Страница 24 из 67
Да и Тео с Майклом порадуются.
Джованни повертел в руках перо и, подняв глаза, спросил: «Скажи, а Кардозо, ну, родители первого мужа Эстер — живы еще?».
— Да, дону Исааку, правда, за семьдесят уже, но с ними все в порядке, — ответила Марфа. «А что?»
Джованни вздохнул: «Сходишь со мной к ним, потом?».
Марфа внимательно взглянула на него и проговорила: «Не надо, Джованни. Они воспитали его дочь, дочь сэра Стивена и Эстер. Мирьям ее зовут. Не надо им говорить, что сэр Стивен убил их сына, я прошу тебя! Пусть мертвые спокойно лежат в своих могилах. Не надо мстить».
— Ну что ты, — чуть улыбнулся Джованни. «Мой приемный сын, Хосе — ребенок Мендеса. Их внук. Это я ведь могу им сказать, как ты думаешь?».
Марфа потянулась за платком, и, вытирая его щеку, проговорила:
— У него тут где-то виски было, еще отца его запасы. Сейчас я его найду, налью тебе, и пойдем обедать. А завтра возьми моего сына, Питера, он в недвижимости разбирается, и езжайте, присмотрите вам дом хороший.
Джованни внезапно поднес к губам ее руку. «Я ведь тебя даже не поблагодарил за то, что ты вырастила Полли, — тихо сказал он.
— В ту ночь, как Мария умерла, — Марфа достала из орехового поставца бутылку с янтарной жидкостью, — я и сама родила. Тоже девочку, и Марией назвала. Так что ты уж прости, — женщина подала Джованни бокал, — они, как были сестрами, так и останутся.
— Ну конечно, — Джованни пригубил и пробормотал: «Господи, как можно это пить, когда есть вино?».
— Ну, пошли тогда, — Марфа поднялась, — у меня лучший винный погреб в Сити, ты такого и не пробовал никогда.
— Я, дорогая моя, — мужчина открыл ей дверь, — за столом его Святейшества обедал, так что меня ничем не удивить.
Уже на улице Марфа вскинула голову и велела: «Только осторожней, с тех времен, как ты тут последний раз был, экипажей стало раз в десять больше, да еще и портшезы, и всадники, хорошо, что рынок уже закрылся, телег нет. Неровен час, еще наедет кто-нибудь, улицы- то узкие».
— Ну, ничего, — рассмеялся Джованни, — скоро я буду сидеть у реки, переводить стихи, и возиться с детьми и внуками. У Полли с Фрэнсисом, наверное, еще кто-то же родится, как вернутся они?
— Родится, конечно, — уверила его Марта, — и не один. Вон, Тео к сорока уже, и тоже — на сносях. Десятый внук у меня будет. Ну, или внучка, — она вдохнула свежий, вечерний воздух и весело сказала: «Ну, вот и пришли!».
Мистрис Доусон наклонилась к Мияко-сан и озабоченно сказала: «Я уж не знаю, понравится ли вам, адмирал Виллем говорил, в Японии по-другому едят».
— Ну что вы, — женщина покраснела, — спасибо вам большое, очень вкусная рыба. Мы же много путешествовали, я привыкла к разной кухне. И спасибо за то, что детей помогли уложить.
Экономка ласково коснулась руки женщины и шепнула: «Я там, в опочивальне вам все приготовила, комнаты смежные, если детки проснутся, сразу услышите. Какие они у вас замечательные! А когда поедете в усадьбу, там и сын миссис Тео, и внук ее — будут вместе играть.
— А давно вы тут работаете? — внезапно спросила Мияко-сан.
Мистрис Доусон тихо рассмеялась. «Почти полвека. Вот, дождусь, пока у мистера Питера дети родятся, — и уйду на покой.
Мияко обвела глазами большой стол орехового дерева, и, поймав взгляд мужа, нежно, ласково улыбнулась. «Господи, вот и все, — вдруг подумала женщина. «Дома. Как странно, — никого не знала до сегодняшнего дня, а все будто родные. И какая красавица миссис Марта, а ведь ей уже за пятьдесят».
Марта попробовала вино и одобрительно сказала: «Это из того, что мой брат присылает. Он в Париже сейчас, как приедет, вы с ним познакомитесь. Уходит в отставку, — Марта усмехнулась, — а Майкл, ну, Масато-сан, как вы его называете — его сменит.
— Ты ешь, — Питер подтолкнул Джона, — еще удача, что этот олень в кладовой висел, а то ведь тебе еще к его Величеству ехать, там-то не покормят, наверное?
— Да, — Джон отрезал себе большой кусок, — я у него, как обычно, до утра буду, так что пусть Констанца у вас переночует, ладно?
Питер кивнул, и, начал: «Мистер Джованни…»
— Дядя Джованни, — поправил его мужчина. «Мы с твоим отцом были лучшими друзьями, так что — никак иначе».
— Хорошо, — Питер отложил вилку. «Я вот что подумал — у меня есть дом на примете, отличный, тоже на реке, чуть выше нашей усадьбы, я уж и купчую собрался подписывать, — да вот, — он помолчал, — не нужно оказалось. Цена очень выгодная, давайте, съездим завтра, посмотрим.
— Спасибо, — кивнул Джованни, а Джон, наливая себе вина, удивленно спросил: «А что это ты дом покупать вздумал?»
— Да так, — пожал плечами Питер, и увидев, как пристально смотрит на него мать — покраснел.
— А вас, миссис Марта, я завтра осмотрю, — ласково сказал ей Хосе, — проверю ваши глаза. К сожалению, пока операцией это исправить невозможно, но в будущем — кто знает?
— Когда над бумагами не сижу, — то все в порядке, — отозвалась Марта, — и, как мне кажется, хуже не становится, ну, очки помогают, конечно.
— Я сейчас читаю «Оптику в астрономии» мистера Кеплера, — вмешалась Констанца, — он пишет о телескопах-рефракторах. Я уверена — пройдет еще несколько лет, и мы сможем наблюдать другие планеты, как и предсказывал мой отец! Это сейчас, — девушка усмехнулась, — использование оптики ограничено очками и подзорными трубами, но за ней — будущее.
— Ваш отец был ученый? — спросил Хосе.
— Мой настоящий отец — да. Мистер Джон, ну отец моего старшего брата — он воспитал меня, — Констанца потянулась за вином, и Хосе ей налил, — мой отец, — не знаю, может быть, вы слышали о нем, его звали Джордано Бруно.
Юноша потрясенно молчал, и, наконец, сказал: «В Италии есть физик, Галилео Галилей, я читал его труды, он развивает мысли вашего отца. Синьор Бруно был великий человек, мисс Констанца.
— Синьор Галилей слишком осторожен, — резко ответила девушка, — он боится инквизиции. Мой отец до смерти не отрекался от своих убеждений!
— Я знаю, — тихо проговорил Хосе, — это ведь благодаря моему приемному отцу, ну, синьору Джованни, у вашего отца была возможность писать. Мой папа был его исповедником, ну, как я понял, — юноша улыбнулся, — они, в основном, во время исповедей об астрономии разговаривали.
Констанца посмотрела на Джованни и вдруг сказала: «Так же и я — папа завещал мне всегда поступать, как велит мне совесть и честь».
Марта положила мягкую ладонь на руку девушки и шепнула: «Хочешь, у меня в опочивальне сегодня поспать? Кальян разожжем. Табак ведь не вреден, сеньор Хосе, как вы считаете?»
Молодой человек вздохнул. «Ну, пока мы не видели ни одной смерти, вызванной табаком, чего нельзя сказать о вине. Печень пьющего человека…
— Пожалуйста, — закатил глаза Джованни, — не надо о трупах за столом. Тут не все медики, дорогой мой, это мы уже привыкли.
— Вы должны мне обязательно показать! — проговорила Констанца. «Ну, печень. Я больше интересуюсь математикой и физикой, но не отрицаю важности естественных наук. А я вам покажу свою студию — я в переписке с мастерами из Амстердама, они тоже занимаются оптикой, я сейчас работаю над прибором, который может быть вам полезен, он более точен, чем лупа, — улыбнулась девушка.
— Наконец-то! — обрадовано сказал Хосе. «Вы не представляете себе, леди Констанца, как легче станет нам, медикам, когда мы сможем увидеть истинное строение вещей.
— И невидимые невооруженному глазу силы, которые вызывают заболевания, — медленно проговорила Марфа. «Организмы, живущие везде, даже, — она улыбнулась, — в оленине на ваших тарелках».
— Мама! — укоризненно заметил Питер. «Мы же еще не поели!»
— Ваша матушка, — обратился к нему Джованни, — могла бы стать ученым, мне и синьор Бруно так же говорил. Ну, конечно, если бы женщинам разрешали поступать в университеты.
— Редкостное мракобесие — яростно сказала Констанца, прожевывая мясо. «И ведь так везде, даже здесь. Джон закончил Кембридж, а мне нельзя даже лекции там слушать. Когда я жила в Италии, я занималась с профессорами, но частным образом, — она глубоко вздохнула.