Грязные деньги

Он остался один, но домой не спешил. Успеет еще. Пока кровь бурлит и ощущения остры, на этом подъеме можно еще немного поработать. Завтра идти на телевидение, будут снимать очередной рекламный ролик. Нужно прочитать текст… Он достал распечатку, одетую в прозрачный файл, немного почитал, закрыл глаза, повторяя слова про себя. Потом прочитал еще раз. Тупая реклама все-таки… Зато платят хорошо.

Он не вздрогнул, когда кто-то зашел в гримерную. Это охранник. Антон хотел обернуться, но не успел. Его схватили за голову, комната резко дернулась вправо, внутри головы раздался громкий треск и что-то сверкнуло.

А дальше — ничего.

* * *

На следующий день после убийства.

В декабре утром еще темно. Хотя и не совсем уже утро — небо наливается тусклым светом, фонари желтеют теплыми, дрожащими от холода огнями. В этом подольском дворе как раз такой фонарь горел у входа в подъезд старого трехэтажного дома, но зимнюю мглу разогнать не мог, да и не пытался. Все остальное пространство тонуло в ультрамариновой синеве, не убранный с дорожек снег бледно отсвечивал снизу. За украшенным синими шторами окном на втором этаже тоже не было никакого света, там спали. Впрочем, не все.

На прохладном гладком полу растянулся, положив на него голову, белый спаниель. Рыжеватого оттенка уши разлеглись по обе стороны тяжелой лобастой головы. Г олова была почти белой, с легким намеком на охру, лишь на лбу выделялось пятно в виде звездочки неправильной формы. Он лежал в своей любимой «позе лягушки», вытянув лапы вперед и назад, но не спал, а прислушивался.

Спаниель по имени Пай много чего мог услышать. Громко тикали часы на стеллаже. Время от времени щелкал обогреватель, его красный глаз то зажигался, то гас. За окном упала с ветки горсть снега. В другом крыле дома, на первом этаже, проснулась собака Дуся — слышно было, как она нетерпеливо цокает когтями по паркету. А хозяин стаффордширского терьера, сонно зевая, пытается поймать ее за ошейник, чтобы пристегнуть поводок. На прогулку пойдут… В конце квартала, на перекрестке, бомж роется в мусорном контейнере. На остановке люди ждут трамвая, чтобы доехать до метро, переминаются с ноги на ногу, разговаривают.

А в кровати спит мама Вера, хозяйка. У нее самый прекрасный на свете запах — лучше любой еды. Ей снятся обычные сны, от них пахнет покоем. А теперь какая-то мгла заползает в ее сон… Нехорошо. Пай прислушался. Да, что-то скверное сгущается, растет, зреет где-то далеко. Но скоро приблизится, постучит в дверь.

Пай знал, что и Вера все это чувствует, просто она спит. Его хозяйка так же, как и он, а иногда и быстрее, узнавала о приближении всяких неприятностей. У них были свои тайны и секреты, свои понимающие взгляды друг на друга, когда ты уже что-то знаешь, а остальные — еще нет… Вот у женщины задрожали ресницы, забегали глазные яблоки под веками. Она пошевелилась, чуть слышно застонала. Пай заскулил, не поднимая головы с пола. Тогда Вера открыла глаза и посмотрела на него.

— Доброе утро, собакевич, — сказала она хриплым после сна голосом.

Вера уже ощущала тяжесть, которая норовила забраться ей на плечи и повиснуть на душе. Ясно: случится что-то неприятное, уже совсем скоро, а может, уже и случилось. Но ведь неприятности происходят постоянно, а домашнего питомца тем не менее надо выгуливать и всячески ублажать регулярно. Поэтому, проснувшись, нужно Паю дать понять, что все хорошо, хозяйка с ним, любит его и выведет на прогулку в любую погоду. Даже зимой и в мороз, а что поделаешь…

«Мамочка, ты слышишь это?»

«Да, мой маленький, слышу».

«Скоро придут чужие, будет грустно…»

«Не бойся ничего. Придут и уйдут».

«Тогда надо успеть во двор! Там сейчас Дуся, можно побегать, поваляться в снегу».

Пай вскочил, улыбнулся, вывесив розовый язычок и часто дыша. А передними лапами встал на край кровати.

— Ну ладно, ладно, видишь, я уже встаю. — Вера тоже улыбнулась, превозмогая тяжесть в висках. — Сейчас пойдем.

Пай рванул в прихожую, пробуксовывая когтями на скользком полу…

Для двух идущих по скрипучему заснеженному тротуару мужчин день начался с неприятной, скучной, но привычной работы. Таков порядок: надо опрашивать знакомых покойного, вести протокол. А потом сидеть в отделе и сутками вылавливать из десятков заполненных страниц мало-мальски интересное для расследования убийства… Они свернули во двор, подошли к дому, набрали номер квартиры на домофоне.

— Заходите, — ответил женский голос, и домофон залился трелью.

— Даже не спросит хто, — недовольно хмыкнул один, изъяснявшийся на колоритном суржике. — Во народ!.. А якшо бандиты?

Второй промолчал. Они поднялись по ступенькам, увидели, что дверь гостеприимно раскрыта, вошли. И увидели женщину с собакой, которые смотрели на гостей абсолютно одинаковым взглядом. Как будто ожидали именно их. У женщины были удивительные ярко-синие глаза, и бледное лицо особенно их оттеняло.

— Оперативные уполномоченные следственно-розыскной части внутренних дел Смолярчук и Дзюба, — привычной неразборчивой скороговоркой выпалил один. — Лученко Вера Алексеевна?

— Что случилось? — спросила она.

— Отвечайте на запытання, — поморщился второй, недовольный.

Пай залаял на него. Смолярчук испуганно отшатнулся, как будто увидел тигра.

— Уберите собаку!

«Никогда в жизни безобидного Пая еще никто не пугался», — подумала Вера с недоумением. Это же спаниель! Длинноухая плюшевая игрушка. Как можно его бояться?

— Я вас не приглашала, — ответила она. — Так что «убирать» его не буду. Проходите.

— А если он укусит?

— Если вас в детстве покусали собаки, это не значит, что каждая собака кусается, — спокойно ответила хозяйка «плюшевой игрушки».

Она взяла Пая за ошейник, отвела в комнату и похлопала рукой по креслу. Пес вскочил на него, повертелся клубочком и замер.

— Сиди тихо, не мешай, — попросила его Вера. — Ты же понимаешь, это не просто так. Надо разобраться.

Она развернулась к милиционерам, села к столу и знаком пригласила их тоже присесть.

— Что случилось? — снова спросила она.

Дзюба уже разложил на столе чистую бумагу и приготовил ручку. Смолярчук, не отвечая, спросил:

— Когда вы в последний раз бачилы Билибина? Антона Климовича?

«Так вот оно что…»

Вера поняла, что за мгла сгущалась у нее в голове и давила на виски. Неужели с Антоном что-то нехорошее?

— А что с ним?

Смолярчук не ответил. Пай со своего наблюдательного пункта в кресле смотрел на него без всякого доверия. Он чувствовал исходящие от капитана токи страха по отношению к себе и был не вполне уверен в его благонадежности. Второй мент в это время старательно выводил на бумаге: «Протокол опроса… Начат в таком-то часу…» Затем прервал свое занятие и спросил:

— Можно попросить ваш паспорт?

— Тогда и вы давайте свои удостоверения.

Состоялся обмен документами. Дзюба старательно выводил в протоколе все данные Лученко, адрес и дату выдачи паспорта. Смолярчук почему-то перестал бояться собаки, что его мимолетно удивило: ведь в детстве его действительно покусали, и он с тех пор к этим страшным зверям не приближался.

— Вы не ответили на мой вопрос, когда… — начал было капитан.

— Нет, так не пойдет, — сказала Вера, поднимаясь, и Пай вскочил вместе с хозяйкой. — Либо вы объясните мне смысл вашего визита, либо до свидания.

Капитан опасливо покосился на Пая, но не стал вскакивать со стула. На своем веку он повидал множество свидетелей, подозреваемых и преступников. И точно знал, чего не нужно делать во время опроса свидетелей: торопиться. Он со вздохом произнес:

— Случилася очень большая неприятность. Для артиста Билибина то есть. Убили його. От я и спрашую, когда видели. Так когда?

Вера прикрыла глаза. Она уже чувствовала беду, но одно дело чувствовать и понимать, другое — когда тебе вот так прямо об этом скажут. Но кто мог убить Антона? Зачем? Что за чушь!..

— Вчера, в театре, — ответила она.