Западня. Шельф

— И где же они?..

Алю прервал громкий всхлип — Анна, прижав ко рту руки, привалилась к стене. Ее лоб был изжелта-бледным, как у мертвеца. Тимур, на которого за спинами Лешки и психиатра не обращали внимания, окинул ее внимательным взглядом — стюардесса догадалась... и очень быстро, намного быстрее других. Следующим сообразил, в чем дело, Барин.

— Они что, как эта... — он кивнул на дверь комнаты, в которой положили труп Натальи. — Тоже?

— Да.

За спиной Тимура шумно вздохнула Нина, и тот слегка повернул голову. «Ой, папа» — пробормотала женщина. Тимур удивленно шевельнул бровью — странные иногда реакции выдают люди. Обычно в таких ситуациях зовут маму... хотя папу, конечно, разумнее, а Нина вся — разум и рацио в чистом виде.

— А тела? — тихо спросил Тофик. Лешка виновато пожал плечами.

— Эту... Наталью тоже зря притащили, — прогудел Колян и внезапно покраснел жарко, как ребенок. Отвел глаза, стараясь не смотреть на потрясенные лица. — Ну, следак же, — хрипло пояснил он. — Ментам как работать потом?

Бандит выталкивал слова, будто силой; его круглая физиономия побагровела. Видно было, что сама мысль позаботиться о расследовании кажется ему противоестественной, однако он продолжал настаивать:

— Нельзя ее было трогать, и этих... правильно вы...

Люди ошарашено переглядывались. Тимур видел растерянность и недоумение в их глазах. Похоже было, что им не пришло в голову, что когда-нибудь буран кончится, что будет расследование. Не задумывались о том, что убийцу можно найти... Что это — сговор? Или все жители города охвачены стокгольмским синдромом? Принимают зверские убийства как данность, с которой ничего нельзя сделать, как природное явление? Как буран...

Колян замолчал и теперь, набычившись, поглядывал на геологов. Тофик тихо перевел дух и смущенно пробормотал:

— Выходит, он здесь был еще до нашего приезда... а потом спрятался — или ушел?

— Если ушел, то искать уже некого, — ответил Лешка. — Но здесь не спрячешься. В дежурке тоже — голый вагончик, два стола, мы под оба заглянули, и в сортир тоже. Больше укрыться негде.

— Пещера... — раздался тихий голос. Все оглянулись. На пороге комнаты стоял Дмитрий, придерживаясь за косяк; глаза у него были воспаленные, красные, совершенно сухие. — Он мог вырыть пещеру в снегу и сидеть там, сколько надо. Я видел, как дети... Лизка моя...

— Вы как себя чувствуете? — спросил Александр.

— Сушняк, — ответил Дмитрий, — и вкус мерзкий у сигарет...

— Это нормально после димедрола. Вы что, в кровати курили? — Дмитрий кивнул. — А вот этого больше не надо в ближайшее время. Могли опять заснуть. Нам тут только пожара не хватало...

Дмитрий равнодушно пожал плечами.

— Пещеры, — настойчиво повторил он. Врач смотрел на него с сомнением, и он раздраженно дернул щекой. — Я не брежу, понятно? У вас детей нет, да?

— Точно, — хлопнул себя по лбу Вячеслав Иванович. — Мои детишки вокруг интерната целые системы роют — мы запрещаем, конечно, обвалиться может, да разве они послушают?

— Шмель бы нашел, — неуверенно возразил Тофик.

— В такой буран? И потом, я ж говорил, он у меня... ну, дурачок немножко... вон, Нину облаивает, а как всерьез искать — не сообразит... ему бы все к детишкам ластиться, чтобы уши чесали.

— А кстати, где Лиза? — внезапно спросил Дмитрий и тревожно огляделся. — Куда она запропастилась?

— Не волнуйся, я ей велела в комнате сидеть, не путаться под ногами, — ответила Нина, — она у тебя молодец, послушная...

Дмитрий, не отвечая, быстрыми шагами пересек коридор, толкнул дверь в номер, где — казалось, это было сотню лет назад, в другой жизни — укладывал спать дочку. Обе кровати были пусты. Дмитрий хмуро обвел глазами убогую мебель — две койки, две тумбочки, стенной шкаф, выкрашенный бледно-голубой масляной краской, шелушащейся от старости. Буркнул: «Ну, хватит играть, вылезай» — и резко распахнул створки. На него выпал изгвазданный глиной рабочий комбинезон; Дмитрий раздраженно отбросил его в сторону и удивленно оглянулся на стоящую в дверях Нину.

— Нет ее здесь, — растерянно побормотал он. Сквозь хмурую досаду проступил страх. — Лиза! — окликнул он. — Лиза!.. — руки Дмитрия затряслись, и он загнанно оглядел коридор. В его глазах плескался ужас; он был близок к безумию.

— Лиза!

— Пап, я здесь.

Лиза стояла в торце коридора. Дмитрий разом обмяк, схватился за косяк, чтобы удержать равновесие. «Ну, я тебе устрою!» — пробормотал он. Лиза подошла к отцу.

— Я в туалете была, — сказала она, глядя в пол. — Извини.

Она плотно сжала губы и вдруг стала очень похожа на Нину — решительная, неулыбчивая и ужасающе взрослая.

Глава 9. Все, что угодно…

Все, что угодно...

Последние полчаса Лиза провела, закрывшись в душевой кабинке. Руку, пораненную в самолете, саднило, — Лиза сильно задела царапину, когда втаскивала обратно на кровать свесившееся тело Натальи. От напряжения побаливала спина, и мелко дрожали мышцы на руках — вес взрослой женщины оказался слишком велик для девятилетней. Лизе еще повезло, что Наталья не успела встать с кровати полностью, когда... ну, когда ожила.

Если бы не эта боль, Лиза решила бы, что ей все приснилось. Но нет, Наталья и правда ожила. Воспоминание заставило Лизу до боли сцепить пальцы и стиснуть зубы, чтобы не застонать. Наталья сидела на кровати, и в ее глазах были изумление и страх, но какие-то стертые, почти не заметные под затопившей все болью. Вот она спустила одну ногу, нашаривая пол, пытаясь встать — зачем? На какой-то короткий миг у Лизы вспыхнула надежда, что Наталья была не мертва, а только тяжело ранена, а теперь очнулась, — но тут же стало понятно, что это не так. Перед Лизой был мертвец, и девочка могла думать лишь об одном: только бы одеяло не соскользнуло ниже, только бы не увидеть опять сизо-багровые петли внутренностей. «Больно, — простонала Наталья сквозь хрип и кашель. — Что это? Отпусти меня, отпусти, отпусти... Ты, — ее глаза вдруг сфокусировались на Лизе. В них мелькнуло узнавание, и девочка вжалась в стену. — Наглая паршивка». Она впилась пальцами в шею, будто пытаясь оттянуть что-то, и упала.

Наталья лежала, снова мертвая и неподвижная, но теперь ее нога и половина туловища свешивались с кровати. Лиза услышала тихий шорох — и поняла, что тело постепенно сползает и вот-вот свалится. Ей представилось отцовское лицо — как он заходит, и видит Наталью на полу, и каким-то волшебным образом догадывается, что Лиза заходила сюда...

Страха больше не было — Лиза заглянула за его пределы, и воображаемая холодная жижа, залившая мозг, будто бы парализовала чувства. Все еще беззвучно всхлипывая, она подошла к койке и принялась затаскивать тело обратно, придерживая одеяло, чтоб оно не сползло, и, стараясь не заглядывать мертвой в лицо. Она была холодная, и ее кожа была как гладкая резина, а плоть — твердая и тяжелая, будто бревно, годы и годы пролежавшее в темной воде. Кошмарный запах морозильника бил в ноздри, но Лиза тянула и толкала, пока тело, наконец, не оказалось на кровати полностью. Девочка подоткнула одеяло, стараясь устроить все как было, и только тогда вышла, держа потревоженную руку навесу, чтобы не закапать кровью доски в коридоре.

Да, Наталья была мертва, и ожила — лишь для того, чтобы обвинить Лизу, — а потом умерла обратно. И кулон-воробушек сразу перестал колоться, как-то... затих, подумала Лиза. Будто тоже ожил и умер вместе с папиной женой. Лиза сняла кулон и оттянула свитер, рассматривая кожу на груди. Там виднелось небольшое красное пятнышко, как от горячего, — хотя это могло быть и простым раздражением от колючей шерсти. Лиза была уверена, что воробей был как-то связан с оживлением — хоть и не понимала, как. Она недоуменно повертела кулон в руках, огладила блестящие, как зеркальца, серебристые грани. Очень красивый; но это всего лишь металлическая штуковина, ведь так? Непонятно... Лиза со вздохом повесила кулон обратно и прикрыла его свитером. Сейчас это было не важно. Важно было то, что Наталья считает ее виноватой, так же, как и отец.