Страница 24 из 100
В Ригведе часто говорится о многих зорях – этот факт хорошо известен всем ведологам. Так, в гимне (I, 92), посвященном заре, бард начинает свое воспевание с типичных восклицаний: «Это есть те зори, которые появились на горизонте», и это же мы видим в Ригведе (VII, 78, 3).
Яска в своем трактате «Нирукта» (XII, 7) объясняет множественное число «ушасах» – «зори» как форму почтительного, прославительного отношения. Саяна же полагает, что это относится к нескольким божествам утра.
Западные ученые не внесли должных исправлений в эти пояснения, а профессор Макс Мюллер удовлетворяется тем соображением, что ведические барды, говоря о заре, просто иногда употребляют множественное число, подобно тому, как мы употребляем форму единственного.
Но, слегка поразмыслив, можно увидеть, что ни одно из этих объяснений не является удовлетворительным. Если множественное число в гимне явилось бы выражением почтения, то почему оно тут же ниже переходит в единственное? Поэт, конечно, и не думал обращаться в первых строках к богине уважительно, а затем вдруг переходил на фамильярную тональность. И это не единственное возражение Яске. Много аналогий этому можно встретить в ведической поэзии при описаниях появления на горизонте зари. И эти аналогии могут убедить каждого, что множественное число при обращениях к богине зари не может быть просто выражением почтения.
Так, во второй строке гимна (I, 92, 1) зори сравниваются с отрядом «воинов», а в третьей строфе этого гимна они уподобляются «активным в своих занятиях женщинам». В другом гимне (VI, 64, 1) говорится, что они появляются над горизонтом, подобно «волнам вод», или «многим столбам, установленным для жертвоприношения» (IV, 51, 2). Говорится, что они двигаются как «мужи в строю» (VII, 79, 2) или же как «стадо скота» (IV, 51, 8). О них говорится, что они все «взаимно подобны» (IV, 51, 6) или «действуют гармонично» (VII, 76, 5), то есть одинаково. В этом последнем гимне поэт сообщает, что они «не враждуют друг с другом» и живут все вместе в «одном доме». Наконец, поэт задает четкий вопрос: «Сколько тут огней, сколько солнц и сколько зорь?» (X, 88, 18). Если бы зарю воспевали, обращаясь к ней во множественном числе только из чувства уважения, в чем бы состояла необходимость сообщать, что они не враждуют, хотя и живут все вместе? Такие выражения, как «волны вод» или «мужи в строю», выглядят слишком однозначно, чтобы объяснять их только как выражения уважения. Кажется, Саяна одолел это затруднение и, видимо, по указанной причине слегка расходится с Яской в пояснениях.
Но, к сожалению, и его трактовка не решает проблемы, поскольку вопрос-то остается: почему говорится не об одном, а о нескольких божествах зари? Любое другое из объяснений, по-моему, сводится к тому, что заря в году бывает много дней (раз), как это происходит в умеренной или тропической зонах, то есть 360 зорь, сопровождающихся восходами солнца. Это объяснение могло бы на первый взгляд показаться достаточным, но при ближайшем рассмотрении обнаружится, что описания в гимнах не соответствуют такой теории. Если бы 360 зорь, разделенные интервалами в 24 часа, соотносились со множественным числом при обращении к ним в гимнах, то ни один поэт, обладающий чувством уместности своих слов, не мог бы говорить о них так, как в гимне (I, 92, 1), то есть называя их «те, эти», как бы указывая на некий физический феномен. Нельзя также и понять, как рассеянные по всему году поочередные 360 зорь могли бы описываться как двигающиеся на битву «мужи в строю». Нелепо описывать 360 зорь, как собранных «в одном доме» и «не ссорящихся друг с другом». Мы вынуждены прийти к заключению, что в Ригведе говорится о каком-то собрании или о группе зорь, чье единение не нарушается внедрением солнечного света, не дробится им на части. Если воспринимать все это таким образом, то можно прийти лишь к одному выводу – «много» зорь составляли на самом деле единую длительную зарю.
Это вполне совпадает с вышеприведенным указанием, а именно – что много дней проходило между первым появлением света на горизонте и восходом солнца (VII, 76, 3). Мы не можем поэтому принять объяснений Яски или Саяны о том, что множественное число употреблялось для обозначения разрозненного появления зорь.
Ведические зори представляли собой единый физический феномен, и говорить об этом во множественном числе можно лишь как о ряде суточно-долгих частей, и вот именно поэтому к Ушас обращаются то во множественном, то в единственном числе. Другого объяснения нет, соответственно которому мы поняли бы описания зорь в разных гимнах.
К тому же, как бы окончательно решая вопрос, «Тайттирийя Самхита» (IV, 3, 11) утверждает, что зори – это тридцать сестер, или что их просто тридцать, и что они пятью группами ходят круг за кругом, достигая одного и того же определенного места и имея одно знамя на всех, одно и то же. Весь этот раздел памятника может быть назван гимном заре, содержащим 15 строф, что читают как мантры при закладке эмблематических кирпичей на жертвенный алтарь, которые именуют «кирпичами зари». На алтарь следует положить 16 таких кирпичей, но указанный пассаж приводит только 15 мантр, или строф, а 16-я записана где-то в другом месте. Эти 15 строф столь важны для нас, что я приложил к данной главе текст этого отрывка, известного под названием «Анувака», и его перевод, сравнив при этом его текст из «Тайттирийя Самхиты» с таким же текстом, включенным в четвертую Веду, в Атхарваведу.
Первый стих «Ануваки» звучит при укладке первого «кирпича зари», и в нем говорится лишь об одной заре, о первой, которая появляется на горизонте. Вторая строфа говорит уже о паре зорь, «живущих в одном доме»; третья заря упоминается в третьей строфе, а затем следуют четвертая и пятая. О каждой из пяти говорится, что она имеет пять сестер, исключая саму себя, итого насчитывается тридцать зорь. Затем эти тридцать сестер описываются, как они ходят кругами группами по шесть, направляясь к одной и той же цели.
В двух следующих строфах жертвоприноситель просит, чтобы его и всех, кто с ним, благословили на такое же взаимное согласие, которое царит между этими зорями. То, что эти зори не соотносятся с последовательностью дней, делается ясным из того, что первая из этих главных пяти зорь считается ребенком Риты, вторая хранит величие Вод, третья движется в области Сурьи, четвертая – в области Огня, или Жара, а пятой управляет Савитри.
Последняя строфа «Ануваки» подытоживает все описание, утверждая, что заря, дарящая свет в разных формах, на деле является одной-единственной. Во всем тексте «Ануваки» нет ни одного упоминания о том, что восходит солнце или хотя бы появляется солнечный свет, а в таком источнике, как «Тайттирийя Брахмана» этот факт объясняется следующими словами: «Было такое время, когда все это не было ни ночью, ни днем, но пребывало в неразличимом состоянии. И вот тогда боги ощутили необходимость зорь и создали их, и тогда возник свет; поэтому он озаряет его (то есть это состояние. – Н. Г.) и разрушает его мрак, и для него (света) мы кладем эти кирпичи зари». Суть этого пассажа в том, чтобы объяснить, как и почему эти «кирпичи зари» должны возлагаться при чтении данных мантр. Здесь приводится древний сюжет о тридцати зорях, созданных волей богов, не в порядке последовательных дней, а в тот период, когда все было «ни днем, ни ночью». Эти слова в соединении с выразительным утверждением в конце «Ануваки», что существует всего одна заря, достаточны, чтобы доказать, что тридцать зорь, упоминаемых в «Ануваке», длились непрерывно, а не появлялись последовательно.
Если же нам необходим еще один авторитетный и выразительный источник, мы найдем его в «Тайттирийя Брахмане» (II, 5, 6, 5). Это старая мантра, а не часть комментария к «Брахмане», поэтому она столь же убедительна, как и другие вышеприведенные строки. Она адресована зорям, и ее значение таково: «Эти самые зори, это те, которые первыми воссияли, богини создали их в пяти формах. Вечные (извечно) они нераздельны и бесконечны».