Страница 17 из 71
— Ключи от него у тебя? — спросил Хенрик, держа губами поникшую от собственной тяжести закрутку с марихуаной.
— Нет, — произнес я хмуро, — то есть есть, но сейчас — нет.
Он пожал плечами.
— Нельзя, — добавил я. — Неприлично.
Он выпятил нижнюю губу и кивнул в знак согласия.
Я вздохнул:
— Нельзя. Действительно нельзя. Я имею в виду, что не прошло и дня, как бедняга умер. Это выглядело бы как… Ну, не знаю, — сплюнул я. — Пока нельзя. Не время.
Он снова кивнул и потер свой тонкий подбородок.
— О'кей, нет проблем, понимаю. Но когда?
— Попозже, — пообещал я.
Он двинулся дальше, потрусил вдоль выбеленного переулка и оставил меня наедине с мотоциклом. Я занялся осмотром машины, словно она могла открыть мне какой-то секрет. Вчера в это время Иван был еще жив, сегодня он мертв. Что могло быть проще, чем это? Его жизнь прошла, закончилась, сознание иссякло, и все же какая-то частица его продолжала жить и отсвечивать вороненой сталью.
Я постоял, покачиваясь, подошел к железному коню. Создавалось впечатление, что нижние края бака еще сохраняли следы трения его краг, а рукоятки тускло блестели из-за прикосновения потных ладоней.
— Ты еще не совсем умер, — пробормотал я, наполовину веря в возможность увидеть в боковых зеркалах обзора его ухмылку, — не так ли? — Провел ладонью по сиденью, затем по спидометру, сделал глубокую затяжку из закрутки. — Ты — прелестная вещь, — умилялся я, — но откуда ты прибыла?
Моя блуждающая рука нащупала что-то твердое за задним краем сиденья, пощупала его и, наконец, признала в этом какую-то ценную вещь. Я потянул сиденье, оно поднялось вверх, а под ним оказалась увесистая полиэтиленовая упаковка. Полиэтилен? Я не отрывал взгляда от находки.
— Вот так чертовщина! — вырвалось у меня.
Под полым сиденьем мотоцикла хранилось перетянутое клейкой лентой наследие Ивана. Я беспокойно огляделся, как магазинный вор, и опустил виниловое сиденье в горизонтальное положение.
— Черт! — прошептал я.
У меня в почках начались колики. Месяцами мое праздное воображение рисовало мне картины приобретения пары кило наркоты, покупку мотоцикла и бегство из Сент-Кристофера, а сейчас я получил разом то, что весило, по моей профессиональной оценке, пять кило, и мотоцикл в придачу. Меня стало прошибать по́том, не тем, обычным, безвредным потом от интенсивной работы или перегрева — едкой мыльной пеной тревоги и возбуждения. Мне захотелось взглянуть еще раз на пять пакетов, аккуратно завернутых в упаковку, но я опасался, как бы какой-нибудь случайный хиппи не вмешался и не помешал осуществлению моей сокровенной мечты.
— Ё-моё! — У меня не хватало слов, чтобы выразить свой благоговейный трепет.
Как Иван мог сохранять спокойствие, владея этим? Безумный француз, бродяга! Сколько времени и сил он потратил, чтобы завладеть таким богатством?
Душой я был на седьмом небе, разумом же прятался в земных норах, пытаясь продумать очередной шаг. Это — моя добыча. Мне нужно было переместить ее в безопасное место, прежде чем продумать, как ею распорядиться, как использовать ее для обретения беззаботной, шикарной жизни. Я особенно не увлекался мотоциклом. В Соединенном Королевстве мне приходилось посещать пабы для байкеров, участвовать в их тусовках, добиваться призов — во всяком случае, некоторых из них, — но я всегда сидел на заднем сиденье чьей-либо машины. Прежде я ездил на мотоциклах, оседлав широкий бак мощного коня, меня поражало, насколько я был наивным.
Повернул ключ, едва касаясь земли ногами, нажал черную кнопку. Сигнал работал прекрасно. Снова огляделся и нажал красную кнопку. Раздался пронзительный, как у авиационного двигателя, гул, треск от выхлопа газов, затем большой мотоцикл угомонился, мотор заработал мягче, спокойнее, как психопат в смирительной рубашке. Я выжал сцепление, повернул рычаг управления дросселя, стал нажимать педаль переключения передач до тех пор, пока ее щелчок не отозвался слабым кудахтаньем мотора. Затем освободил сцепление. Мотоцикл заглох.
Повторял эти действия до тех пор, пока не перебрал все пять скоростей, потом выключил машину, слез с сиденья и закурил, чтобы прояснились мозги, вспомнил рассказ Ивана о том, как он потерпел аварию, двигаясь к вершине холма. Возможно, во время аварии произошла какая-то поломка.
— Эй, Микки, дружок!
Я отпрыгнул, повернулся, столкнулся с двумя датчанами, защитниками природы, которые жили на другой стороне крепости. Сделал усилие, чтобы улыбнуться:
— Ларс! Хенрик! Я Мартин, помните?
Они небрежно кивнули, словно ошибка не имела значения, подошли ближе, оба в сандалиях и гватемальских штанах.
— Ах да, доктор Мартин. — Они все еще воспринимали происшествие как шутку. — Отличный мотоцикл, приятель. Где ты его стащил?
— Он достался мне в наследство.
— Не бойся! — Хенрик, крупный блондин, тучный, загорелый и тупой как бревно, подошел к железному коню и перенес ногу через сиденье. — Удобная штука. — Он крутанул дроссель и бросил его, выжал сцепление, а затем рычаг переднего тормоза. Потом надавил со всей своей внушительной силой на переднюю вилку. — Да, отлично.
Я вспомнил, что он устроил Луизе вскоре после знакомства с ней нечто вроде экзамена, но, кажется, датчанин любил мотоцикл больше, чем ее.
— Рад, что тебе нравится, — промямлил я.
Хенрик бросил взгляд в сторону, его рука шарила под баком и ощупывала верх обшивки цилиндра. Я поднялся и направился к мотоциклу. Датчанин становился чересчур фамильярным с моей машиной, а мы с ней владели секретом, сохранение которого я пока не мог никому доверить.
— Дай мне ключи, — попросил он.
— Ни в коем случае, — сказал я, стараясь придать голосу дружелюбие, и рассмеялся. Ключи торчали в мотоцикле, и только идиот не смог бы их заметить.
Ларс присел на край стены и закурил одну из образцовых датских закруток с марихуаной.
— Пойдем, приятель, — позвал я Хенрика. — Покажу тебе, как «козлить»! Не вру, — убеждал я его властно, положив руку на багажник своей машины, — а потом научу тебя пользоваться антенной три на шестьдесят. Идет?
Я понятия не имел, что такое антенна три на шестьдесят, он, видимо, тоже. Хенрик опустил глаза, неуверенный в своей способности уговорить меня позволить ему покататься на моем мотоцикле. Тень прошлого витала над дорогой. Я вспомнил аналогичную сцену на спортивной площадке, происшедшую двадцать с лишним лет назад с участием английского мотоцикла и двух подростков из другой деревни. Тогда меня побили.
У Хенрика, однако, не было необходимости прибегать к насилию, поскольку он заметил ключи. Он нажал на кнопку, и мотоцикл заработал. Напускная виноватая ухмылка Хенрика говорила: «Джон Буль, здесь вершу дела только я!» Что касается меня самого, было очевидно, что бы я сейчас ни говорил, мне нанесено еще одно поражение в столкновении характеров. Впрочем, я улыбнулся, когда мотоцикл у него заглох, и удивленно поднял брови, когда машина заглохла еще раз.
— Отвали, — сказал я. — Эта машина не для тебя.
Он не обратил на меня внимания, снова заглушил мотор и по-датски позвал Ларса. Тот отмахнулся и что-то ответил, тоже по-датски. Хенрик стал руками ощупывать пыльные бока ненадежной машины. Сознание того, как легко можно обнаружить пакет под сиденьем, подстегнуло меня, и я вынул ключи из замка зажигания.
— Пойдем, — позвал я его. — Пойдем отсюда.
Обиженным тоном Хенрик ответил:
— Ладно, пойдем, приятель! Только скажи, как включить газ.
Я помотал головой:
— Не понимаю, что ты говоришь. Убирайся с моего мотоцикла.
Он вздохнул и слез с машины.
— Где рукоятка, которая включает и выключает газ?
— Ее нет, — улыбнулся я, хотя понимал, что такая вещь существовала, должна была существовать. — Ты еще не дорос до того, чтобы ею пользоваться.
— А ну тебя к чертовой матери, — рассмеялся он искренне.
Я обнаружил переключатель через несколько мгновений после ухода датчан. Еще через пару минут я выезжал, раскачиваясь на машине, из ворот. Единственным свидетелем моего выезда был Карлито, покинувший это место вместе со мной. Он пересек дорогу впереди меня. Низкорослый и суетливый, как новобранец во время боя, он укрылся от грохочущего мотоцикла в тени жасминового куста. Мне хотелось поднять руку, чтобы его поприветствовать, но я еще не доверял своему водительскому искусству. Ко времени, когда я совершил третий разворот, мы с машиной подружились, а после пятого разворота я полюбил ее без памяти. Я ездил по холму вверх и вниз так долго, что больше не замечал дороги. Сидя на мотоцикле, погружаясь и выныривая из невидимой прохлады, о существовании которой раньше не подозревал, я ощущал себя восторженным лохматым туристом, имеющим пять кило кокаина и такое ослепительное будущее, что от его сияния приходилось носить светозащитные очки. Только Бог и Иван знали, с какой скоростью мог ездить этот мотоцикл, но сейчас я не нуждался в скорости. Я мчался по потрескавшемуся асфальту, гнался за очередным миражом с совершенно необычным ощущением дороги и долины. У подножия горы, в тенистой роще, дорога пересекала мост и постепенно поднималась к главному шоссе. Поворот вправо перед мостом уводил на проселочную дорогу, которая шла к северному берегу реки в направлении дамбы. Пренебрегая асфальтированным шоссе, я свернул на проселочную дорогу, растрачивая свой пыл на все более уверенные объезды рытвин и валунов. Однажды я уже был здесь и списал эту дорогу со счета как тупиковый путь, но взгляд на нее из-за руля мотоцикла открывал новую перспективу.