Страница 7 из 14
– Ее мужа звали Ален?
– Да…
Лили встала и подошла к этажерке, которая едва не валилась от количества нагроможденных на нее вещей.
– Вот, смотри! – Она протянула Горскому фотографию в деревянной рамке. – Это Мари. Красивая, правда?
На фото две девушки в кимоно сидели в позе лотоса. В одной Сергей сразу узнал Лили, а другая… Стройная, уверенная в себе блондинка с развитыми мышцами и выразительным лицом. Такую испугать не просто.
– Мы медитируем! – с притворным вздохом объяснила Лили. – Когда ты меня бросил, я жутко страдала… Пришлось заняться йогой. Мари тоже нуждалась в успокоении. Это Франсуа нас сфотографировал.
Лили прикусила язык, но было поздно. Она поняла, что проговорилась.
– Франсуа? Кто это? Новый поклонник?
– Мой жених! – вызывающе сказала Лили.
Все равно Сержа ей уже не видать как своих ушей. Ничего не поделаешь! Эту игру она проиграла.
Горский хотел продолжить расспросы, но… увидел на фотографии нечто такое, что не сразу бросилось в глаза.
– Лили, давай выпьем, за встречу!
Она, пораженная, уставилась на него. Вот так Серж! Где его ревность? Мстительность? Желание взять реванш? Она-то думала, что он устроит ей сцену, а он… Выпьем!Все-таки он сильно изменился.
– Ладно, пойду принесу вина…
– Да. И захвати сыр. У тебя есть?
– Конечно…
Лили отправилась в кухню, а Горский тем временем поспешно вытащил фотографию из рамочки и спрятал в карман. Рамочку он, ступая на цыпочках, положил обратно на этажерку, засунув между книгами. Лили с ее рассеянностью не скоро обнаружит пропажу.
Она принесла бутылку бордо с терпким ароматом зрелого винограда. Закусывали холодным мясом, оливками и сыром.
Лили быстро опьянела и смеялась, прижимаясь плечом к Горскому. Тот не отстранялся.
Он ушел, когда за окнами начало смеркаться, а Лили уснула. Снег укрывал бульвары и крыши домов, наряжал деревья в причудливые белые одежды. Сергей поднял воротник, ожидая такси; его знобило…
Дома он первым делом достал из кармана фото – на заднем плане, неприметная, стояла фигурка Будды. Слишком знакомая.
Когда Лили была уже совсем пьяна, он спросил, что за статуэтка на снимке.
«Ах, это… – Она икнула и захихикала. – Ой, извини. Это Мари приносила с собой. Талисман! Может, останешься на ночь? Смотри, какой снег идет… Ты можешь за… мерзнуть…»
«В другой раз».
Глаза Лили сами собой закрывались.
Сергею не терпелось остаться одному, рассмотреть как следует фото: загадочную Мари, фигурку восточного божка… Он уложил Лили на диван, укрыл пледом.
«Я немножко подремлю… – пробормотала она. – Совсем капельку…»
«В первый же день такая удача!» – ликовал Горский. А ведь он еще даже не проверил адрес Ерофеева…
Валерия с трудом сдерживала слезы. Ах, какая тоска эти зимы! Беспробудность, беспросветность… Только снег и снег, всюду один снег…
– Никита! – позвала она раздраженно. – Ты где?
В доме было прохладно. Кафельная печь остыла за ночь, в комнатах стоял слабый запах перегоревших дров. Бабушка и мама Никиты уехали в Смоленск, к родственникам. Без них было скучно и тревожно.
Валерия накинула на плечи теплую шаль и спустилась на первый этаж. Дверь на веранду оказалась открыта, в большие окна смотрел белый от снега сад. На небе в красноватой дымке вставало солнце.
Никита вошел, неся огромную охапку дров. Валерию обдало холодным воздухом и запахом стружки.
– Ты уже проснулась? Иди в гостиную, сейчас я растоплю печь и камин.
– Я хочу в Москву, домой. Если бы ты знал, как мне надоели завывания метели по ночам! Как мне наскучила эта белая равнина за садом, этот черный лес…
– Что с тобой? Плохо спала?
Никита старался не обращать внимания на ее плаксиво-капризный тон, раздраженные нотки в голосе. Он был уверен, что в Москву им пока возвращаться нельзя. Но Валерия, похоже, не хочет больше ждать. Ее что-то угнетает. Она становится нервной и недовольной, по ночам бродит по комнате или подолгу сидит у затухающей печи, о чем-то думает…
Никита изменил свой образ жизни и теперь старался работать по ночам, когда Валерии удавалось уснуть, а днем проводил время с ней, не давая окончательно впасть в тяжелую хандру. У нее опять начался кашель и на глазах все чаще без всякой причины появлялись слезы.
Он положил дрова в камин, разжег огонь. Валерия уселась в мягкое кресло. Она куталась в шаль и плед и все равно мерзла.
– Посиди тут, – сказал Никита, целуя ее висок, на котором билась голубая жилка. – А я пойду приготовлю нам поесть.
На кухне он немного успокоился, выбирая между ветчиной и свежим мясом. Пожалуй, лучше приготовить мясо с сыром и томатом, как любит жена.
По дому распространился запах специй и кофе. Никита положил в тостер кусочки белого хлеба и задумался. Ему не нравилось состояние Валерии – вялость, сменяющаяся вспышками негодования по любому поводу, отсутствие аппетита, скука. Только в постели, во время любовных ласк, ему еще удавалось пробудить ее к жизни.
За завтраком позвонил из Москвы Сиур, но ничего существенного не сообщил.
Горский улетел во Францию, но от него пока никаких вестей. Вадим куда-то пропал… Все остановилось, замерло, словно в преддверии какого-то значительного, важного события, которое должно было разрешить их судьбы.
Валерия вяло ковыряла вилкой мясо, но все-таки ела. Никита был рад и этому. Вчера она ни кусочка не проглотила, как он ни уговаривал. Сухое вино кружило голову.
– Тебе еще налить?
Она кивнула. Негромко потрескивали дрова. От камина шел жар, но Валерия не отодвигалась. Никита снял свитер. В дымоходе гудело, снова поднимался ветер.
– К вечеру будет метель, – сказала Валерия. – Опять метель! Какая тоска… Никита!
– Да?
– Принеси мне зеркало из спальни, не хочется подниматься наверх.
Он легко поднялся на второй этаж. Приятно было ощущать силу молодого здорового тела; десятилетия неподвижности казались дурным сном. Инвалидное кресло стояло в углу коридора, у его рабочего кабинета, как дань прошлому. Отчасти Никита был благодарен своей болезни – если бы не вынужденный домашний плен, он не нашел бы столько времени для внутреннего созерцания и познания себя.
Никита открыл дверь в спальню, взял с туалетного столика любимое зеркало Валерии и быстро спустился в гостиную.
– Спасибо.
Жена принялась разглядывать себя – тени под глазами, бледные щеки, губы без помады. Она обладала той особой женской красотой, которой все нипочем: никакие страдания, болезни, отсутствие макияжа и прически – ничто не могло ее испортить.
– Я отнесу посуду в кухню, – сказал Никита, собирая тарелки. – Хочешь еще кофе?
Валерия отказалась, увлеченная своим лицом в зеркале. Румянец исчез, но черты оставались необыкновенно привлекательными. Ей показалось, что из темной глубины зеркала за ее отражением появилось нечто жуткое…
Никита принялся мыть посуду, когда услышал ее крик. Влетев в комнату, он увидел вытекающую из рамки ртутную массу зеркала и оцепеневшую от ужаса Валерию, белую, как снег за окнами.
– Ты поставила его слишком близко к огню, – сказал он, обнимая ее за плечи.
Валерия не поверила. Она просто его не слышала. Ей казалось, что из пустой рамки на нее смотрит другая женщина, очень похожая на нее, – смотрит долго, неотрывно и страшно – в глубине ее зрачков зарождается гибель Валерии. Губы женщины едва заметно кривятся в зловещей улыбке, а на лбу качается и нестерпимо сверкает золотая подвеска, на которой выбит Знак Рока…
– Валерия!
Голос Никиты вывел ее из столбняка, и она снова закричала, не в силах оторваться от страшного видения.
– Что с тобой?
– Там, там… – Она показывала рукой на зеркало, вернее, на позолоченную рамку, оставшуюся от него. – Там… та женщина и… Знак… – Ей едва удалось выдавить это, как сильный приступ кашля потряс все ее тело.
Никита ничего не видел, кроме расплавленного от жара стекла. На каминной доске стояли сухие веточки можжевельника. Словно в бреду, он увидел, как они занялись ярким, сверкающим пламенем…