в памяти все эти годы, и со страхом понял, что у него нет даже малейшей возможности измерить глубину того, что уже улетучилось из его памяти.

— Привыкай, — посоветовала Джил, которой вид поверженного врага доставлял необычайное удовольствие. — Научись быть таким, как все, — хотя, я уверена, тебе даже и учиться особо не придётся.