Страница 50 из 59
Голова моя разрывалась на части, пытаясь осмыслить сказанное Квинтом. Похоже, секретность заговора Катилины хранится столь же надежно, как вода в корзине. Интересно, кто выдал меня Непосу? Я вспомнил, что недавно видел его в компании только что избранного трибуна Бестии. Открытие было столь ошеломляющим, что я остановился как вкопанный: Бестия — шпион Помпея, вот в чем заключается его истинная миссия в деле Катилины.
Значит, Помпей был с самого начала осведомлен о тайном заговоре. Очевидно, когда Катилина начнет мятеж, Бестия и Непос должны будут склонить Сенат к решению отозвать Помпея из Азии и наделить его чрезвычайными полномочиями. Это даст Помпею проконсульский империй в пределах Италийского полуострова, что фактически равносильно диктатуре.
Меня бросило в жар, когда я понял, чем это мне грозит: вряд ли можно представить себе что-то более страшное, чем стать врагом Гнея Помпея Великого.
ГЛАВА 11
Я решил, что во всем виновата Аврелия. Если бы она не околдовала меня своими женскими чарами, мой мозг был бы способен нормально соображать. Разве может мужчина трезво рассуждать и строить планы, когда все свои способности и поступки он принес в жертву страсти к женщине? Испокон веков молодые люди подобным образом ублажают свою гордость, и я среди них отнюдь не был исключением. Однако что бы я себе ни говорил, ничто не могло ни на йоту ослабить моих чувств к этой женщине. Я постоянно думал о ней и упрямо питал надежду на ее невиновность.
В подобном состоянии духа я провел два последующих дня. От Катилины не было никаких вестей, и я не имел понятия, что мне делать. Когда, покинув храм, я направлялся в бани, ко мне подошел Вальгий, старательно делая вид, что наша встреча произошла случайно, словно кому-то могло быть до этого дело.
— Сегодня встречаемся в доме Леки, — шепотом произнес он. — Как только сгустятся сумерки. Наш час настает. Кстати, насчет Асклепиода. Отличная работа, — сказал он с видом знатока.
Если заговор не был пустой болтовней, Катилине надлежало приступить к решительным действиям в ближайшем будущем. Впрочем, одними только разглагольствованиями эти люди не могли ограничиться: уж слишком много человеческой крови было на их совести. Я отправился в бани как ни в чем не бывало и на сей раз позволил себе роскошь предаться всем возможным удовольствиям, начиная с холодных, слегка теплых и горячих ванн, которые чередовал с парилкой, и кончая массажным столом. Кто знает, когда доведется испытать такое безмятежное блаженство в следующий раз?
Вернувшись домой, я написал завещание, что часто делал во времена беспорядков, волнений и смут. Изложив последнюю волю относительно своей незначительной собственности, я прихватил с собой оружие и, когда уже начало смеркаться, вышел на улицу. Одно из самых неприятных обстоятельств, сопутствующих всякому тайному заговору, — необходимость бродить по улицам в темноте. Дом Леки удалось отыскать не сразу: для этого мне несколько раз пришлось стучать в чьи-то двери и спрашивать, в каком направлении следует идти.
Лишь спустя час после заката я нашел нужный дом. Дверь открыл Торий. Очевидно, рабы на время собрания были заперты в каком-то дальнем помещении. Похоже, то была единственная мера предосторожности, до которой снизошли эти люди. К моему приходу в атрии уже собралось человек пятнадцать. Выражение лиц у всех было озабоченное, словно они наконец осознали всю серьезность своей затеи. Говорили невнятно, вполголоса, словно у каждого на горле была чья-то сдавливающая его рука. Когда из дальней комнаты вышел Катилина, все замолчали.
— Друзья! — начал он. — Патриоты! Настало время действовать.
Он пребывал в состоянии едва сдерживаемой веселости и, когда говорил, с трудом подавлял усмешку, которая то и дело, как острый клинок, разрезала его лицо. От возбуждения его голос дрожал, и я, испытывая ужас, ясно видел, как много времени, ненависти, разочарования и горечи нужно было вложить в этот замысел, чтобы он мог наконец принести плод. Казалось, что Катилина вот-вот пустится в пляс, и от этого ощущения становилось еще больше не по себе.
— Сегодня, — продолжал Катилина, — я направил посыльного к Гаю Манилию в Фиесоле. Он должен быстро собрать своих людей и сразу же начать восстание.
Заговорщики встретили это сообщение громким ликованием.
— С таким же поручением, — едва он заговорил, как вновь наступила тишина, — был направлен другой мой человек в Бруттий к Нобилиору.
Эта весть тоже была встречена возгласами одобрения, но гораздо более сдержанными. Очевидно, большинство людей разделяли мои сомнения относительно бруттиев.
— Когда гонец вернется в Рим, в Бруттии и Этрурии уже начнется восстание. Сенат охватит паника. Это, — не сказал, а выкрикнул он, — будет наше время! Настанет пора начинать бунт здесь, в городе. Мы примемся убивать и жечь дома. Поднимать людей на борьбу с угнетателями, ростовщиками и выродившимися аристократами, прибравшими к рукам высшие государственные должности. Мы пройдем по Риму очистительным огнем и восстановим исконную чистоту Республики!
Трудно было поверить, что эти слова исходили из уст человека, предлагавшего полностью уничтожить Республику.
Однако в шумной тираде Катилины сквозила некая фальшь. Его полуистерическая эйфория была исполнена излишней, отчаянной я бы сказал, веселости. Его прежняя уверенность, хотя ничем и не оправданная, была неподдельной. Теперь же, казалось, она стала натужной. Что могло произойти за последнее время? Неужели он внезапно прозрел, ощутив дыхание реальности? Вряд ли.
— Как только мы скажем свое слово здесь, в городе, — продолжал Катилина, — я выеду за его пределы, чтобы примкнуть к войскам, ибо, только сражаясь за городскими стенами, можно завоевать Рим. Возьму с собой тех, кто пожелает разделить со мной славу на поле боя. Остальные останутся здесь, чтобы удержать власть в городе. Это не менее почетная обязанность.
Оглядевшись, я обнаружил, что все испытали облегчение. Если уличные бои были делом привычным, то рисковать своей жизнью на поле битвы у них, как говорится, была кишка тонка.
Казалось, Катилина понемногу обретает уверенность, как будто впитывая ее от исполненных благоговейной преданности сторонников. Называя каждого из присутствующих по имени, он стал распределять обязанности.
— Вальгий и Торий. Ваши банды поджигателей должны быть в полной боевой готовности. Цетег, тебе необходимо проверить исправность оружия, которое будет роздано нашим сторонникам в городе. Юний, твои уличные шпионы должны быть начеку. — Тут он повернулся ко мне. — Метелл…
— Да, консул. — Я ощутил, как внутри у меня все задрожало.
— Задержись ненадолго, когда все уйдут. У меня для тебя особое поручение.
— Как прикажет мой консул! — покорно отчеканил я.
У меня немного отлегло от сердца. В самом деле, если бы он обнаружил мою измену, то должен был воспользоваться случаем, приказав убить меня.
— Настал исключительно важный день в судьбе Республики! — провозгласил Катилина. — Такой же значительный, как тот, что был семьсот лет назад, когда мы изгнали из Рима Тарквиниев — этих иноземцев, возомнивших себя царями римлян!
Вновь раздались возгласы одобрения.
— В скором будущем учителя в школе будут задавать ученикам вопрос: «Когда была восстановлена Республика?» И те будут отвечать: «В ту ночь, когда в доме Леки собрались сторонники Катилины».
При этих словах ликование и аплодисменты превратились в оглушительный рев. Мне никогда было не постичь природу людей, упивающихся лестью будущих поколений, хотя это было вполне в духе собравшихся в тот вечер заговорщиков.
— Итак, мы начинаем! — на еще более высокой ноте продолжал Катилина. — Отправляйтесь все на свои места. Прошло время речей. Настало время действовать. Да прославит ваши доблестные имена исполненный вами долг под руководством истинного консула! На Форуме будут воздвигнуты памятники в честь ныне присутствующих здесь. Вами все будут восхищаться. Ваши имена будут вписаны в историю Республики наравне с именами ее основателей.