Полицейское управление

— Привет, я Олдридж Брэкстон. — Подойдя к Мэлоуну, он протянул руку.

На лице Брэкстона были заметны признаки увядания: «паучьи лапки» вокруг глаз, темные круги. Непокорные черные волосы уложены в модном стиле «афро».

— Хорошо знали Сару? — спросил его Мэлоун после короткого представления.

— Не так хорошо, как хотелось бы. Она была с большими странностями. Напоминала человека, который боится радоваться жизни, — ответил Олдридж, подходя к свободному стулу и садясь рядом с сестрой.

— Что вы можете рассказать о ее личной жизни?

— Боюсь, ничего.

Мэлоун подошел к рабочему столу Тэа, поднял приглянувшуюся ему золотую статуэтку богини в развевающемся платье. В широко раскинутых руках она держала змей. Внимательно изучив фигурку, Мэлоун поставил ее на место.

— Может быть, вы что-нибудь вспомните…

Брэкстоны переглянулись и одновременно покачали головой.

— Тогда расспросим ваших служащих.

Тэа Брэкстон подошла к столу и нажала кнопку на пульте. Появилась секретарша.

— Арлин, проведите этих господ по бюро. Это полицейские, они будут расспрашивать всех о смерти Сары.

Выйдя из кабинета, Мэлоун быстро нацарапал в блокноте записку для О'Шонесси: «Запроси „Нью-Йорк таймс“ об объявлении Брэкстонов о найме сотрудников со знанием языков. Когда помещено и когда снято».

Он передал записку О'Шонесси и последовал за секретаршей.

— Эта Брэкстон — крепкий орешек, она что-то утаивает, — прошептал О'Шонесси.

Мэлоун бросил на него взгляд.

— Возможно. — Потом прошептал: — Займи Арлин, пока я буду говорить с телефонисткой.

Обогнав секретаршу, он вошел в комнату телефонистки и закрыл за собой дверь. Телефонистка была готова им помочь.

— Саре звонил мужчина, говорил с акцентом, — сказала она. — Они всегда говорили на иностранном языке.

— На каком?

— Я не знаю.

— На испанском?

— Нет. Это был один из европейских языков.

— Французский?

— Нет.

— Немецкий?

— Может быть. Я в языках не сильна.

— Как звали мужчину?

— Он никогда себя не называл, просто просил позвать Сару Айзингер.

— Старый он или молодой?

— Не знаю. Как я могла бы определить его возраст?

— По голосу. Подумайте.

— Я бы сказала, от тридцати до сорока.

— Когда он начал звонить?

— В тот самый день, когда она устроилась на работу.

— Вы здесь единственная телефонистка?

— Да. Если я болею или в отпуске, берут временную работницу.

— Как часто он звонил?

— Каждый день, когда она была на работе. Иногда два-три раза в день.

— Он никогда не называл своего имени?

— Никогда.

— Все звонки проходят через вас?

— Да. Только у Брэкстонов прямая линия.

— Кто-нибудь еще звонил ей по личным делам?

— Пожалуй, нет.

Мэлоун заметил скользнувшую по ее лицу тень.

— То, что случилось с Айзингер, может произойти с любой женщиной, которая живет одна, — сказал он. — Очень важно выяснить, с кем она разговаривала. Все останется между нами, я вам обещаю.

Он склонился над пультом, глядя на нее.

— Прошу вас.

Она смотрела на него. Загудел зуммер. Сняв трубку, она соединила звонившего с внутренним номером.

— Может быть, вы спасли бы жизнь другой женщине, — сказал Мэлоун.

— Ей время от времени звонила какая-то Андреа, — проговорила телефонистка.

— О чем они говорили?

— Я не знаю. Они говорили на разных языках.

— Каких?

— Я не знаю. Иногда — по-английски.

— О чем? — небрежно спросил Мэлоун.

— Лейтенант! Я не подслушиваю разговоры!

— О, я прекрасно это знаю! Но иногда случается, телефонистки нажимают не ту кнопку.

— Ну, вообще-то я один раз слышала часть их разговора. Это было в четверг, как раз перед тем, как Сара взяла отпуск. Она сказала Андреа, чтобы та посмотрела песню. Сара была очень возбуждена.

— Упоминала название песни?

— Нет. Только сказала, чтобы та посмотрела эту песню и что все поймет.

— Что поймет?

— Я не знаю. — Она пожала плечами, состроив гримасу.

Глава 4

Пятница, 12 июня

Когда Мэлоун поднялся к себе, придя на работу, у дверей дежурки сидела на скамье пожилая пара. Седые волосы женщины были стянуты в пучок. Черное поношенное платье было ей велико. Опустив голову, она поглаживала большим пальцем пластиковую обложку записной книжки, лежавшей у нее на коленях. Мужчина, сгорбившись, рассматривал свои руки, покрытые старческими бурыми пятнами. Бросив на посетителей взгляд, Мэлоун вошел в комнату, где работала бригада, и направился прямо к кофеварке. Наполняя чашку, он выбирал взглядом, какую взять булочку из разорванного пакета, лежавшего возле кофейника. Вытащил одну, облитую глазурью, откусил немного и отступил на шаг, спасаясь от фонтана сахарной пудры.

— Кто они? — Он указал на дверь.

— Айзингеры. — Штерн поднял глаза от пишущей машинки. — Утром им сообщили из управления в Браунсвике.

— Дай мне минуту, потом зови их, — попросил Мэлоун, направляясь в свой кабинет.

Сначала он просмотрел форму 60 — список ночных происшествий.

Некая Роза Дженнингс, негритянка тридцати двух лет, будучи сыта по горло пустыми обещаниями своего женатого дружка, помочилась в кастрюлю, пошла на кухню, достала из-под мойки хранившийся там щелок, потом смешала его с содержимым кастрюли. Крепко держа кастрюлю обеими руками, встряхивая содержимое, она склонилась над своим спящим дружком, долго его разглядывая, потом с криком «Лживый ублюдок!» выплеснула смесь ему в лицо. Все, красавцем его больше никто никогда не назовет. Роза Дженнингс, свершив возмездие, подошла к телефону, вызвала «скорую», полицию и жену пострадавшего.

«Заботливая дама», — подумал Мэлоун, допивая кофе из чашки, на которой красовалась надпись «Коп».

Еще одно бытовое преступление. Примитив. Пока ему везет.

— Лейтенант, к вам Ханна и Джекоб Айзингеры, — объявил Штерн, вводя пожилых супругов и усаживая их на стулья.

— Прежде всего позвольте выразить вам наши соболезнования, — заговорил Мэлоун, — и заверить, что мы делаем все возможное, чтобы найти и покарать преступников.

Айзингеры молчали, как бы застыв в скорбном оцепенении, и смотрели пустыми глазами на карточки и списки телефонов на столе. Мэлоун принялся сочувственно задавать вопросы. С кем дружила дочь? Кто мог желать ее смерти? Было ли в прошлом их дочери что-либо, способное заинтересовать полицию? В ответ ни слова. Лейтенант взглянул на О'Шонесси, Дэвиса и Штерна, подпиравших стену. Дэвис безнадежно пожал плечами.

— Неужели вы не можете вспомнить ничего полезного для нас? — взмолился он.

Ханна Айзингер заговорила. Она поведала историю, которую Мэлоун уже знал. Ее преследовали, но она пережила нацизм. Эмигрировала в Палестину, начав новую жизнь. Рассказала о рождении дочери, о том, как они были счастливы, наблюдая за ее превращением в красивую девушку. Потом Сару призвали на военную службу, где она пережила свою первую любовь. Когда Айзингеры решили уехать в Штаты, Сара заявила, что поедет с ними.

— Вы знаете друзей вашей дочери?

Джекоб Айзингер как бы с вызовом развел руками.

— Друзей? Мы научились жить без такой роскоши, как друзья. Сара была такой же.

Мэлоун стал задавать вопросы наугад, вразброс, надеясь зацепиться за что-нибудь, за ниточку, которая помогла бы распутать клубок.

— Что ваша дочь делала во время службы в армии?

— Она служила писарем на базе снабжения в сорока километрах от Иерусалима, — ответил отец.

Ханна Айзингер, потянувшись через стол, с мольбой схватила Мэлоуна за руку.

— Почему нам не отдают нашу дочь? Мы должны похоронить ее. Таков закон.

Слова застряли у Мэлоуна в горле. Он посмотрел на своих детективов, Штерн бросил подпирать стену и вышел из кабинета.

— Я распоряжусь, чтобы ее вам отдали, — мягко сказал Мэлоун.

Айзингер спросил, могут ли они уйти.