Последняя битва

— Вот и Сантандер! Спускай парус, якорь за борт. Неча ввечеру в чужом порту толкаться. Утром в бухту войдем. Дозволь отдыхать людям, Юрий Степаныч. Пусть бодрыми завтра будут.

— Да, да! — согласился старший купец. — Двойную порцию всем сегодня, и вина по чарке. Воды пейте кто сколь пожелает, завтра свежей наберем. Милостью Божьей, ан все же добрались!

На рассвете ветер опять потянул с берега, и потому ушкуйники выпростали на воду весла и уже под ними обогнули мыс, войдя в огромную, просторную бухту, способную принять не то что купеческую ладью, а пяток авианосцев. На этаком раздолье порт Сантандера выглядел насмешкой: полсотни бревенчатых причалов под холмом в глубине залива. Половина их пустовала, и кормчий уверенно подвел судно к тому, что находился в центре порта. Старший Житоложин перемахнул борт, потрусил искать хозяина, чтобы получить разрешение на стоянку и узнать ее стоимость, корабельщики привычно развалились на отдых, князь же стал не спеша собираться. Хотя чего там собирать? Кошель и сумку проверить, одежду поправить, саблей опоясаться — всего и делов. Вот только уйти не расплатившись князь, естественно, не мог. Приходилось ждать, от безделья лениво перебирая знакомые вещи.

Купец прибежал примерно через полчаса, замахал руками:

— Отваливай! Вон к тому причалу идите, второму с краю. Он дешевле аж втрое выходит.

Почему так, Андрей интересоваться не стал. Пока ушкуйники снимали с деревянных «быков» канаты, он тоже сошел с судна и махнул Житоложину рукой:

— Постой, Юра! Давай сочтемся ныне, да я дальше двинусь. Мне еще лошадей купить нужно, помыться где-то. Застревать тут надолго не хочу, и так уже целую вечность до Аранхауса доехать не могу.

— Дай мне хоть полдня времени, княже! — взмолился тот. — Я же цен здешних не проведал еще, приказчика сотоварища нашего не отыскал, склада не видел. Как же мне за товар твой платить, коли расклад здешний непонятен?

— А-а, я и забыл про него, — хлопнул себя по лбу Зверев. — Хреновый из меня купец. Ладно, узнавай. Заодно про дорогу в Аранхаус поспрошай и лошадей, коли выйдет, присмотри.

— Сделаю, княже, — кивнул тот, привстал на цыпочки, наблюдая за маневрами ушкуя, почмокал губами и снова убежал.

В этот раз его не было довольно долго, но вернулся Житоложин вальяжный и довольный, как объевшийся сметаной кот. Причем от него явно припахивало хорошим виноградным вином.

— Отец сотоварища нашего здесь, оказывается, пребывает, — расчесывая пальцами бороду, сообщил купец. — Обо всем упрежден сыном своим, лавки имеет в городах многих. Готов хоть ныне за весь товар расплатиться. По его словам, сам к полутора у нас тут прибыток выходит. Но я так мыслю, коли окрест походить, цены проведать, так и поболе сторговаться можно.

— Поздравляю, — нахмурился Зверев.

— Все испросил княже, будь уверен, — спохватился купец. — Лошади будут добрые, их в счет товара спишем, бань у них тут, вестимо, и в помине не имеется, с Аранхаусом же непонятно вышло: про такой город купец не ведает, однако же известен ему богатый и знаменитый Аранхуэс, в коем короли здешние изволят отдыхать часто в знойные месяцы лета.

— Это он! — уверенно кивнул князь.

— Путь к нему прямой и понятный, от главной площади через ворота по тракту. И сказывал гышпанец, коли по самой широкой и ухоженной дороге ехать, то аккурат до него и доберешься. Бургос и Мадрид, города большие, по пути встретиться должны. Это дабы не заплутать. Коли о них спрашивать, любой раб дорогу укажет.

— Далеко?

— Десять дней пути, коли дожди не начнутся.

— Хорошо. — Это было все, что требовалось знать князю Сакульскому. — Давай сочтемся, и я поеду.

— Дык как же я сочтусь за товар твой, княже, пока покупатель его не осмотрит и задатка не даст? Опять же тебе, вестимо, здешние монеты надобны, а не русские.

— Вот, проклятье, — сплюнул Зверев. — Не одно, так другое. Да, ты прав, серебро мне надобно здешнее… Ладно, жди своего сотоварища. Я пока с холопами место поищу, где искупаться можно. Коли бани нет, хоть освежусь немного.

Найти место для купания возле портового города труда не составило. Большая часть берега в бухте представляла огромное количество небольших пляжиков, перемежающихся скалами. Места, не пригодные ни для выпаса скота, ни для земледелия, а потому — совершенно безлюдные. Андрей под присмотром холопов с наслаждением искупался в прохладных волнах сам, избавляясь от многодневного пота, переоделся в чистое, потом загнал в воду холопов. Немного погрелся на солнышке, любуясь с камней проплывающими под пышными россыпями парусов каравеллами, и отправился в город.

Здесь команда с помощью плечистых испанских амбалов уже опустошала трюмы ушкуя, перегружая на запряженные волами возы дубовые бочки и сальные рогожи с разнообразным железом.

— Эй, купец! — окликнул старшего Житоложина Зверев. — Вижу, дело у тебя ладится.

— Как есть ладится! — встрепенулся наблюдающий с кормы за работой Юрий. — По-доброму все идет, по-доброму. Иду, княже, иду. Все как есть, без обману…

Он засуетился, словно не зная, как спуститься, неуклюже спрыгнул, пробежал по палубе, выскочил на причал.

— Вот, все здесь, все здесь… — Он полез за пазуху, достал небольшой, но тяжело позвякивающий замшевый мешочек, взвесил в руке и протянул Андрею: — За меха. Семнадцать дублонов — это золотые рубли такие здешние — и девять эскудо. Они вроде как половинка от дублона каждый. Кони же — вон, на краю площади дожидаются, дабы погрузке не мешали. Четыре резвых скакуна с упряжью.

— Мой долг за путешествие уже вычел?

— Не беспокойся, княже… — Купец глянул куда-то ему через плечо.

— Пахом, — повернувшись, приказал Зверев. — Вещи мои из каюты забери.

Дядька кивнул, вспрыгнул на борт, шагнул внутрь. Князь же, скользнув по причалу взглядом, отметил, что ушкуйники, оставив бочки и рогожи, замерли, выжидающе глядя на своего хозяина.

«Нечто придавить и ограбить тут задумали? — мысленно удивился Зверев, высвобождая рукоять сабли из-под полы кафтана. — Посреди города? На глазах десятков свидетелей?»

— Тут дело такое, княже… — замялся Житоложин и снова сунул руку за пазуху. — Вот еще десять дублонов от нас с братом. И люди все от доли своей отказываются, то еще десять дублонов выйдет. Сделай милость, уступи образ чудотворный.

— Да как же я его уступлю? Жене я его везу! Подарок из отчей земли.

— Уступи, княже, смилуйся над людьми грешными, — перекрестился купец. — К чему он тебе на суше? Нам же в море буйное опять отправляться. Да и не раз туда еще уходить. Пожалей семьи наши, детишек малых. Животы наши пожалей. Уступи икону, век за тебя Бога молить будем.

— Уступи княже, уступи! Пожалей! Смилуйся! — Корабельщики, оставившие свои дела, один за другим начали опускаться на колени, истово креститься. — Оставь ушкую нашему покровителя небесного, пожалей!

— Вот те раз… — изумленно пробормотал Андрей, никак не ожидавший такого поворота. — Вот и еще одно чудо сотворилось.

Впрочем, ученик волхва знал не только то, что икона в нынешнем ее виде все еще остается просто картинкой на куске доски. Он знал, что чудотворными любые предметы становятся благодаря вере, чувству, молитвам, долгому и искреннему поклонению. Пропитанная добротой и надеждой, намоленная смертными икона рано или поздно действительно станет тем, чем ее считают: чудотворным целительным и спасительным образом, способным стать на пути беды, остановить ее не своей — а той силой, что вложили в него сами люди.

— Веруйте, и воздастся вам по вере вашей, — прикусил губу князь. Мотнул головой, вздохнул: — Не мне перечить высшей воле. Видно, судьба. Пахом! Сумку мне дай.

— Слушаю, Андрей Васильевич! — перебрался на причал дядька. Чересседельная сумка лежала у него на плече. Зверев откинул клапан, достал заветный сверток. Хотел было развернуть — но вдруг передумал и отдал купцу как есть, в войлоке:

— Вот, он ваш!

— Свят, свят! Слава князю! Слава Господу нашему! Вседержителю и промыслу его! — со всех сторон радостно заголосили ушкуйники.