Десант из прошлого

— Обстоятельства могут сложиться так, что я подпишу ему «право». Помните, Шульманис, это ровно ничего не значит. Профессор Брэгг не должен переступить черту лагеря. Ни в коем случае! Придумайте любой повод — и откажите.

Комендант снова кивнул. «Как китайский болванчик, — неприязненно подумал Вальтер. — Хоть бы сказал что-нибудь. Солдафон».

Эрих Вальтер был в дурном настроении. Отказ Андреева покинуть лагерь вызвал непредвиденное осложнение: Джонатан Брэгг заявил о своем твердом желании посетить русского коллегу в его коттедже. Если старик увидит, что представляет собой «коттедж», неприятностей не миновать, тем более что его наверняка поддержит Ольпинг. А что этот выкинет, предугадать невозможно. Вся кибернетическая свора в его руках, приходится считаться… Нет, Брэгга сюда пускать нельзя. Надо попробовать уломать русского.

На столе запищал зуммер. Шульманис снял трубку.

— Да, пропустите, — распорядился он.

Сопровождаемый солдатом, в комендатуру вошел Андреев.

Вальтер встал, сделал широкий жест.

— Проходите, проходите, уважаемый доктор… Извините, что вторично беспокою вас. Но мне хотелось бы продолжить наш вчерашний разговор. Итак, вы не передумали?

Андреев нахмурился. Так, значит, разговор о том же. Ладно, теперь он подготовлен лучше. Вчера вечером он рассказал Щербатову, Феличину и Инге о неожиданной милости, которую ему оказали бандиты: по ходатайству Брэгга Андреев получал право оставить лагерь. Разумеется, он пожелал им подавиться этим правом, чем немало шокировал усатого господина. Костя и Инга горячо одобрили его дипломатический дебют, но капитан всерьез огорчился. Он сказал, что по-человечески понимает Андреева, но считает, что Александр Михайлович совершил ошибку. Нельзя было отказываться от возможности получить хотя бы относительную свободу. Выйдя из-за колючей проволоки, он становился во сто крат полезней коллективу. В конце концов Щербатов убедил его, и все же в глубине души Андреев был доволен, что поступил так, как ему хотелось.

А вот сейчас все обстояло иначе. Отказаться — значило бы пренебречь интересами своих. Ладно, милость так милость, с самолюбием он управится. И уже без колебаний сказал:

— Именно так. Передумал.

Вальтер, приготовившийся было к долгим уговорам, опешил.

— Э-э… Очень… хорошо, — протянул он, с сомнением глядя на Андреева.

Андреев с удивлением смотрел вниз. Вертолет не поднялся и на сотню метров, а лагерь уже исчез. Он словно растворился среди монотонных желто-серых песков, усеянных обломками каменных глыб. «Здорово замаскировались», — подумал он.

Координатор по науке Эрих Вальтер — так представился человек, который вел с ним переговоры, — заметил его удивленный взгляд и не без самодовольства сказал:

— Смотрите внимательнее, доктор. Самое интересное впереди.

И точно, вдали показались странные цветовые пятна — два оранжевых круга, опоясанных сине-фиолетовой каймой.

— Наши площади, — прокомментировал Вальтер. — На правой видите? — Административный корпус. Неплохо?

Он осторожно тронул Андреева за локоть.

— Что бы вы ни говорили, доктор, а это тоже искусство. Фантазия у наших гримеров есть. Не так ли?

Александр Михайлович не отвечал: этот человек вызывал в нем брезгливость. Полчаса назад он узнал от Вальтера, что самозванная республика Фрой и пресловутый «остров Пришельцев» — одно и то же, и эта темная, подозрительная бессмыслица усилила чувство тревоги.

Вертолет пошел на снижение — полет продолжался не более пяти минут. Снизу наплывала фантастическая площадь с диковинным зданием-ракетой, с телескопической антенной, похожей на перевернутую гигантскую медузу, с двумя рядами сверкающих дисков — закамуфлированных вертолетов.

— Так, значит, вы настаиваете на встрече с президентом? — будто продолжая разговор, благожелательно произнес Вальтер. — Пожалуйста. Только не понимаю, зачем? Вам же все объяснили.

Глава II

АУДИЕНЦИЯ

Гибкая молодая японка, заученно улыбнувшись одними губами, — ее продолговатые глаза оставались внимательными и серьезными, — предложила Андрееву подождать. Легким движением поправила высокую, сложную прическу и скрылась за дверью.

Через несколько секунд ее матовое лицо выглянуло в приемную.

— Господин Андреев, пожалуйста, к президенту.

Александр Михайлович решительно вошел в кабинет.

За длинным полированным столом, уставленным разноцветными телефонами, сидел широкоплечий молодцеватый мужчина лет тридцати пяти с великолепным голливудским пробором, в снежно-белом спортивного покроя костюме.

— Хэлло, док! Как самочувствие? — дружелюбно, но не без юмора произнес он по-русски и непринужденным жестом указал на вычурное кресло.

Андреев продолжал стоять у двери, разглядывая президента фроянскои державы.

«Ишь ты, — с ненавистью подумал он. — Рубаха-парень, весельчак… Ладно».

— Мне уйти, господин президент? — спросила красивая японка.

— Ваше дело, Сузи, — беззаботно ответил Карповский. — У меня от вас секретов нет.

Девушка, мгновение поколебавшись, села на низкий диванчик неподалеку от окна. Андреев по-прежнему оставался на ногах.

— Не хотите садиться? — Карповский издал короткий смешок. — Как угодно. Итак, слушаю, господин ученый. Кажется, у вас к республике кое-какие претензии? Вы чем-то недовольны, не так ли?

Андреев подумал, что лучше будет, если он сразу пресечет намерение этого субъекта вести разговор в развязном тоне.

— Не паясничайте, господин Карповский, — сказал Александр Михайлович, и в голосе его прозвучали недобрые, почти грозные нотки. — Вы знаете, зачем я пришел. Заявляю вполне официально: вы должны немедленно, слышите, немедленно освободить экипаж и возвратить захваченное судно.

— Какой вы скорый, какой несговорчивый! — Упитанное лицо Карповского расплылось в снисходительной улыбке. — Правду говорил Вальтер: вас, коммунистов, убеждать — мертвое дело. А ведь вам уже объясняли: потерпите, и все будет о’кэй. Если кому у нас понравится — милости просим, а нет — счастливого пути. Но не сразу, не сейчас… Мы не можем не считаться с интересами республики, неужели вам это неясно? Ах, как они непрактичны, эти ученые!

Андреев сделал два шага к стене, придвинул кресло и сел лицом к президенту. Ни к чему, решил он, изображать партизана на допросе. Надо проще.

— Как долго вы намерены держать нас в своем логове? — не смягчая резкого тона, спросил он.

— Послушайте, — Серж досадливо поморщился. — Выбирайте выражения, в конце концов, не то я вас, ей богу, снова упеку за проволоку. Вы можете сколько угодно оскорблять меня — у нас, как-никак, свобода слова. Но антифроянских выпадов я не потерплю: это было бы с моей стороны нематриотично. Вы находитесь на территории свободного государства — так уважайте, черт побери, его святыни! Впрочем, я забыл, что для вас, «советов», все, что за железным занавесом, — заведомо плохо. Даже воплощенный гуманизм, даже совершеннейшая демократия… Вы неизлечимы, да-да, неизлечимы… А ведь на острове, куда вы случайно попали, при желании можно увидеть то, о чем мечтали многие-многие поколения.

Карповского понесло. Минут десять, не меньше, он, размахивая руками, с упоением расписывал достоинства фроянских порядков, которые, по его славам, воплотили наиболее светлые идеи Кампанеллы и других великих утопистов. Он говорил, все сильнее распаляясь, говорил искренне, самозабвенно и многословно.

Андреев и Сузи молча слушали его: японка — бесстрастно, Александр Михайлович — с возрастающим интересом. Но интерес был вызван не тем, что говорил велеречивый президент: присматриваясь к Сержу Карповскому, Александр Михайлович пытался определить, что за человек сидит перед ним — параноик, наглый демагог или просто набитый дурак?

— Нет, вы представьте себе, — продолжал краснобайствовать Карповский, — какой высокой ценой нам досталось право строить новое общество, не подвергаясь ничьему вмешательству! Огромные усилия, безумный риск — но все для того, чтобы никто не смог…