Мир обретённый

Алли подозревала, что Светящиеся Кошмары тоже где-то неподалёку. Она не боялась попасть в их руки. Здесь, посреди бурлящего города, за нею ни одна банда послесветов не угонится. Пусть только попробуют — она вскочит в первую попавшуюся тушку и только её и видели. Если, конечно, у Кошмаров нет своих скинджекеров, в чём Алли сомневалась. И всё-таки, безопасности ради, каждый раз вселяясь в очередную тушку, она прежде всего удостоверялась, что её хозяин в отличной спортивной форме — на случай, если придётся удирать.

Своей «основной базой» она избрала одну пятнадцатилетнюю девушку, которая во многом была похожа, а во многом совершенно не похожа на саму Алли. Звали девушку Миранда Вомак, и жила она с родителями в центре города, в старинном кирпичном доме на улице, обсаженной большими тенистыми магнолиями. Алли набрела на неё в Старбаксе по соседству — Миранда сидела там, учила уроки и задремала прямо над учебниками. Алли вскоре обнаружила, что девушка страдает в некотором роде нарколепсией, то есть засыпает в любом месте в любое, даже самое неудобное время, — скорее всего потому, что не спит ночи напролёт, как когда-то сама Алли.

В голову Алли вдруг пришла мысль, что её собственное тело, лежащее в коме уже четыре года, навёрстывает упущенное за все те бессонные часы.

Четыре года! До неё вдруг дошло, что спящей Алли уже восемнадцать. Она, пожалуй, сама себя не узнает, если, вернее, когданаконец вернётся обратно.

Ну, ничего. По крайней мере во время скинджекинга она могла выбрать тело того возраста, на который она себя чувствовала.

Она вселялась в Миранду, а та об этом даже не догадывалась — настолько умелым скинджекером стала Алли. Она проникала в свою хозяйку в тот момент, когда ту клонило в дремоту, и сразу отправляла её в царство сна. Алли всегда счищалась из Миранды в том же самом месте, где вселилась в неё, и что бы ни происходило, не проводила в её теле более полутора часов. После каждого скинджекинга Миранда пребывала в уверенности, что просто, как всегда, немножко покемарила.

— Дорогая, тебе надо бы побольше спать, — укоряла её мама.

Миранда всегда протестовала, мол, «насплюсь ещё, когда помру» и всё в таком духе. Ирония заключается в том, что большинство мёртвых — по крайней мере те, что в Междумире — вообще, как правило, не спят.

Алли пользовалась Мирандой для того, чтобы делать вещи, невозможные в Междумире, как, например, составление карты всех мёртвых пятен, которые ей привелось найти, и всех тех мест, которые она исследовала в поисках Ника. В Междумире у неё это не получалось, потому что как только в руки Алли попадали перешедшая бумага и ручка, она тут же пускала их на более важные дела, а именно: писала опровержения на своекорыстные и лживые книги Мэри. Алли не имела понятия, читал ли кто-либо когда-либо её, Аллины, сочинения, но всё равно — она всегда оставляла их на самом виду в надежде, что кто-нибудь найдёт и прочтёт.

Каждый день Алли отправлялась в Междумир и искала там следы пребывания Ника, Мэри и даже Милоса с его когортами — потому что если Кошмары не отправили их всех в центр земли, значит, от них можно ожидать ещё целого воза неприятностей. Но с каждым днём Алли проводила в этих поисках всё меньше и меньше времени. Чем больше она занималась скинджекингом, тем больше её влёк к себе мир жизни, а мир смерти терял в её глазах свою важность.

Даже наблюдение за самыми обычными, будничными делами Миранды затягивало Алли с головой. Жизнь её хозяйки проходила в череде мелких, смешных драм. Всё равно что смотреть мыльную оперу — идиотскую, но абсолютно засасывающую. Как, например, тогда, когда бойфренд Миранды, в общем, не лишённый совести, но уж слишком переполненный гормонами парень, признался, что поцеловал как-то на вечеринке одну из её подруг, и слёзно умолял простить его. По всей видимости, такое случалось не впервые. Что ж, её хозяйка, может, и была склонна бесконечно прощать, но Алли была не из того теста. Спасти Миранду от самой Миранды — это было самое меньшее, что она могла сделать для неё в уплату за аренду её тела. Алли вселилась в Миранду, уведомила парня, что тому необходимо перестать идти на поводу у своих... этих самых, и порвала с ним. После этого Алли скинджекила Миранду в школе и принялась от её имени флиртовать с парнем, которого уже давно заприметила и который казался куда более достойным её хозяйки. Новый парень пригласил Миранду на свидание, и из них получилась пара просто на загляденье. Вот так. Алли чувствовала себя доброй феей.

После всех злоключений наша героиня погружалась в обыденную жизнь, словно в ванну с тёплой водой — чудесно, успокаивающе, сплошное удовольствие... Ей хотелось позабыть об ответственности, налагаемой даром скинджекинга, забыть обо всём том, что заботило её в Междумире. Милос говорил, что скинджекер не может не заниматься скинджекингом, что это его природа, что в этом есть особая радость. Алли не могла отрицать, что он прав — это действительно было прекрасно. Она чувствовала себя наделённой огромной властью: она не только могла стать кем угодно, но и была в состоянии изменять судьбы людей, — стоило лишь вселиться в подходящего человека в подходящее время. Алли раздумывала, а не это ли является истинным предназначением скинджекинга? Кто знает — вдруг мир наполнен дýхами, подобными ей самой; они подстраивают тонкий душевных механизм живых, указывая им верный путь в жизни и исправляя всё то, что сломалось.

...А ломалось в последние дни многое. Достаточно только посмотреть новости. Один Сан-Антонио чего стоил: авария на федеральной автомагистрали, где столкнулись двадцать машин, грандиозный пожар в школе, и ещё с десяток всяческих катастроф и несчастий. Алли не могла предотвратить все эти страшные события, но она могла облегчить боль страдающего мира.

На следующий день после пожара в Бенсон-хай-скул Алли ходила по домам, где жили погибшие школьники, и проникала в сознание их скорбящих родителей. Она не усыпляла их. Вместо этого она громко и ясно говорила в их умах — говорила от имени ангела, рассказывая, что их дочь или сын ушли в прекрасный добрый свет. Люди слушали её голос и утешались.

Милос, обучивший её этому фокусу, называл его «напутствием», потому что так он обращался к смертельно больным пациентам, которым предстояло вскоре отправиться туда, куда уходят все. Больные выслушивали его и больше не боялись. Милос занимался напутствием лишь напоказ и — в этом Алли была уверена — крайне редко. Ещё он научил её действу, которое называл «восстановлением справедливости». Оно было куда более агрессивно и состояло в том, чтобы войти в сознание подозреваемого в преступлении и узнать, виновен он или нет. Алли не нравилось заниматься этим — по её мнению, слишком глубокое вмешательство в умы других людей нарушало права личности. И всё же один случай не шёл у неё из головы, как она ни старалась: дело юноши, которого обвинили в поджоге школы.

Его звали Сет Злóумм — имечко, согласитесь, весьма неудачное при сложившихся обстоятельствах. Сет, шестнадцатилетний подросток, бросивший школу, работал на бензоколонке неподалёку от Бенсон-хай. На фото, сделанном в полиции, парня можно было видеть во всей красе: с пирсингом в бровях, носу и губе. К тому же руки его от плеч до кистей покрывали наколки с весьма мрачным содержанием. Алли видела его фото в газетах и по телевизору. Парню прилепили кличку «Бенсонова Горелка» [29], и как он ни настаивал, что невиновен, доказательства говорили обратное. Ходили слухи, что его собираются судить как совершеннолетнего.

Алли столько раз приходилось смотреть на мир глазами огромного множества людей, что она отлично напрактиковалась в одной вещи — распознаванию души, спрятанной за внешностью. И каждый раз видя Сета Злоумма в новостях, она не могла избавиться от чувства, что что-то здесь не так. Девушка не могла сказать, откуда у неё это чувство.

— Ему надо дать высшую меру! — сказал папа Миранды как-то вечером, когда они смотрели выпуск новостей. — Понизить возрастную границу для смертной казни и дело с концом.

29

Бунзенова (бунзеновская) горелка — газовая горелка, широко применяемая в химических лабораториях. Даёт очень высокую температуру пламени.