Страница 2 из 95
Похоже такой ответ устроил женщину.
— Ирландка значит.
Пока мы гонялись за свиньей, несколько прядей выбились у нее из прически, и сейчас она убирала волосы назад и закалывала шпилькой, задумчиво меня разглядывая. В глазах у нее хоть плавай, такие они огромные и светло-зеленые, точно морская вода над песчаным дном. Наконец она сказала:
— Так ты служила домоправительницей?
— Да, миссус. У мистера Леви из Хиндленда, что под Глазго.
— Никогда еще не встречала домоправительницы в столь ярком наряде.
Уголки губ у нее подрагивали, словно она вот-вот рассмеется. Должно полагать, на нее веселость напала при виде моего платья. Оно и впрямь было просто загляденье — ярко-желтое, с синими пуговками и белыми атласными бантиками на груди, правда уже не такое чистое как было с утра. Подол у него замарался и кружевная оборка оторвалась, а все потому, что мальчишка-горец разок таки повалил меня на землю и я чуть ухо ему не открутила пока он меня не отпустил.
— Я сейчас без работы, — говорю. — Мой мистер Леви, он у меня взял да помер, и я направляюсь в Эдинбург, хочу найти там место.
— Понятно. — Женщина скрестила руки на груди и обошла меня кругом, внимательно рассматривая со всех сторон. Когда она вновь встала передо мной, на лице у нее отражалось сомнение. — Полагаю, никакой работой, помимо сугубо домашней, ты никогда не занималась?
— На самом деле занималась, — говорю я, причем нисколько не лукавлю, ведь я много работала на улице, покуда мистер Леви не приютил меня.
Женщина кивнула.
— Что насчет коров?
— А что насчет них?
— Доить коров умеешь?
— О, само собой, — ответила я без малейшего колебания. — Коров, ну да, я умею доить коров, какие вопросы, я с пеленок коров доила.
— Хорошо. — Она указала на какие-то строения поодаль. — Там у нас ферма, «Мэйне». Сейчас можешь поесть-попить, а потом посмотрим как ты доишь коров.
— Только знаете, — быстро сказала я, — я уже давненько этим не занималась.
Но похоже, она не расслышала, потому как ничего не ответила, а просто провела меня через двор к водокачке и сняла с гвоздя жестяную кружку. — Вот, пей на здоровье.
Я выдула две полные кружки. А она все не сводила с меня этих своих глаз.
— Я поди немного разучилась обращаться с коровами, — сказала я. — Не знаю, поди навык потеряла.
— Ты голодна? — спросила она.
Я помирала с голоду, о чем и сообщила. Женщина указала на дверь дома.
— Там хлеб на столе. Возьми кусок.
— Вы очень добры, миссус, — сказала я и сделала как велено.
Кухня оказалась изрядного размера, но в каком жутком беспорядке — мама родная! На полу разлито ведро молока и рассыпан овес, у плинтуса валяются осколки заварного чайника. Черный кот, лакавший из молочной лужи, с воем метнулся прочь через другую дверь, едва меня завидел. Я осмотрелась вокруг. Камин не горел, но в нос шибал едкий запах гари. Сперва я подумала, уж не беглая ли свинья произвела погром. Но потом пригляделась внимательнее и увидала, что овес рассыпан не случайно, а тонкими полосками, образующими пять букв, из которых складывается неприличное слово, обозначающее женское срамное место. Я не стану писать его здесь, но тогда я подумала что на такое дело способна только страшно умная свинья.
Не обнаружив в кухне кухарки или служанки, я отрезала ломоть от овсяного каравая и жадно уплела, потом отрезала второй и принялась за него, а пока ела, отрезала третий кусок и спрятала за пазухой промеж титек. Хлеб был пресноватый, но я бы сожрала и оконную щеколду, до того оголодала. Уминая хлеб, я гадала трудное ли дело доить корову. Просто хватаешь выменные висюльки и дергаешь, бог ты мой, да я ж тыщу раз видала такое, когда болталась по рынку на рассвете. Девушка я городская, по мне так молоко приносят в ведре и наливают в чай. Я ведь даже не люблю молоко, и вот теперь из-за собственной глупой гордости мне придется выжимать его из коровы.
Я отрезала еще один кусок хлеба и сунула за пазуху про запас, а потом вышла из дома. Женщина стояла на прежнем месте, у водокачки.
— Ну наконец-то, — говорит. — Я уж думала, ты там заблудилась.
— О нет, миссус, просто хлеб ужасно вкусный, не хотелось глотать наспех.
На это она ничего не ответила, только фыркнула и прочь зашагала. Я поспешила за ней.
— У вас чудесный дом, — говорю. — Ей же богу, чудесный.
Но мои слова канули в пустоту, женщина даже головы не повернула, и мне ничего не оставалось как следовать за ней.
Мы прошли по тропе к фермерским постройкам, а там пересекли двор и зашли в большой сарай. В сарае оказалось полным-полно коров, штук двадцать, а двадцать коров это очень много, если подумать и даже если не думать. Вонища такая, что с ног сбивало. В дальнем конце коровника стояли и болтали две доярки с виду похожие на сестер, наряженные в несусветное рванье, грубые башмаки и полосатые фартуки. Я чуть не расхохоталась в голос. По моему разумению, они выглядели натуральными болотными бродяжками, [2]но я тогда была совсем еще девчонкой и считала, что в деревне решительно все заслуживает презрения и насмешки. Женщина подошла к ним и что-то сказала, а доярки обернулись и уставились через весь коровник на меня. Чепцы у них были потешные, но выражение лиц я бы не назвала дружелюбным. Я улыбнулась и помахала рукой, но ни одна ни другая мне не ответили. Глядя на такие кислые физиономии, любой почел бы за чудо, что у них здесь молоко не скисает каждый божий день.
Все это время одна из коров медленно пятилась на меня, пока чуть не прижала к стене своим огромным задом. Я бочком отступила в сторону, чтоб меня не расплющило в лепешку. Женщина воротилась с ведром в руке.
— До чего ж много у вас коров, миссус, — сказала я.
Она опять ничего не ответила, просто всучила мне ведро. Я посмотрела на него. Потом посмотрела на коров. Потом посмотрела на женщину.
— Как тебя зовут? — осведомилась она.
— Бесси меня звать, — говорю. — Бесси Бакли.
— Ну что ж, Бесси, давай. — Она поставила передо мной скамеечку и указала на одну из коров, ту самую что напирала на меня задом. — Берись за дело.
К моему огромному облегчению она не осталась стоять у меня над душой, а пошла обратно к Кислым Сестрицам, которые уже уселись и взялись за работу. Было слышно, как струи молока со страшной силой бьют в ведра. С минуту понаблюдав за доярками, я решила что премудрость невелика, и опустилась на скамеечку.
Но думаете, мне удалось выдавить хоть капельку молока? Черта с два. Я просидела казалось целую вечность с ведром в одной руке и огромной розовой титькой в другой. Титька была не моя, а коровья, и такая раздутая, что свисала чуть не до самого пола. Клянусь, я сжимала, тискала и мяла со всей силы, покуда у меня пальцы не заныли, но единственное, что вышло из коровы, вывалилось в клубах пара у нее из задницы и погубило бы мое платье, не успей я отпрянуть в сторону. В общем через двадцать минут я все еще сидела над пустым ведром.
Женщина вернулась, и на сей раз за ней по пятам следовали Кислые Сестрицы. Она заглянула в ведро и говорит:
— Ты же сказала, Бесси, что умеешь доить коров.
— Я соврала, — призналась я, жалея что вообще остановилась здесь пособить с чертовой свиньей.
Кислые Сестрицы позади хозяйки переглядывались с видом крайнего превосходства — ах какое безобразие, она сказала что умеет доить коров а на самом деле не умеет, ах она врунья, ну слыханное ли дело, и все в таком духе. Лицо у меня запылало, я вскочила со скамеечки. Я собиралась сказать «пожалуй, я пойду» и удалиться с гордо поднятой головой. Но видать я слишком резко вскочила. Вместо задуманной фразы я сказала «о черт» и кувырнулась в обморок. Я шмякнулась бы прямо в коровью кучу, кабы миссус не подхватила меня.
Сколько времени я пробыла в беспамятстве, не знаю, но когда я очнулась, из коровника меня уже вытащили. Я сидела на скамеечке свесив голову до самых коленок, а женщина, засунув руку мне за шиворот, распускала мой корсет. В такой позе я хорошо видела вырез своего платья и кучу хлебных крошек промеж титек. Мне пришлось скрестить руки на груди, чтоб они не высыпались.
2
Пренебрежительное прозвище ирландцев.