Грядущая буря

Эгвейн ела, погрузившись в раздумья, под грохот кастрюль в соседнем помещении, где находилась Ларас с поварятами. Она удивилась собственному спокойствию. Она изменилась. Что-то в ней стало иным. Увидев Элайду, впервые за много месяцев наконец-то встретившись с соперницей, Эгвейн взглянула на свои действия в новом свете. Раньше она считала, что подорвет авторитет Элайды и захватит власть в Белой Башне изнутри. Теперь она поняла, что подрывать авторитет Элайды ей не нужно – та и сама вполне с этим справлялась. Пожалуй, Эгвейн даже могла вообразить себе реакцию Восседающих и Глав Айя, когда Элайда объявит о своем намерении изменить Три Клятвы. Рано или поздно Элайда падет, с помощью Эгвейн или без нее.

Долг Эгвейн как Амерлин состоял не в том, чтобы ускорить это падение, а в том, чтобы сделать все возможное для сплочения Башни и ее обитателей. Раздробленность для них более непозволительна. Ее задачей было сдержать грозившие всем хаос и разрушение и восстановить Башню.

Доев суп, используя последний кусочек хлеба, чтобы собрать остатки еды со стенок миски, Эгвейн поняла, что должна стать для Сестер в Башне олицетворением силы. Времени оставалось все меньше. Что делал Ранд с миром, пока за ним никто не присматривал? Когда Шончан двинутся на север? Чтобы добраться до Тар Валона, им придется пройти через Андор. К каким разрушениям это приведет? Конечно, у нее еще есть какое-то время, чтобы восстановить Башню, но его нельзя терять.

Эгвейн отнесла миску на кухню и сама ее помыла, чем заслужила кивок одобрения от внушительной Госпожи Кухонь. После этого она направилась в кабинет Сильвианы. Ей нужно было как можно скорее закончить с наказанием. Ей еще хотелось этим вечером, как обычно, навестить Лиане. Эгвейн постучала и, открыв дверь, обнаружила Сильвиану сидящей за столом и листающей толстый том при свете двух серебряных ламп. Когда она вошла, Сильвиана заложила страницу кусочком красной материи и захлопнула книгу. Потертая обложка гласила: «Размышления о разгорающемся Пламени: История возвышения различных Амерлин.» Любопытно.

Эгвейн присела на табуретку перед столом, даже не вздрогнув от мгновенно нахлынувшей острой боли в ягодицах, и спокойно заговорила о прошедшем вечере, умолчав, что она намеренно опрокинула чашу с супом. Однако она отметила, что уронила ее после того, как Элайда заявила о замене Трех Клятв. Сильвиана при этом выглядела очень задумчивой.

– Что ж, – произнесла Наставница Послушниц, поднимаясь и доставая ремень, – сделаем, как сказала Амерлин.

Эгвейн встала.

– Да, я сказала, – ответила она и расположилась на столе, задрав юбки и сорочку. Сильвиана помедлила, затем начала порку. Странно, но Эгвейн не чувствовала желания закричать. Было больно, конечно, но она просто не могла кричать.

Каким нелепым было это наказание! Она вспомнила боль, которую испытывала при виде Сестер, встречавшихся в коридорах и смотревших друг на друга со страхом, подозрением и недоверием. Она вспомнила муку во время обслуживания Элайды от вынужденной сдержанности и молчания. И тот глубочайший ужас, охвативший ее при мысли, что все в Башне будут связаны Клятвой подчинения этому тирану.

Эгвейн вспомнила, как ей стало жаль бедную Мейдани. Ни с одной Сестрой не должны обращаться подобным образом. Одно дело – лишить свободы и заточить женщину в темницу, но издеваться, играть с ней, намекая на предстоящие пытки? Это было невыносимо. Каждое из этих воспоминаний причиняло Эгвейн боль, словно нож, пронзающий сердце. Порка продолжалась, и Эгвейн поняла, что ничего из того, что еще они могли сделать с ее телом, не могло сравниться с той душевной болью, что она испытывала при виде мучений Белой Башни под гнетом Элайды. По сравнению с этими душевными терзаниями порка была нелепой.

И тогда она рассмеялась. Смех не был притворным. Он не был вызывающим. Это был смех недоверия, неверия. Неужели они думали, что эти побои могут что-то изменить? Как нелепо!

Порка прекратилась. Эгвейн обернулась. Несомненно, это был еще не конец.

Сильвиана рассматривала ее с озабоченным выражением лица.

– Дитя? – спросила она. – С тобой все в порядке?

– Вполне.

– Ты… уверена? А с головой?

« Она думает, что я сломалась, – поняла Эгвейн. – Она бьет меня, а я смеюсь».

– С головой тоже, – ответила Эгвейн. – Я смеюсь не от того, что сломалась, Сильвиана. Я смеюсь, потому что бить меня глупо. – Сильвиана помрачнела. – Разве ты не видишь этого? – спросила Эгвейн. – Разве ты не чувствуешь боли, мучений, наблюдая за тем, как вокруг тебя рушится сама Башня? Может ли любая порка с этим сравниться? – Сильвиана не ответила.

« Теперь я понимаю, – подумала Эгвейн. – Я не осознавала, что делали айильцы. Я думала, что мне просто нужно стать жестче, и тогда я научусь смеяться над болью. Но дело совсем не в этом. Не сила воли заставляет меня смеяться, а понимание. Позволить Башне пасть, позволить Айз Седай распасться – вот какая боль для меня страшна. Я должна остановить это, ведь я – Престол Амерлин».

– Я не могу отказаться от этих наказаний, – проговорила Сильвиана. – И ты это понимаешь.

– Конечно, – сказала Эгвейн. – Но, пожалуйста, напомни мне одну вещь. Что ты сказала про Шимерин? Как вышло, что Элайда так легко забрала у нее шаль?

– Шимерин смирилась, – ответила Сильвиана. – Она вела себя так, будто и в самом деле лишилась шали. Она не сопротивлялась.

– Я не совершу этой ошибки, Сильвиана. Элайда может говорить все, что хочет, но это не изменит того, кто я и кто мы. Даже если она попытается изменить Три Клятвы, найдутся те, кто будет сопротивляться, кто будет сражаться за правду. И значит, когда ты бьешь меня, ты бьешь Престол Амерлин. А это так забавно, что мы можем посмеяться вместе.

Наказание продолжилось, и Эгвейн приняла боль, впустила ее в себя и сочла несущественной, с нетерпением ожидая завершения. Ей столько еще предстояло сделать.

Глава 3

Вопросы Чести

Присев на вершине невысокого, покрытого травой холма в компании сестер по копью и нескольких разведчиков Истинной Крови, Авиенда наблюдала за беженцами. Они являли собой жалкое зрелище – эти доманийские мокроземцы, чьи грязные лица несколько месяцев не видели палатки-парильни, а истощенные дети были настолько измучены голодом, что даже не плакали. Единственный несчастный мул тянул свою сиротливую повозку среди сотен бедствующих людей; вещи, не поместившиеся в повозку, тащили на себе. Впрочем, и вещей у беженцев было немного. Они медленно брели на северо-восток вдоль пути, который лишь с большой натяжкой можно было назвать дорогой. Быть может, двигаясь в этом направлении, они надеялись достичь какого-нибудь поселения. Возможно, они просто бежали от неопределенности прибрежных земель.

Открытую холмистую местность изредка разнообразили небольшие группы деревьев. Беженцы не замечали Авиенду и ее спутников, несмотря на то, что их разделяло менее ста шагов. Она не понимала, как мокроземцы могут быть настолько слепы. Неужели они не следят за окрестностями, чтобы вовремя обнаружить опасность? Неужели они не осознают, что, двигаясь так близко к вершине холма, они сами позволяют следить за ними? Прежде, чем выдвигаться в этом направлении, мокроземцам следовало бы отправить на холм собственных разведчиков.

Неужто им все равно? Авиенда почувствовала, как по коже побежали мурашки. Как можно не тревожиться о глазах, следящих за тобой, глазах, возможно, принадлежащих мужчине или Деве? Или же они так страстно желали очнуться ото сна? Авиенду не страшила смерть, но она знала, что принять смерть и желать ее – это далеко не одно и то же.

« Города, – подумала Авиенда, – в них все дело». Города были зловонными, гноящимися местами, вроде незаживающих язв. Некоторые были лучше других – например, Илэйн провела восхитительную работу с Кэймлином – но даже они вмещали слишком много людей и научили их, что удобнее сидеть на одном месте. Если бы все эти беженцы привыкли путешествовать и научились использовать свои ноги, вместо того, чтобы полагаться на лошадей, как это часто делают мокроземцы, им было бы гораздо легче расстаться со своими городами. Среди Айил даже ремесленники были обучены постоять за себя, дети в течение многих дней могли самостоятельно добывать себе пищу, и даже кузнецы умели быстро преодолевать большие расстояния. Целый септ в течение часа мог прийти в движение, неся все необходимое на собственных спинах.