Разобщённые

— А если мы вам не подчинимся? — спрашивает отец, проявляя как раз ту самую строптивость, за которую столь жестоко осудил своего сына.

— На случай, если у вас появится хотя бы только мысль о чём-то этаком, знайте: мы состряпали для вас обоих и разместили в Сети отменную персональную заварочку.

Если родителям до этого было не по себе, то теперь стало ещё хуже.

— Какую ещё заварочку?..

На этот вопрос отвечает Хэйден, весьма гордый собой, потому что идея целиком принадлежит ему:

— А такую, что для вас тогда заваривается нечто весьма неприятное. Мы посылаем в Сеть определённый код, и — бинго! — ваши имена тут же привязываются к десятку хлопательских ячеек. Куда только ни ткни в Сети — всё будет указывать на вашу связь с террористами, так что вам понадобятся годы и годы, чтобы стряхнуть Агентство Национальной Безопасности с ваших задниц.

Супругам ничего не остаётся, как смириться.

— Хорошо, — говорит муж. — Даём слово.

Угроза размещения в Сети «заварочки» всегда действует безотказно. Да и к чему трепыхаться? Родители получат желаемое в любом случае, останутся ли дети с Коннором или пойдут на расплетение, а именно: их чадо перестанет быть их проблемой. А вот если донести на Коннора и его команду, то проблема в лице Ноя вернётся обратно.

— Вы должны нас понять — мы совсем отчаялись, — говорит мать абсолютно уверенная в своей правоте. — Все говорили нам, что расплетение — лучший выход. Буквально все.

Коннор, глядя ей прямо в глаза, рвёт список оправданий. Клочки сыплются на пол.

— Другими словами, вы решили расплести вашего сына, потому что все кругом что-то там говорили?

Родители Ноя съёживаются — наконец-то им становится стыдно. Отец, вначале державшийся так вызывающе, вдруг разражается слезами. А вот мать, в которой ещё осталось достаточно упрямства, выдаёт последний довод:

— Мы старались быть хорошими родителями. Но ведь всякому терпению приходит конец!

— Нет, — отрезает Коннор. — Родительскому терпению не может быть конца!

Он поворачивается и уходит, а родители остаются с худшим наказанием из всех мыслимых: отныне они должны жить с сознанием своей вины.

Команда Коннора уезжает на ничем не примечательном фургоне с поддельной номерной табличкой. Ной Фалковски в самом мрачном настроении — что вполне понятно — выглядывает в окно, прощаясь со своим родным посёлком. Судя по всему, Ной так и не понял, кто его вызволил, и ему, кажется, это глубоко безразлично. Ну и хорошо, что Ной не узнал Коннора. Хотя Беглец из Акрона в определённых кругах и стал легендой, его лицо мелькало в газетах куда реже, чем лицо Лева. К тому же, когда все думают, что тебя нет в живых, сохранять инкогнито гораздо легче.

— Расслабься, — говорит Коннор Ною, — ты среди друзей.

— У меня нет друзей, — заявляет Ной. Коннор пока оставляет его в покое — пусть парень пожалеет себя, любимого. Пока.

Поздней ночью Кладбище довольно точно соответствует своему названию. Над землёй возвышаются хвосты самолётов, монументальные и тихие, словно надгробья. Ребята с транк-винтовками патрулируют своё обиталище, но вот они проходят — и больше нет никаких признаков того, что это место стало домом для более чем семисот беглых расплётов.

— Так зачем мы сюда притащились? — спрашивает Ной, когда спасательная команда выруливает на главную аллею — самую оживлённую «улицу» Кладбища, по сторонам которой стоят большие самолёты. Это сердце обиталища. У каждого самолёта своё имя, данное уже и не упомнить кем — те расплёты давно ушли. Например, самолёт, где спят девочки, называется «Улёт»; бомбардировщик времён Второй Мировой, ставший теперь компьютерным и коммуникационным центром, носит имя «КомБом»; а самолёт, в котором новички проживают до тех пор, пока не получают работу и не включаются в активную жизнь Кладбища, называется «ПНВ» — «Проверка На Вшивость».

— Ты будешь жить на Кладбище, пока тебе не исполнится семнадцать, — разъясняет Коннор Ною.

— Чёрта с два, — ощеряется новенький. Все так говорят. Коннор пропускает его слова мимо ушей.

— Хэйден, снабди его спальным мешком и проводи в ПНВ. Завтра выясним, на что этот парень годен.

— Так я что теперь — вонючий расплёт, что ли? — спрашивает Ной.

— Это онинас так называют, — произносит Хэйден. — Мы называем себя Цельными. А что до твоей вонючести, то тут мы все согласны — тебе просто жизненно необходимо как можно скорее посетить душевую.

Новенький фыркает, как рассерженный бык, и Коннор улыбается. Цельные — это придумка Хэйдена. «Расплёты», «беглые» — это всё ярлыки, навешенные на них безжалостным миром.

— Если бы ты стал пиарщиком, раскрутил бы что угодно! — однажды сказал Хэйдену Коннор, на что тот ответил:

— Меня от кручения тошнит. Ещё наблюю на клиентов...

Хэйден, Коннор и Риса — единственные, кто остался из ребят, прятавшихся в Убежище Сони много месяцев назад. Пережитое связало всех так крепко, что им кажется, будто они дружат чуть ли не с колыбели.

Ной с Хэйденом уходят в «Проверку На Вшивость», а Коннор позволяет себе редкую роскошь — несколько минут мира и покоя. Он взглядывает на ДостаМак — самолёт, в котором спит Риса. Свет в нём не горит, так же, как и во всех остальных, но парень подозревает, что Риса слышала, как они прибыли, и наверняка уже выглядывала в окно — убедиться, что Коннор вернулся домой в целости и сохранности.

Как-то она сказала ему:

— Даже не знаю, как назвать эти твои рейды — то ли подвигом, то ли глупостью.

— А почему не тем и другим одновременно? — парировал тогда он. Дело в том, что спасение конкретных ребят приносит ему куда больше удовлетворения, чем будничная, каждодневная работа по руководству Кладбищем. Если бы не эти спасательные экспедиции — он бы давно чокнулся.

Когда он стал начальником Кладбища, предполагалось, что это должность временная. Движение Против Расплетения должно было подобрать подходящего человека на место Адмирала — человека, в отношении которого у широкой общественности не было бы сомнений в том, что он занимается именно утилизацией старых самолётов. Но тут до руководства ДПР дошло, что это, пожалуй, ни к чему: в кладбищенской конторе, расположенной в трейлере у главного въезда, работали люди из ДПР, которые и обеспечивали нормальное ведение бизнеса. Задача Коннора — давать детям кров, пищу и занимать каким-нибудь трудом; до тех пор, пока он с ней справляется, никто другой не нужен.

— Озираешь свои владения?

Коннор поворачивается — к нему подходит Трейс.

— Какие ещё владения, я здесь только работаю, — отвечает Коннор. — Новенького разместили?

— Ага. Вот нытик. Одеяло ему не такое, видите ли, кусается, говорит.

— Привыкнет. Все привыкают.

Трейс Нейхаузер — бывший бёф. Он служил в военно-воздушных силах, но когда расплели его сестру, оставил службу, чтобы присоединиться к Сопротивлению. Он дезертировал из своей части шесть месяцев назад, но так и остался бёфом во всех смыслах этого слова. Гора мышц, «стероидный» качок, эксперт в области военной науки.

Коннору никогда не нравились бёфы, скорее всего потому, что у тех в жизни всё разложено по полочкам, они служат только одному делу и служат ему в общем и целом хорошо. При виде этих клубков мышц Коннор всегда чувствовал себя ничтожным и бесполезным. То, что бёф стал его другом, доказывает, что люди меняются. Трейсу двадцать три, но, по-видимому, он ничего не имеет против того, чтобы выполнять приказы и распоряжения семнадцатилетки.

— Для субординации возраст неважен, — сказал он Коннору однажды. — Тебе могло бы быть шесть, но если бы ты был моим начальником, я бы всё равно тебе подчинялся.

Наверно, поэтому он и нравится Коннору: если такой парнище выказывает ему уважение как командиру, так, может, он, Коннор, не такой уж и плохой лидер?

Следующий день начинается так же, как все дни на Кладбище: с распределения работ. Что надо сделать в первую очередь, что потом... «Бег на месте» — так называл Адмирал бесконечные хлопоты по удовлетворению самых обычных нужд. «Быть командиром значит следить за исправностью унитазов, — как-то сказал он Коннору. — Кроме тех случаев, когда ты на поле боя. Тогда твоя задача — выживание. Ни то, ни другое приятным не назовёшь».