Страница 25 из 26
Вещи сохранились, а сама комната стала совершено иной, удивилась Констанс. Но ведь такой ее мог сделать только человек, который очень близко знал меня, знал по-настоящему и понимал все мои чувства.
Может, Хейзл? Или мама?
Сердце Констанс вдруг сжалось от осознания вины. В последнее время я была не самым легким в общении и приятным для родных человеком. Я совершенно не заслуживаю того внимания, той заботы и сочувствия, с которым они восстанавливали мой дом.
Констанс подошла к кровати и потрогала освещенную солнцем вышивку на одеяле. На ощупь одеяло было мягкое и теплое...
Послышался какой-то шорох, и Констанс от ужаса замерла на месте.
По лестнице кто-то поднимался. Вот предательски скрипнула та ступенька. В доме кто-то есть!
Констанс открыла рот, чтобы закричать, но голос не слушался ее.
Увидев на пороге тень, Констанс затряслась от страха.
— Констанс... Констанс! Не бойся! Это я, Мэтт.
Мэтт!
Он обхватил ее своими крепкими руками, его глаза светились любовью. Констанс вдруг потеряла ощущение реальности, она словно покинула собственное тело и наблюдала эту сцену со стороны, с любопытством отмечая, какие чувства теперь испытывает.
— Все хорошо, все хорошо, — хрипло шептал Мэтт, продолжая обнимать ее. — Прости, я не должен был так врываться, но увидел у дома твою машину и... Тебе не нужно было ехать сюда одной.
Последняя фраза прозвучала неожиданно резко, и Констанс вздрогнула.
— Как... как ты попал сюда?
Ее голос вдруг предательски сел, в горле пересохло, слова не шли с языка.
Я ведь заперла за собой дверь. Или... нет?
— У меня есть ключ, — небрежно сообщил Мэтт. — Я почти каждый день приезжал сюда, чтобы убедиться, что...
Он вдруг запнулся и слегка покраснел.
И тут Констанс все поняла.
Вовсе не страховой агент с такой заботливой тщательностью восстанавливал ее дом. Это дело рук Мэтта.
— Это... это сделал ты?
— Самое малое, что я мог для тебя сделать, — не стал отрицать он.
— Но зачем? — недоумевала Констанс. — Зачем?
Мэтт грустно улыбнулся.
— Потому что я люблю тебя, разумеется.
— Любишь?!
По ее глазам Мэтт понял, что Констанс и верит, и не верит ему. Он выпустил ее из объятий и медленно, взвешивая каждое слово, сказал:
— Для меня это не был «просто секс», Констанс.
— Но ты никогда не говорил... Ты ничего...
На ее лице отразилась та же боль, что звучала в ее голосе. Констанс встретилась глазами с Мэттом.
— Как я мог сказать тебе это, если не смог защитить тебя? Я должен был быть рядом с тобой. Когда он вломился в мой дом, я должен был защитить тебя.
Мука в его голосе потрясла Констанс, но все же не так, как слезы, блеснувшие в глазах Мэтта. Она вдруг прониклась острым сочувствием к нему.
— Это не твоя вина.
— Нет, моя. Ведь именно поэтому ты не захотела меня видеть, верно? Что ж, я понимаю твои чувства, понимаю, почему ты решила порвать со мной.
— Нет, не потому, что тебя не оказалось рядом! — воскликнула Констанс, ужаснувшись, что он так думает.
— Не поэтому? Тогда почему?
На какой-то миг Констанс потеряла дар речи. В ее ушах звучали оскорбительные мерзкие слова и фразы, которые убили в ней радость и чувственность.
Как объяснить Мэтту что я чувствую?
— Я люблю тебя, — сказал он снова, и Констанс поняла, что это правда.
Она не хотела любить его и не хотела, чтобы он любил ее. Констанс боялась любви, запрещала себе любить. Но вдруг она поняла, что именно любовь к Мэтту для нее важнее всего на свете. Гораздо важнее, чем ее страхи, чем какие-то гнусные слова или поступки Кевина Райли.
Констанс погладила плечо Мэтта кончиками пальцев, и эта короткая ласка была полна любви и утешения.
— Это все из-за Кевина Райли, — призналась она. — Из-за того, что он мне сказал. Он говорил так, словно в ту ночь был с нами в комнате, когда ты... когда мы... Он говорил о нас... И я вдруг испугалась, что так же думают все мужчины. Мне показалось, что и ты мыслишь теми же категориями и используешь те же слова, когда говоришь о нашей близости... Что ты точно такого же мнения обо мне. — По лицу Мэтта Констанс поняла, что он хочет что-то сказать, и попросила: — Нет, подожди, позволь мне закончить. Я чувствовала себя униженной, даже... даже грязной, что ли. Я не могла вынести и мысли о том, что ты видишь меня, как Кевин... Как тело... с анатомическими подробностями... Кусок мяса, которым можно попользоваться, а потом с отвращением выбросить. Я сказала себе, что сама виновата, поскольку с самого начала знала: мне нельзя иметь с тобой ничего общего... Нельзя тебя любить.
— Нельзя любить? Но почему?
— Понимаешь, я боялась... Я всегда боялась полюбить слишком сильно. Я видела, как сильно любила Хейзл и как ей потом было больно. Я догадывалась, что когда-нибудь, возможно, полюблю так же горячо, как Хейзл, — слишком страстно, слишком самозабвенно. И тогда я сказала себе, что, когда захочу выйти замуж, найду человека, который мне будет приятен и который будет мне больше другом, чем любовником. Я не хотела, чтобы моя семейная жизнь была похожа на семейную жизнь сестры. Я же видела, как страдала Хейзл, когда Пол бросил ее... Знаешь, а ты был прав, когда назвал меня трусихой! — неожиданно закончила она.
— Нет, не прав. Я думал, что все дело во мне. В том, что я тебе не нужен. Собственный эгоизм помешал мне понять тебя до конца. Да я и не пытался. Я любил тебя, хотел тебя... и в глубине души страшно злился на тебя за то, что ты меня не любишь. Констанс, прости меня за эту историю с Кевином Райли. Я очень виноват! Господи, как виноват! Прости меня!
Мэтт обнимал ее так осторожно, как если бы она была из хрупкого фарфора. Констанс почувствовала: он старается соблюдать дистанцию, потому что боится привнести в их разговор какой-то намек на сексуальность. И этот страх внушила ему она.
В этой спальне Мэтт в первый раз приснился мне, здесь я представляла, как он занимается со мной любовью. Это было еще тогда, когда я отчаянно пыталась сопротивляться своему влечению к Мэтту. Эту спальню, как и меня саму, Кевин Райли пытался испачкать, уничтожить. Но любовь Мэтта превратила разрушение в райский покой и теплоту.
Любовь Мэтта. Его любовь ко мне.
— Люби меня, Мэтт, — дрожащим голосом прошептала Констанс.
— Понимаешь, это вовсе не обязательно. Я ведь люблю тебя и...
— Но это нужно мне, — сказала Констанс и взволнованно добавила: — Я сама хочу этого... хочу тебя!
Она, отступив на шаг, стала расстегивать пуговицы на блузке, дрожа от возбуждения и предвкушения упоительной близости с любимым мужчиной.
— Констанс! — попробовал остановить ее Мэтт.
— Раздень меня!.. — страстно взмолилась она. — Пожалуйста, раздень меня!
Мэтт все еще медлил, и тогда Констанс взяла его руку и провела ею по своему телу.
— Пожалуйста, Мэтт...
Констанс прочитала в глазах Мэтта боль и сожаление, когда он медленно и, кажется, неохотно начал снимать с нее одежду.
Мне нужно вовсе не это, с досадой подумала Констанс. Все должно быть по-другому. Я же помню, каким был Мэтт, когда мы в первый раз занимались любовью.
— В чем дело? — резко спросила она. — Ты не хочешь меня?
— Не хочу тебя?! — Мэтт схватил ее в объятия и прижал к себе. Констанс почувствовала, как он возбужден. — Конечно, хочу! Но... неужели ты думаешь, будто я не понимаю, что ты теперь чувствуешь? Как тебе было страшно...
— Я чувствую только то, что хочу тебя, — запинаясь, призналась Констанс. — Я хочу ласкать тебя, смотреть на тебя, хочу чувствовать тебя всем телом, хочу быть с тобой, моя грудь ждет твои руки и твои губы... И еще я чувствую, что люблю тебя.
Мэтт стал жадно целовать ее, и истосковавшаяся по его ласкам Констанс отвечала не менее пылко. Он старался действовать осторожно и терпеливо, но его самообладание слабело под натиском ее страсти, от нежных прикосновений ее рук, ее губ.
Достигнув пика наслаждения, она вскрикнула и еще крепче прижалась к Мэтту.