Горящая колесница

— А если он не найдётся, можно, мы будем его искать?

— Конечно:

После некоторой заминки Сатору добавил:

— Папа, а ты тоже волнуешься за эту пропавшую невесту дяди Курисаки?

— Волнуюсь, — ответил Хомма, хотя его тревога была несколько иного рода, чем переживания сына из-за пропавшего пса.

— Ясно. — Мальчик закивал. — Я тебя понимаю, но ты всё-таки осторожней с ногой… Если ты со своим расследованием устанешь и опять пропустишь процедуры, тебе снова станут звонить.

Процедуры реабилитационной терапии были так мучительны, что однажды Хомма пропустил сеанс. Инструктор по лечебной физкультуре (это была женщина) сначала позвонила ему, а потом даже домой пришла уговаривать, — к несчастью, она жила совсем рядом, возле станции «Камэари». Отцовский авторитет Хоммы тогда серьёзно пошатнулся.

— Она тебя здорово ругала! — захихикал мальчишка, сползая со стула. Случайно он задел локтем альбом, и тот шлёпнулся на пол.

— Ой, извини, пожалуйста! — Сатору кинулся поднимать. И тут из-за обложки альбома выскользнула какая-то фотография. Хомма взял её в руки.

Это было цветное поляроидное фото без даты. Квадратную фотокарточку размером примерно восемь на восемь сантиметров почти до самой рамки занимал снимок дома.

— А это что? — спросил сын, разглядывая фотографию.

Дом был европейского типа, очень стильный. Стены шоколадного цвета, а рамы и дверные наличники — белые. По обе стороны ведущих в дом ступенек стояли вазоны с цветами. Излом напоминающей дамскую шляпку крыши выполнен по каким-то сложным расчётам, на крыше — маленькое мансардное окно. Перед домом две девушки, они как будто бы движутся справа налево. Казалось, обе шли в сторону дома, но как раз в этот момент заметили, что на них направлен объектив. Одна продолжала смотреть по направлению движения, а другая повернулась к объективу, то есть так, чтобы запечатлеться на снимке, и даже как будто бы легонько приподняла руку. Может быть, она заметила, что её снимают, и хотела помахать фотографу.

На обеих девушках были ярко-синие жакеты и юбки, а под воротниками белых блузок с длинными рукавами — ярко-красные галстучки. Наверняка это была униформа.

Дом и две девушки. А ещё в левом углу фото — кусочек синего неба и что-то похожее на железную вышку. Виден был совсем небольшой фрагмент, но, присмотревшись, Хомма догадался: уж не прожектор ли это? Прожектор бейсбольного поля? А что Сатору про это думает?

— Верно… Такие на бейсбольном поле бывают.

Ещё раз осмотрев альбом, Хомма убедился, что фотография помещалась в кармане на внутренней стороне обложки. Этот бумажный кармашек предназначался для негативов, он был непрозрачный, и поэтому никто не обратил внимания, что внутри.

Сатору вернулся в свою комнату, а Хомма снова стал разглядывать поляроидный снимок.

Дом был снят крупным планом. В углу фотографии виднелись две девушки, но они случайно попали в кадр, а главным объектом здесь был, конечно, дом. Если бы снимали девушек, то поместили бы их в центре кадра.

Почему невеста Курисаки хранила этот снимок? Неужели это её дом? Если так, то фото может оказаться хоть какой-то зацепкой. Но ведь довольно странно держать у себя не фотографию родных, а снимок дома.

И этот прожектор, который выглядит совсем размытым…

Где же это снимали?

Дом совсем рядом с бейсбольным полем? Имея на руках только этот снимок, едва ли определишь место. Хомма даже не представлял, сколько в Японии бейсбольных площадок.

И всё же он вынул из альбома этот поляроидный снимок и отложил вместе с крупным изображением лица исчезнувшей невесты. Убирая эти две фотографии в свой блокнот, он услышал, как часы в виде голубка в комнате Сатору пробили двенадцать.

8

На следующий день в десять утра Хисаэ, жена Исаки, принесла копию регистрационного свидетельства Сёко Сэкинэ и выписку из посемейного реестра. Первым её встретил Исака, он как раз в это время убирался в прихожей. На голоса к дверям вышел и Хомма. Нынче утром, по-видимому, всерьёз похолодало — щёки Хисаэ были пунцовыми. Она была обута в белоснежные новенькие кроссовки — такие же белые, как облачка пара от её дыхания. В таком виде она носилась на своей красной «ауди». Её доходов хватало на то, чтобы содержать секретаря и троих дизайнеров.

— Наша Риэ-тян сразу туда пошла. Действительно, достаточно было сказать, что она и есть Сёко Сэкинэ, как ей тут же выдали все документы.

Бодро докладывая, Хисаэ снимала свой горчичного цвета жакет. На кухне она окинула Хомму придирчивым взглядом и заявила:

— Вы мне кажетесь похожим на узника темницы, которого только что выпустили.

— Я выгляжу таким замученным?

Конечно, вчерашняя усталость всё ещё чувствовалась, но он сегодня встал в неплохой форме. Побрился, что ли, неаккуратно… Он потянулся было к подбородку, но тут Хисаэ рассмеялась:

— Нет-нет, совсем наоборот. У вас лицо человека, который наконец-то вышел на свободу. Ясное дело, дома-то скучно было сидеть?

— А тут появился повод выйти из дома — верно? — Это встрял Исака, который возил шваброй в прихожей.

— Да уж, конечно, мне надоело иметь дело исключительно с аппаратом «Наутилус».

— А что такое «Наутилус»?

— Аппарат для тренировки мышц. В Центре реабилитации заставляют на нём заниматься. Иногда его ещё называют фитнес-тренажёром.

— Ого! — Глаза Хисаэ стали совсем круглыми. — Оказывается, тренажёр называется таким зверским именем? А я и не знала.

Она достала из сумки и положила на стол копию регистрационного свидетельства в конверте с напечатанным на нём адресом окружного муниципалитета, а также не уместившуюся в конверт выписку из посемейного реестра с особым вкладышем:

— Вот, пожалуйста, всё в наличии, проверьте.

Хомма не спешил брать в руки эти бумаги. Тогда Хисаэ, загибая для верности пальцы, стала пояснять:

— Справка о регистрации по месту жительства и копии посемейного реестра с вкладышем. Всё, что требовалось выдали сразу. Удалось получить все бумаги за один раз, потому что и она сама, и её посемейный реестр зарегистрированы в одном муниципалитете.

Поправив крутые волны химической завивки на плечах, Хисаэ улыбнулась. Но это была не улыбка радости, а смягчающая атмосферу улыбка понимания.

— Как я слышала вчера от Исаки, дело дурно пахнет?

Вытирая вымытые руки краем фартука, на кухню вернулся Исака. Заглянув в бумаги, он спросил жену:

— Ну что, получили без хлопот?

— Никаких хлопот.

— Халатность!

Исака был прав. Документы, к которым, по закону, нельзя получить доступ без веских оснований и копии которых запрещено выносить, легко может заполучить любой подходящий по возрасту человек, стоит ему лишь подойти к соответствующему окошку муниципалитета и назваться именем хозяина документов.

Более того, хотя и существует, вероятно, негласное правило для муниципальных служащих спрашивать у посетителей документы, удостоверяющие личность, — водительские права или что-то в этом роде, — они этого не делают. Ведь большинство людей впервые слышат об этом, уже придя в муниципальное управление за какой-нибудь надобностью, поэтому кто-то может возмутиться, запротестовать против таких строгостей. От этого и у служащих муниципалитета могут быть проблемы. Таким образом, если в приёмном окне не сидит педантичный работник, то в часы наплыва посетителей у клиентов, не вызывающих особых подозрений, не станут требовать никаких удостоверений, что по-человечески вполне понятно. А если муниципальный служащий мужчина, а за копией документа приходит молодая женщина… Разумеется, сотруднику муниципалитета не хочется, чтобы на него сердились за нелюбезность и за то, что он гоняет посетителей, вынуждая их приходить по нескольку раз.

Всё дело в том, что не существует ни законодательства, ни разработанной и экономически эффективной системы, гарантирующий охрану персональных данных и при этом не оказывающей психологического давления на сотрудников муниципалитета и не ущемляющей интересов граждан. Размышляя обо всём этом, Хомма вспоминал скандал, разгоревшийся, когда они отдали Сатору в садик, — как будто это случилось вчера…