Разобщённые

Но у Коннора наготове длиннющий список запросов и жалоб, касающихся всех сторон жизни Кладбища. Почему поставки продовольствия такие скудные и приходят так редко? Где лекарства, которые они заказывали? А что насчёт кондиционеров и запчастей для генератора? Почему их не уведомляют, когда ожидать самолёта с новой партией беглецов и, если уж о них речь, почему вновь прибывающих становится всё меньше? Пять, десять человек, тогда как раньше за один раз обычно появлялось не меньше пятидесяти? Правда, если принять во внимание постоянную нехватку продуктов, то бог с ними, с новенькими, но всё же положение тревожит Коннора. Если Сопротивление спасает всё меньше расплётов, это значит, что юнокопы — или ещё хуже, орган-пираты — добираются до них первыми!

— Что вы там в ДПР ушами хлопаете? Почему мы не получаем ничего из того, что нам необходимо?

— Беспокоиться не о чем, — уверяет Ринкон, но эта его реплика — тревожный звонок для Коннора; он ведь ни словом не обмолвился о том, что его что-то беспокоит. А Ринкон поясняет: — Просто всё ещё идёт реорганизация.

— «Всё ещё»? Какая-то бесконечная у вас реорганизация! И что же вы там так долго реорганизовываете?

Ринкон вытирает потный лоб рукавом.

— Нет, правда, беспокоиться не о чем.

За год Коннор научился понимать происходящее в ДПР лучше, чем ему самому бы хотелось. Когда он был всего лишь рядовым беглым расплётом, он свято верил, что Движение Против Расплетения — это хорошо налаженный и отлично смазанный механизм, но оказалось, что это очень далеко от истины. Единственное, что функционировало без сучка и задоринки — Кладбище. Полностью заслуга Адмирала, и Коннор старается следовать в его кильватере.

Эх, ему бы сразу догадаться, что ДПР — совсем не то, чем кажется! Ведь недаром они без проволочек приняли предложение Адмирала о назначении Коннора начальником Кладбища, вместо того чтобы прислать более опытного взрослого. Если они так охотно навесили на подростка столь ответственную работу, значит, в ДПР что-то очень неладно.

Прошли те суматошные времена, когда на Кладбище новенькие прибывали через каждые два-три дня. Убежище в аризонской пустыне могло похвастаться двумя тысячами детишек, а ДПР присылало всё необходимое регулярно и без проволочек. Затем вступил в силу Параграф-17, и Коннору приказали немедленно отпустить всех семнадцатилетних — а они составляли тогда довольно значительную долю обитателей Кладбища. Но Коннор не послушался начальства и стал отпускать детей медленно, партиями, иначе... бедный Тусон [18]! В нём разом оказалось бы около девятисот бездомных подростков. Собственно, уже то, что руководство ДПР распорядилось выпустить всех этих молодых людей за один заход, должно было насторожить Коннора.

Коннор отпускал их в течение двух месяцев, но ДПР урезало свои поставки сразу, как будто эти освобождённые подростки в мгновение ока перестали быть их проблемой. Так, со всеми ушедшими семнадцатилетками, а также теми, кого Адмирал устроил на работу и теми, кто дезертировал, когда с едой случались перебои, Кладбище потеряло больше половины своего населения. Осталось всего около семисот человек.

— Вы тут, я вижу, насадили целый сад, к тому же разводите кур, так? — говорит Ринкон. — Вы, должно быть, обеспечиваете теперь себя сами.

— Ничего подобного. Зелёная Аллея даёт примерно треть необходимых нам продуктов. Так что когда ДПР задерживает поставки, мы вынуждены... заимствовать продукты из грузовиков, доставляющих товары в Тусон.

— О господи, — говорит Ринкон, чем и ограничивается. А потом принимается грызть кончик ручки.

Коннору, чьё терпение вот-вот лопнет, надоедает ходить вокруг да около.

— Вы собираетесь сообщить мне что-нибудь конкретное? Потому что у меня нет времени на пустые разговоры.

Ринкон вздыхает.

— Ладно, так и быть, Коннор, открою карты: мы думаем, что о существовании Кладбища стало известно властям.

Коннор своим ушам не верит: да что этот шут гороховый такое несёт!

— Конечно, им всё известно! Я сам вам сказал, что юнокопам всё известно! С самого первого дня, как я здесь управляюсь, я вам твердил, что нам надо убираться куда-нибудь в другое место!

— Да-да, мы над этим работаем, но пока мы не можем вкладывать ценные ресурсы в предприятие, которое в любую минуту может накрыть Инспекция по делам несовершеннолетних.

— Значит, вы попросту бросаете нас здесь к чертям собачьим?!

— Я этого не говорил. Похоже, у тебя тут всё под контролем. Если повезёт, то, может статься, юнокопы вообще никогда сюда не заяв...

— «Если повезёт»?! — Коннор вскакивает из-за стола. — Сопротивление должно действовать, а не надеяться на то, что «повезёт»! А вы разве действуете? Чёрта с два! Я посылал вам свои предложения о том, как внедрить своих людей в заготовительные лагеря, как добиваться освобождения детей, не прибегая к насилию — потому что насилие лишь отвратит общество от нашего дела и приведёт к ещё большему насилию. И что? От вас я слышу только «Мы над этим работаем, Коннор» да «Мы возьмём это на заметку, Коннор»! А теперь ты мне советуешь уповать на удачу?! Речь о нашем выживании! А ваше чёртово ДПР даже не почешется!

Ринкон воспринимает его слова как повод закончить встречу, то есть сделать как раз то, чего ему хочется с самого момента прибытия сюда.

— Слушай, я всего лишь курьер! Чего ты ко мне-то привязался?

Однако Коннор дошёл до состояния, при котором он не в силах совладать с самим собой. Кулак Роланда летит прямо в морду Зовите-Меня-Джо Ринкона и попадает тому в глаз. Ринкон врезается спиной в переборку. От его былого пренебрежения не осталось и следа; он смотрит теперь на Коннора так, словно опасается, что тот одним ударом не удовлетворится. Вот тебе и противник насилия! Коннор опускает кулак.

— Это наш тебе ответ, курьер, — говорит он. — Будь добр, передай его тем, кто тебя послал.

Среди списанных самолётов есть Боинг 747, у которого сняли крылья и убрали всю внутреннюю начинку, заполнив салон спортивными тренажёрами. Самолёт поэтому получил название «Качалка», хотя кое-кто зовёт его «Дракодел», потому что здесь слишком часто вспыхивают потасовки.

Именно сюда Коннор идёт, когда хочет дать выход своим эмоциям.

Перед ним большая боксёрская груша, и он лупит её, словно чемпион, настроенный в первом же раунде отправить противника в нокаут. Он вызывает в памяти всё, что доводит его до белого каления, например, физиономии тех пацанов, кто пользуется любыми отговорками, лишь бы не делать что положено. Затем возникают и другие мерзкие типы: Ринкон и ему подобные; юнокопы, с которыми Коннору доводилось когда-то сталкиваться; вечно лыбящиеся спецы из заготовительного лагеря, пытающиеся представить расплетение этаким развесёлым семейным пикником; и, наконец, лица его родителей, запустивших в действие тот механизм, из-за которого он попал сюда, в это забытое богом и людьми место. Вот теперь Коннор лупцует грушу с особым остервенением, но, как ни странно, чувствует себя виноватым, что родители вызывают у него такую злобу, и это приводит его в ещё большее неистовство.

Ударам его левой руки по силе далеко до ударов правой. С правого предплечья на Коннора злобно взирает тигровая акула. На наколке она ещё уродливей, чем в жизни. Хотя Коннор неохотно признаётся самому себе, что привык к ней, она всегда будет вызывать у него омерзение. Волосы, которые растут на этой руке, гуще и темнее, чем собственные волосы Коннора. «Он здесь, — мрачно думает Коннор. — Роланд здесь, он в каждом ударе, который я всаживаю в эту грушу!» Но хуже всего то, что удары именно этой рукой доставляют странное удовольствие — как будто рука сама радуется тому, что творит.

Коннор направляется к тренажёру для жима лёжа. Пара ребят, которые до этого по очереди выжимали штангу, уступают начальству место. Ну хоть какая-то выгода от его статуса. Коннор смотрит, какой на штанге вес, затем прибавляет по пять фунтов с каждой стороны, ложится и начинает качать. Он занимается выжиманием штанги каждый день, и каждый день именно эту часть тренировки он ненавидит больше всего. Потому что нигде так не заметна разница между его левой и правой руками, как на этом снаряде. Рука, с которой он родился, напрягается до крайности, чтобы поднять штангу, тогда как другая — нет. Внезапно Коннору приходит в голову, что даже сейчас он продолжает свой поединок с Роландом.

18

Тýсон (Tucson) город в штате Аризона, поблизости от которого расположено Кладбище. Здесь приводится правильное произношение этого названия (в переводе первой книги, сделанной Д. Александровым, этот город почему-то обзывается Таксоном).