Страница 5 из 59
Марк сначала не понимает, к чему он клонит. Потом понимает — кто-кто, а заместитель разбирается в этом, он тот еще щеголь. Ткань дорогая, да. Ровный синий свет. Туники почти новые, краска отличная. Да и сшиты хорошо.
— И что?
— Это не обычные «мулы». — Оптион удивлен, что командир до сих пор этого не понимает. — Видишь? Это охрана какой-то шишки.
Пулион появляется на крыльце дома, машет рукой.
— Марк, сюда.
Судя по всему, здесь был бой. Короткий, но жестокий. Занавеси, которыми разделяется пространство на отдельные закутки, почти все сорваны. Перегородки разбиты. На деревянном полу, посыпанном соломой, следы крови. Перевернутые лавки. Разбитые, изрубленные шкафы.
И лишь в глубине дома стоит нетронутый деревянный стол. За столом… Декурион присвистывает. За столом сидит один человек. Марк протирает глаза. Нет, ему это не привиделось. Римлянин в белоснежной тоге. Словно он, м-мать, в родном Риме, на заседании сената…
Тишина. Жужжание мух. В огромном доме римлянин — единственный обитатель. Перед ним на столешнице две чаши. Кувшин опрокинут, разлитое вино еще не засохло до конца… По крайней мере, римлянин умер не на трезвую голову.
Марк протягивает руку и трогает человека за плечо. Тело поддается неожиданно легко, словно не успело еще закоченеть. Под ладонью — теплое.
— Эй! — Марк отскакивает.
Голова мотается вперед и откидывается. В первый момент человек даже кажется живым…
Скульптурное лицо настоящего латинянина — резко очерченное, смуглое. Сквозь загорелую кожу еще отчетливее проступает смертельная бледность. Волосы темные, с вкраплениями седины. Глаза широко раскрыты, они серо-коричневые. «Странно, — думает Марк, — в первый момент они мне показались голубыми. В этих глазах тоже где-то спрятался крошечный убийца?»
Некоторое время всадники молча переглядываются. Никто не знает, что сказать. А что тут скажешь? Судя по тому, как человек одет, в этот раз гемы замочили не простого водовоза…
— Я его знаю, — говорит Пулион внезапно. — Вы будете смеяться… Это легат Семнадцатого.
— Шутишь? — Марк поднимает брови.
Декурион поводит головой, словно кольчуга натерла ему шею. Только этого сейчас не хватало. Мертвые «мулы», мертвый… Потом до него доходит.
— Вот ведь задница какая, — говорит Марк.
Мертвый римский легат. Это же почти объявление войны.
Пока всадники исследуют деревню, декурион остается в доме. На полу возле ног легата лежит нож — Марк садится на корточки, поднимает. Нож обычный, из плохого железа. Видимо, это осталось от хозяев. Марк отпускает нож и замечает краем глаза необычный блеск.
В пальцах мертвеца что-то зажато. Марку приходится приложить силу, чтобы расцепить их. Ага, попробуй. Пальцы мертвого легата стиснуты так, что фиг разогнешь. Словно от этой вещи зависела его жизнь…
Декурион и сам не знает, зачем это делает. Он поднимается, кладет вещицу на ладонь. Это фигурка. Холодная. Даже очень холодная. Она изображает маленькую птичку. Короткий клюв, нахохлившаяся… Воробей? Снегирь?
Марк наклоняет ладонь, свет играет на металле. Красиво. Надо передать эту вещицу его близким. Раз она была так важна…
Внезапно в Марка словно ударяет молния. Он поднимает голову. Пятый гем. Деревня. Засада. «Вы все умрете!» Конечно! Выходит, проводник с самого начала вел всадников сюда, к деревне?!
— А где Тиу… как его?
— Кто? — На лице Галлия недоумение.
— Проводник! — Марк оглядывается.
Проводник знал про деревню. Он их специально сюда вел. Зачем? Зачем?! Тифон стоглавый, задница Плутона, чрево Юноны…
Декурион выбегает из дома, едва не сбивая по пути Пулиона. Тот удивленно отшатывается, смотрит на командира.
— Марк, ты чего?…
Декурион не отвечает. Видит: полуконь стоит у привязи, уныло повесив морду. Все рассыпается на кусочки, как мозаика: повод намотан на столб, ленточки в длинной гриве, красные, синие, их шевелит ветер, грустная морда, седло — пустое…
— Где он?! — кричит Марк. — Где?!
Всадники бросаются на поиски. Марк почти рычит. Проводника нет. Только вдалеке, у кромки леса, качается ветка. Словно кто-то задел ее рукой, когда уходил. Кусочки мозаики медленно собираются в единое целое…
«Вы все умрете, римляне. Мы всех вас убьем».
Проводник исчез, словно его никогда и не было.
Глава 1
Воля богов
Солнечный свет проникает сквозь окна, пронизывает комнату. Я лежу на кровати, мне двенадцать лет. В лучах солнца золотом вспыхивают пылинки.
Я слышу, как за окном поют птицы. Лето.
Входят двое. Один — постарше, почти юноша, темноволосый. Другой — совсем мальчишка, светлая шевелюра. У них такие лица, словно им только что дали триумф за победу над галлами. Торжественные.
— Смотри, Гай, — говорит старший и протягивает руку. В кулаке что-то зажато. Рядом младший чуть не подпрыгивает от нетерпения. Ну же, ну!
«Что там?» — думаю я.
Старший держит кулак и улыбается. Лицо у него уже резкое и станет еще жестче с возрастом.
Что они опять придумали?
За окном шумят деревья. Гомонят и переругиваются птицы. Я слышу «чвирк-чвирк-чвирк» и назойливый стрекот кузнечиков. Теплый сухой запах травы и лета. Пыль кружится над головами…
Это мои братья. В карих глазах старшего плавится солнечный свет. В синих глазах младшего плещет море.
— Смотри, Гай, — говорит старший. Пальцы медленно разжимаются…
Я моргаю.
На ладони Луция сидит кузнечик. Он потирает друг о друга задние ноги и вдруг исчезает… прыгнул! Я моргаю. Белобрысый мальчишка кричит и срывается за ним в погоню. Пока он с воплями гоняется за кузнечиком по всей комнате, Луций смотрит на меня. И улыбается.
— Очень смешно, — говорю я слабым голосом. — Вы бы еще льва притащили. Или львы закончились?
— Брат, — кивает Луций серьезно, но глаза смеются.
— Брат, — говорю я.
По комнате с грохотом и возмущенными криками носится наш младший.
В синем плаще с белым подбоем, шаркающей от бессонной ночи походкой, ранним утром четвертого дня до начала августовских календ в закрытый сад своего дома на Палатинском холме выхожу я, сенатор Рима Гай Деметрий Целест. Двадцать восемь лет, холост.
Светает. В приятно пригревающих лучах утреннего солнца, в зябкой рассветной тишине просыпающегося города я иду, неторопливо ступая. Песок едва слышно скрипит под подошвами.
На мозаичном полу в беседке уже приготовлено кресло, я, стараясь не зевать, сажусь в него и протягиваю руку в сторону. Управитель дома тут же вкладывает в мою ладонь список расходов.
Я ежусь от предчувствия, растягиваю свиток и бегло просматриваю. Задерживаю взгляд на итоговой сумме. Однако…
— Так много? — Я поднимаю голову. — Нет ошибки?
Управитель заглядывает мне через плечо, разводит руками.
— Простите, господин. Я сделал все что мог, но…
«Но». Какое обидное слово. Я поднимаю руку: подожди.
Закрываю глаза и вижу, как сверху падают золотые ауреи — один за другим. Слышу звон, когда они падают в кучу таких же монет… Звяк, звяк, звяк. Горка золота растет на глазах. Это уже целая гора. Она сверкает, как солнце. Вдруг последняя из монет ударяется, скатывается с кучи, падает на ребро и катится… Очень медленно катится по мозаичному полу. Ударяется в стену. Звяк! Отлетев, золотой кружок дребезжит на мраморе… Пока не замирает неподвижно.
Я смотрю. На монете грубо вычеканен профиль молодого человека в лавровом венке. И надпись: Гай Юлий…
…Цезарь Октавиан…
…АВГУСТ.
«Восемьсот тысяч сестерциев», — думаю я и открываю глаза. Примерно двадцать тысяч золотых монет с профилем молодого человека и надписью «Август».
Я поднимаю голову. Управитель смотрит на меня в упор. Заметив мой взгляд, он опускает глаза, затем протягивает мне калам для письма.