Междуглушь

— Джейсон! — радостно воскликнул мальчик. — Меня зовут Джейсон!

Огр кивнул.

— Счастливого пути, Джейсон.

Мальчик хотел поблагодарить Шоколадного Огра, но был уже слишком далеко — летел по туннелю туда, куда уходят все.

Заиграла радуга, замерцал переливчатый свет — и мальчика не стало.

— Ну вот, вечно одно и то же, — пожаловался Джонни-О, хрустнув своими костяшками-переростками. — Никто никогда не говорит, что они там такое видят. Ну хоть бы один хоть бы когда-нибудь!..

— Если тебе так хочется узнать, — сказал Ник, — возьми монету сам.

Джонни-О передёрнул плечами.

— Не-е... — протянул он. — Охота ещё немного попортить тебе жизнь.

Ник засмеялся. Несмотря на то, что Джонни-О строил из себя крутого парня и отпетого головореза, из него получился надёжный и верный друг. Конечно, они не сразу стали друзьями. Джонни-О не слишком обрадовался, когда в его месте обитания появился Ник со своим волшебным ведром. Это ведро — как и наполнявшие его старые монеты и гадальные печенья — было даром из каких-то неведомых мест вне всех миров, потому что оно никогда не пустело. В нём всегда находилась монетка, когда в ней нуждалась какая-нибудь душа. Ник думал, что ему придётся обойти весь Междумир в поисках старых медяков, однако ведро наполнялось само собой, когда на него никто не смотрел, и это служило Нику знаком, что то, что он делает — правильно.

Джонни-О собственными глазами наблюдал, как каждый член его шайки взял по монете и покинул Междумир. Почему сам Джонни-О не воспользовался предоставленной возможностью — осталось тайной, покрытой мраком. Ник ни о чём его не спрашивал — это действо было слишком интимным, и задавать по этому поводу вопросы он считал бестактным.

«Я тебя в землю вгоню! — вопил тогда Джонни-О. — Даже если сам провалюсь туда же, всё равно вгоню!» И он почти что привёл в исполнение свою угрозу. Они с Ником сцепились и дрались до тех пор, пока оба не ушли в землю по грудь. Но когда до Джонни-О дошло, что он, чего доброго, действительно сейчас провалится вместе со своим врагом, он решил, что игра не стоит свеч, вытащил себя наружу и дал Нику сделать то же самое.

Нику нравилось думать, что в конце концов Джонни-О осознал, что Ник всё делает правильно — даёт детям билет прочь из Междумира. Нику нравилось думать, что Джонни-О уважает его за это. Конечно, сам Джонни-О ни за какие коврижки не признался бы в этом; но сам факт, что он остался вместе с Ником и помогал ему — хоть и на свой особый, устрашающий манер — служил Нику достаточным доказательством.

После того, как «пленный» мальчик ушёл, Ник отправился в кабину машиниста, где хозяйничал девятилетний Чух-Чух Чарли — тот изучал карту, которую сам же и составил. Других железнодорожных карт, кроме этой, в Междумире не существовало.

— Как думаешь — Мэри поместит мою карту в какую-нибудь из своих книжек? — спросил Чарли.

— Мэри никогда не поместит в свою книгу того, что не несёт пользы самой Мэри, — ответил Ник. — Ну разве что ты нарисуешь карту, на которой все дороги ведут к ней.

Чарли засмеялся.

— Вообще-то, можно сказать, оно вроде так и есть, — сказал он. — Она везде сунула свой нос. — Потом, немного помолчав, он несколько испуганно добавил: — Как думаешь, она знает, что я тебе помогаю?

— Не бойся, она простит тебя, — утешил его Ник. — Мэри ведь кичится тем, что она такая всепрощающая. Наверно, она простила бы даже меня, если бы я «сошёл с пути злодейства». Да и то — ты не «помогаешь» мне. Я тебя нанял, а бизнес есть бизнес, вот и все дела.

И Ник протянул Чарли полную чашку шоколада — плату за услуги.

— Однажды мне эта штука надоест, — предупредил Чарли.

— Ну что ж, — отозвался Ник, — больше мне предложить нечего.

Но Чарли, похоже, сразу же нашёл выход:

— А, подумаешь, проблемы. Всегда смогу обменять его на что-то другое.

Вот в этом он был абсолютно прав. Как бы ужасно ни было то, что случилось с телом Ника, шоколад в Междумире — всё равно что золотые россыпи.

Нику не повезло умереть в четырнадцать лет с измазанным шоколадом ртом. По мере того, как он всё больше и больше забывал свою земную жизнь, небольшое пятно расползалось, расползалось, пока не стало очень даже большим. «В Междумире мы — такие, какими помним себя», — сказала ему как-то Мэри. Так с чего бы ему помнить об этом дурацком пятне?

Алли, погибшая в той же автомобильной аварии, что и Ник, никогда не смеялась над ним из-за его измазанного шоколадом лица. А когда другие ребята в царстве Мэри стали называть его «Херши», она помогала ему не забыть его настоящее имя и сохранить другие воспоминания. Мысль об Алли опечалила Ника. Он всегда чувствовал, что их судьбы переплетены: они прибыли в Междумир вместе и путешествовали по нему вместе, но потом их пути разошлись, причём Нику даже не довелось попрощаться с девочкой. Он не сомневался — Алли, конечно же, попала домой и узнала, как обстоят дела в её семье. Иногда ему приходило в голову, не воспользовалась ли она своей монетой — может, путешествие Алли тоже подошло к концу? Он надеялся на это, но скрытая, эгоистичная сторона его натуры уповала на то, что это не так, что его подружка по-прежнему здесь, в Междумире, и когда-нибудь им доведётся встретиться...

— Глянь, — сказал Чарли, — Мэри улетает!

Ник увидел вдали поднимающийся в небо «Гинденбург».

— Надо было мне самому пойти к дереву, — произнёс Ник. — Тогда бы ей пришлось встретиться со мной лицом к лицу.

— Ну и ничё бы из этого путного не вышло бы, — возразил Джонни-О. — Если б она тебя там увидела, то ваще не вылезла бы из своей лоханки.

Разумеется, Джонни-О был прав. Нику просто очень хотелось увидеться с Мэри. Не только чтобы насладиться её досадой. Вернее, вообще не поэтому. Он тосковал по ней, желал снова оказаться рядом с ней. Несмотря на все их разногласия, он по-прежнему любил её. Ни Чарли, ни Джонни-О не могли постигнуть, как такое может быть, но для Ника здесь не было загадки: он понимал Мэри лучше, чем она понимала самоё себя. Она вообразила себя непогрешимой и пала жертвой этого заблуждения, стала рабой того самого порядка, который пыталась навязать Междумиру. Если бы удалось с нею поговорить, Ник постарался бы открыть ей глаза на правду, объяснить — то, что она делает, приносит гораздо больше вреда, чем пользы. А когда она поймёт, как ошибалась, когда увидит, как всё, во что она верила, разлетелось в пыль, — он будет рядом, утешит, подбодрит... Ник верил: как только она поймёт, в чём на самом деле заключается истина — она проникнется этой истиной, и они вместе примутся за дело освобождения душ от пут Междумира. Вот эту Мэри он любил — Мэри, какой она могла бы быть.

Каждый раз, освобождая какого-нибудь послесвета из силков Мэри, он надеялся, что вот, наконец, сейчас он встретится с ней лицом к лицу. Её гнев уступит любви, которую, Ник не сомневался, она по-прежнему питает к нему. Но она всегда избегала встречи и уходила, так и не предоставив ему шанса достойно ответить на пощёчину, которую она когда-то ему отвесила.

— На северо-запад пошли, — доложил Чарли. — Ну что, опять за ними?

— Где мы сейчас? — спросил Ник.

Чарли взглянул на карту.

— Где-то в Вирджинии. К востоку от Ричмонда.

Так далеко на юг они ещё никогда не забирались; но здесь им встретились послесветы, рассказавшие о том, что происходит ещё дальше к югу. Слухи, слухи... Им довелось услышать такое, чему в живом мире никто бы не поверил; но здесь, в Междумире, всё было возможно...

Итак, Мэри не желает встретиться с ним, и, как он подозревал, не пожелает до тех пор, пока между ними не разразится открытая война. Ник не сомневался: все её ловушки имели одну цель: собрать армию.

«Отлично, Мэри, — думал Ник. — Если это то, чего тебе хочется, я принимаю вызов».

— Давай на юг, — скомандовал он.

Чарли покачал головой:

— Не-а, не могу. Моя карта южнее Вирджинии не идёт. Да и зачем нам на юг? Там же ничего, там Междуглушь!