Случайные смерти

Даттон сменил «Никон» на «Пентакс». Зарядил камеру мелкозернистой черно-белой кодаковской пленкой и установил на маленькую деревянную треногу. Отрегулировал высоту ножек и развернул так, что камера оказалась точно над кровавым отпечатком башмака. Поместил два складных деревянных сантиметра возле следа, первый – параллельно длинной оси подошвы, второй – под прямым углом к первому, рядом с каблуком. Он был единственным из известных ему фотографов, кто не использовал металлический штатив. Металл был дешевле и гораздо легче; соображение немаловажное, когда готовишь пятьдесят и больше фунтов снаряжения, которое нужно втащить на пятый этаж без лифта. Но Даттон всегда пользовался деревянной треногой и не намеревался ее менять. Если спросить его почему, он ответил бы: оттого, что дерево устойчивее. Правда же состояла в другом: он считал, что художнику пристало только дерево.

Встав на колени, он посмотрел в видоискатель. Свет из окна падал на отпечаток под острым углом, создавая красивый узор из теней и бликов.

Даттон передвинул штатив на шесть дюймов влево.

– Будь любезен, полежи так еще минуток двадцать, ладно? – сказал он.

Паркер сверкнула на него глазами. Он не обратил на нее внимания, установил диафрагму и отщелкал с дюжину кадров. Выпрямился, его колени зловеще затрещали.

– Хорошенький, да?

Паркер сказала:

– Так назначь ему свидание, Мэл. Он, наверное, не откажется.

Даттон рассмеялся, сделал еще пару снимков.

– Еще долго? – спросил Уиллоус.

– Дай мне еще минуток пять. Или десять. Теперь, когда солнце передвинулось, можно лучше отснять это пятно на стене. Классный выйдет снимочек, Джек. Какой-нибудь таблоид, скажу тебе, заплатит за него месячный заработок. Не то чтоб я собрался там приработать. Просто последнее время стал задумываться о будущем – когда уйду на покой.

– Мэл…

– И придумал издать книгу. Большую, как две энциклопедии. Снимки с мест преступления. Назову ее «Мертвое тело» или, может, «Место преступления».

– Потрясающе, – сказал Уиллоус без малейшего энтузиазма.

Даттон сложил деревянные сантиметры, засунул в карман рубашки и занялся обрызганной кровью стеной. Рост Черри Нго равнялся примерно пяти футам восьми дюймам. Судя по тому, как прошла пуля, стрелявший был по меньшей мере на несколько дюймов ниже. Узкий конец кровавых пятен в форме слезы всегда указывал направление движения пули. Ну, насколько он слыхал о Черри, направление его движения представляло собой в основном прямую дорогу в ад. Стреляли из полуавтоматического пистолета 45-го калибра. Произведено два выстрела, но только одна пуля попала в Черри. Она прошла сквозь руку, батат, череп и три четверти прочной оштукатуренной стены. А теперь лежала в пакетике с уликами у Уиллоуса.

Даттон двигался вдоль стены, делая один за другим снимки кровавых пятен, осколков кости, клякс мозга и батата, которые испещрили ровную белую поверхность. Интересно, думал он, не приходило ли в голову какому-нибудь художнику выставить батарею банок с красками перед холстом, а затем изрешетить их пулями. Может получиться нечто стоящее. Единственное в своем роде. Он доснимал до конца катушки и защелкнул крышку на объективе.

– Что-нибудь еще, Джек?

– Достаточно, Мэл.

Проходя мимо Паркер, Даттон постарался не встретиться с ней глазами.

Уиллоус опустился на колени рядом с трупом. Широко раскрытые глаза Нго глядели сквозь него. Паркер сказала:

– Кто-то узнал, что он был у вас, что мы его допрашивали. Его убили из-за чего-то, что он нам сказал, или чего-то, что мог сказать, но не сказал.

Уиллоус покачал головой: нет.

– Тот, кто его застрелил, пытался убить его до того, как он говорил с нами. Эмили погибла по ошибке.

На Черри Нго была простая белая рубашка, угольно-черные брюки, подпоясанные тонким красным ремешком, и поношенные парусиновые туфли без шнурков на босу ногу.

Парень из «труповозки», маячивший на пороге, спросил:

– Вы еще долго?

Уиллоус проигнорировал его. Парень спросил:

– Курить можно?

Паркер сказала:

– На улице.

В комнату вошел Уилли Толбот, эксперт. Высокий, худой настолько, что в голову приходили мысли о дистрофобии. У него был жуткий цвет лица, темная, лоснящаяся кожа, изрытая, изъеденная подростковыми прыщами. Уиллоус слыхал про него такую историю. Однажды в раздевалке на нижнем этаже Мэйн-стрит, 312, придурок по имени Льюис Брендон сказал ему, что у него такой вид, будто он бреется теркой. Толбот вырубил Брендона одним ударом, пристегнул наручниками к дверце шкафчика, спустил с него штаны и вмазал по заду с такой силой, что наверху подумали: на улице столкнулись машины.

Когда Брендон пришел в себя, пониже спины у него красовался огромный лиловый синяк, а на дверце шкафчика болталась записка, сообщавшая, что, если он захочет добыть ключ от своих наручников, ему понадобятся зеркало и пара резиновых перчаток.

Толбот кивнул Паркер, поманил Уиллоуса пальцем и сказал:

– Идите-ка сюда.

Уиллоус и Паркер последовали за ним в уборную для персонала в глубине помещения. В нарушение санитарных норм ванная была расположена прямо рядом с кухней.

Оба детектива и Толбот втиснулись в крохотную каморку. У дальней стены стоял унитаз, рядом с ним раковина и зеркало над ней. На некрашеной фанерной полке помещались пачка бумажных полотенец и стакан с зубными щетками и сморщенным тюбиком пасты «Крест». Несколько смятых полотенец лежали, как увядшие цветы, в ржавом мусорном ведре. Стена вокруг раковины и в радиусе вытянутой руки от унитаза была покрыта грубыми рисунками с вьетнамскими подписями.

Толбот закрыл дверь и сказал:

– Выключите свет, ладно?

Уборная была уже обработана. Паркер щелкнула выключателем. Толбот направил луч фонарика на раковину. Уиллоус и Паркер подошли поближе. Эксперт выключил свет. В темноте раковина начала испускать слабое бледно-зеленое свечение. Толбот снова зажег фонарик, извлек аэрозоль и опрыскал мусорное ведро и бумажные полотенца. Выключил фонарик. Бумажные полотенца излучали бледно-зеленый свет.

– Чудно, а? – Толбот вновь зажег свет в ванной. Встряхнул аэрозоль. – Люминол.

Паркер сказала:

– Мне приходилось это видеть.

– Это реагент. Кровь начинает светиться.

Паркер взглянула на Уиллоуса. Толбот был из прирожденных лекторов.

Толбот сказал:

– Не спрашивайте меня, как это действует, потому что я понятия не имею. Обычно в подобных обстоятельствах я пользуюсь лазером. Но на прошлой неделе кто-то выронил его из окна и расколошматил вдребезги. – Он махнул аэрозолью в сторону раковины. – Совершенно очевидно, что ваш субчик тут отмывался, когда закончил. Крови крайне мало, микроскопически мало. Лучше всего мусорное ведро. Вопрос только, чью кровь он смывал, жертвы или свою.

Уиллоус спросил:

– Сколько времени потребуется?

– Не знаю, Джек. Мы завалены, как обычно. Может, в это же время завтра.

– Ускорь. Если нужно поднажать, позвони мне, я что-нибудь придумаю.

Малый из «труповозки» – некоторые полицейские звали ее еще «упыриный патруль» – спал в машине. Паркер знала этого парня, Харви Макардла, по другим делам. Он был вполне спокойный. Не то что иные хохмачи. Она постучала кулаком в лобовое стекло. Макардл мгновенно проснулся, вылез из машины и выкатил носилки. Развернул прорезиненный мешок на полу рядом с телом. Уиллоус помог уложить труп. Нго весил немного. Уиллоус держал его голову, пока Макардл застегивал молнию. Вдвоем они уложили Нго на каталку.

Резиновые колеса каталки проехались по наведенному мелом силуэту, смазав линии.

Уиллоус отвернулся. Его коробил этот стертый мел. Маленькое надругательство – все равно что перевернули могильную плиту.

Паркер сказала:

– Из родственников один Джоуи – оба родителя умерли. Нужно поговорить с ним, и побыстрее. Там, в конце улицы, съемочная группа с Одиннадцатого канала.

Уиллоус застегнул свою кожаную куртку. Осторожно переступил через меловые линии.