Страница 26 из 43
Противники налоговой гомогенизации считают, что естественным мировым порядком должна быть, напротив, налоговая конкуренция, когда каждое из государств будет бороться за инвестиции, понижая ставки налогообложения.
Главный интеллектуальный вождь сторонников налоговой конкуренции лауреат Нобелевской премии по экономике Милтон Фридман говорит, что такая «конкуренция среди национальных правительств по предоставлению публичных услуг (бюджетные расходы) за определенную цену (налоговые доходы) должна быть аналогичной конкуренции между отдельными людьми или частными предприятиями, которые конкурируют на ценовом рынке». На подобную жесткую постановку вопроса способен, конечно же, только такой правый экономический анархист и вольнодумец, как Фридман. Обычно же экономисты предпочитают камуфлировать тему налоговой конкуренции дискуссией об экономическом росте. Налоговая конкуренция, по их мнению, ведет к ускорению экономического развития. Один из ведущих экономистов этого блока, Грегори Мэнкью, даже сумел формально доказать тезис о том, что если бы условия налогообложения определяли бы сами работники, то они установили бы ставку на более низком уровне, нежели это делают сами правительства. По мнению экономиста, люди не будут резать курицу, несущую золотые яйца.
Большие опасения у сторонников налоговой конкуренции вызывает и процесс европейской интеграции. Предполагается, что «старые» налоговые юрисдикции вроде Франции или Германии будут навязывать свои правила игры молодым государствам — членам ЕС и тем самым погубят экономики этих стран. Естественно, что экономисты из другого идеологического лагеря доказывают (не менее убедительно), что ставка налогообложения вообще не влияет на темпы экономического роста. А влияет на него лишь качество самого налогового управления. Другими словами, неважно какие по размеру налоги собирал бы с древлян князь Игорь, важно не допустить возможность его возвращения и сбора налогов «заново».
У каждой из сторон есть своя правда. Но тезис о связи между ростом и уровнем налогообложения нельзя считать доказанным. Наличие налоговой конкуренции действительно препятствует установлению единой и общепринятой ставки налогообложения на высоком уровне. Об этом говорит и сама история ЕС. Первые темы о введении единой ставки налогообложения на прибыль корпораций появились еще в 1960-е годы. А в 1975 году была озвучена и первая цифра. Представители Европейского экономического сообщества (ЕЭС), так тогда назывался ЕС, предлагали установить единую ставку на уровне 45%. Эта инициатива провалилась, а разговоры прекратились на два десятилетия. Наконец, в начале 90-х годов на волне новой интеграции появилась новая инициатива. На этот раз уровень единой желаемой ставки находился уже на отметке 30%. Но и тогда налогового диалога в рамках Евросоюза не получилось. Сегодня налоговая конкуренция держит реальный средний показатель налогообложения прибыли гораздо ниже 30%.
Как большевикам удалось установить налог на прибыль в СССР
Экономические критики царского режима всегда оценивали налоговую систему российской империи как архаичную. Главным показателем этого архаизма считалось засилье косвенных налогов и акцизов, которые взимались с оборота «вредных» товаров. Предполагалось, что народная власть от этих косвенных оков избавится в один момент. Момент слегка затянулся, и все 20-е годы прошли под лозунгом «Разоблачим неплательщиков!» А фининспектор превратился в культовую фигуру десятилетия, которую прославил Маяковский. Но и тут нашлось объяснение: оказалось, что все дело было в пережитках и в засилье мелкой частной собственности. Советские руководители искренне верили в свои идеи. Поэтому, когда власти удалось взять под контроль все командные высоты экономики, предполагалось, что платежи налогов станут абсолютно обычным делом. Раз существует план, значит, существует плановая цена. А раз есть плановая цена, налицо и плановая прибыль. Часть ее и будет поступать в централизованный фонд, функции которого будет играть бюджет. Именно на этом фундаменте плановой прибыли и строилась налоговая реформа 1930 года. Все налоги отменялись за исключением налога на прибыль. Каково же было удивление советского правительства, когда никакой «плановой» прибыли в конце года обнаружить не удалось. Пришлось забыть о догмах и возвращаться к проверенным методам. Тогда-то и появился знаменитый налог с оборота, который советские экономисты за все время существования Советского Союза пытались трактовать как налог с дохода. Ставки этого налога, а также круг товаров, которыми он облагался, определялись опытным путем. Во время таких опытов авторы экспериментов время от времени пропадали в подвалах Лубянки. В итоге все закончилось тем, что в СССР был установлен самый настоящий налоговый террор, которым руководил министр с подходящей для этого фамилией Зверев. Налогом облагалось все. И избежать его было абсолютно невозможно. Зато бюджет у Зверева был всегда в равновесии. А прогрессивные идеи ранних советских финансистов сохранились только в архивах Наркомфина.
Естественная монополия
Несмотря на все попытки создать глобальное налоговое правительство, выглядят такие инициативы утопично. И дело тут не в экономических спорах относительно того, какой же должна быть ставка налогообложения.
Правительства всех без исключения государств старательно оберегают национальную монополию на сбор налогов и жестоко карают тех, кто пытается в эту монополию вмешаться. История налоговых откупов учит, что попытки передать налоговые полномочия «доверенным лицам» ведут к крушению государственной власти или к социальным беспорядкам.
Более того, современная демократия развилась во многом потому, что именно представители всех классов и сословий общества могли определять размер налогового бремени. Любое делегирование функций по сбору налогов, куда-нибудь вверх по инстанции, немедленно разрушает основу основ демократии: ответственность за принятые решения должны нести выбранные представители, а не назначенные кем-то эксперты. Итак, налоги — явление абсолютно неизбежное, и если граждане хотят, чтобы государственные институты функционировали, они должны им платить, иначе невозможно. Другое дело, что те же налогоплательщики должны иметь возможность спросить: на что израсходованы их деньги? Это, собственно, и есть важнейшее содержание демократии. А налогоплательщик — важнейшая функция современного гражданина, который «и обязан, и имеет право». Без реализации этих прав и обязанностей никакой демократии быть не может.
Алексей Тихонов
Вертолетная экспансия
Всего за два десятилетия после появления первых боевых вертолетов они заняли одну из ключевых позиций в структуре современных армий и, внеся в общевойсковые операции «третье измерение», образовали даже самостоятельный род сухопутных войск — армейскую авиацию. Именно благодаря вертолетам-спасателям количество смертей от тяжелых и средних ранений на поле боя снизилось в 8—9 раз.
После Второй мировой войны впереди всех в вертолетостроении оказались Соединенные Штаты Америки. В 1944 году в этой стране было построено 144, а год спустя — 275 вертолетов Сикорского. Однако к началу 1946 года конвейер на «Сикорский Эркрафт» (Sikorsky Aircraft) почти встал из-за сокращения военных заказов. Командование армии и флота США сомневалось в целесообразности выделения скудных послевоенных средств на винтокрылую авиацию. Точно так же обстояли дела и с гражданскими заказами. Бизнесмены не спешили раскошеливаться на непривычные машины, более дорогие и сложные в пилотировании и обслуживании, чем самолеты. Да и надежность вертолетов в те годы оставляла желать лучшего.
Однако достижения Сикорского сделали свое дело — пробудили интерес к разработке вертолетов у многих конструкторов и бизнесменов. По подсчетам известного американского конструктора Янга, в США во второй половине 40-х годов возникло свыше 340 фирм, занимавшихся разработкой этого типа летательных аппаратов. Проектировались и строились винтокрылые машины различных схем и размеров — от одноместных «ранцевых» и «летающих мотоциклов» до тяжелых многовинтовых вертолетов.