Поджигатели

— О господи, только не ты. Ради бога, уходи, я не могу тебя видеть.

Он остановился. У него был удивленный вид. У него были желтые цветы и полиэтиленовый пакет.

— Извини, — сказал он. — Тогда я пойду.

Я отвернулась и посмотрела в окно. Лондон все еще был там, как ужасное воспоминание, и, когда я отвернулась, таким же был и Джаспер Блэк. Он наблюдал за мной. Меня кольнуло внутри, я была уверена, что он все видит. Как будто я была пациентом в игрушечном хирургическом наборе. Таким пластмассовым человеком с прозрачной кожей и внутренностями, которые можно вынуть одну за другой. Пластмассовые легкие, потом пластмассовая печень, потом пластмассовое сердце. Я была уверена, что он смотрит мне в самое нутро. Я смотрела, как Джаспер Блэк смотрит мне прямо в нутро, в то место, где была моя пустота.

— Ты еще тут? Кажется, ты сказал, что пойдешь.

— Я уйду, если ты действительно хочешь.

— Да, хочу.

— Ладно, — сказал он.

Но он не ушел. Стоял там и держал руки, сложив их перед собой, пафосный болван.

— Зачем ты пришел?

Он ничего не ответил. Он подошел к кровати и сел. Между моей кроватью и окном стоял коричневый пластмассовый стул, и он туда сел. Положил цветы на пол вместе с пакетом и посмотрел в окно. Лондон был огромный, плоский и коричневый в вечернем свете. Минуту или две он сидел неподвижно. Я смотрела ему в затылок, вспоминая, как я держала его за это место в тот первый раз у него дома. Сначала это было очень приятно. У меня даже стало покалывать руки. Потом я стала видеть, во что превратилась бы его шея, если бы у него оторвало голову и кровь стекала бы на зеленый линолеум, как машинное масло. Руки у меня похолодели.

— Зачем ты пришел, Джаспер Блэк?

Он еще смотрел в окно.

— Лондон просто не узнать, — сказал он. — И я тоже изменился.

Он взглянул на меня. Он был старше, чем запомнился мне.

— Я чуть было не поехал на тот матч, — сказал он. — Я ведь уже совсем было сел в машину. У меня рука уже лежала на ручке двери, когда я тебя увидел. У меня в бумажнике все еще лежит билет. Не могу не думать об этом. Если бы я поехал на матч, а не… ну, ты понимаешь. Тогда со мной… ну, ты понимаешь. Я пришел узнать, могу ли я чем-нибудь помочь.

— Правда? Вообще-то ты не очень помог мне искать мужа и сына.

— Ты пропала в дыму. Я искал тебя, искал, но тебя нигде не было.

— Ну да.

— Слушай, — сказал он. — Я понимаю. Тебе, наверно, очень тяжело меня видеть. Да и я нашел бы дела поинтереснее, если хочешь знать правду. Я не хотел приходить.

— Так чего ж пришел?

Джаспер Блэк посмотрел в окно, а потом опять на меня.

— Не мог выбросить тебя из головы, — сказал он. — У меня все время перед глазами стояла эта картинка, как тебе не для кого готовить рыбные котлеты. Глупая картинка, как будто ты стояла перед грилем и вдруг расплакалась.

— Ты прав, глупая картинка.

— Да, — сказал Джаспер Блэк. — Но я хотел прийти и узнать, как ты. Интересно. До майского теракта я, пожалуй, подумал бы, что мне будет наплевать.

Он наклонился ближе к кровати и дотронулся до моего плеча. Тогда я почувствовала его запах. Господи, этот его чистый запах мыла. Я закрыла глаза и увидела, как восточная трибуна взорвалась дымом и плотью. Я закричала. Остальные женщины в палате забормотали и зашептали. Джаспер Блэк обнял меня. Я не хотела, чтобы он меня обнимал. Я отпихивалась, но он держал меня, пока я не стала кричать тише и тише и потом только всхлипывала. Тогда он прошептал мне в ухо:

— Вчера я уже не мог этого выносить. Я думал, а вдруг о ней некому заботиться? Что, если она одна лежит в больнице и никто к ней не приходит?

— Что значит «никто не приходит»? Я девушка из Ист-Энда, у меня есть бабушка, и мама, и четырнадцать тетушек, и десять сестер, и еще все девчонки из парикмахерской, все прибежали на помощь. Все говорят — господи, елки-палки, фу-ты ну-ты, ты справишься, милая, хочешь чашечку чаю. У меня столько поддержки, сколько я могу переварить.

— Но это же неправда, — сказал Джаспер Блэк. — Да?

Я вздохнула и посмотрела на бугор в дальнем конце кровати под ярко-зеленым больничным одеялом, где были мои ноги.

— Да. Никого у меня нет.

— Я у тебя есть, — сказал он.

Я оттолкнула его.

— Ты хуже, чем никто, Джаспер Блэк. Когда ты касаешься меня, я вижу только этот жуткий взрыв. Не знаю, о чем я тогда думала. Лучше б я тебя никогда не встречала. Я любила своего мужа и сына, но я попрощалась с ними и привела тебя домой, и занималась с тобой сексом на чертовом диване. А потом моя жизнь полетела в тартарары. Я не заслуживала ни мужа, ни сына. Я потаскуха. Я сумасшедшая. Знаешь, что сказали мне в больнице? Сказали, что от моих парней остались одни зубы. Я могла бы похоронить их вдвоем в цветочном горшке. А тут еще ты мне напоминаешь.

— Ладно, — сказал Джаспер Блэк. — Ладно.

Он поднял руки, как будто сдавался. Отодвинул чуть-чуть стул от кровати. Мы долго смотрели друг на друга и ничего не говорили. Вошла новая австралийская медсестра и поменяла мне капельницу. Джаспер Блэк смотрел на ее задницу, когда она пошла прочь.

— Обрати внимание, агент 007, — сказала я.

Джаспер Блэк хлопнул глазами и посмотрел на меня, а потом засмеялся и покачал головой.

— Не понимаю, — сказал он. — Ты забавная. Ты симпатичная. Как это может быть, что никто к тебе не приходит?

— Не начинай про мою семью.

— А друзья? — сказал он.

— Я сказала, не начинай.

Он пожал плечами и ненадолго заткнулся. Фантастический вид с верхних этажей больницы, жалко, что нужно стать почти мертвым, чтобы увидеть красивый вид на Лондон. Мы оба просто смотрели в окно, на то, как зажигались уличные фонари.

— Он так и не узнал. Я хочу сказать, мой муж.

— Откуда ты знаешь? — сказал Джаспер Блэк.

— Он бы что-нибудь сказал.

— Может, не захотел.

— Может, прекратишь?

— Да, пожалуй, я так и сделаю, — сказал Джаспер Блэк. — Но может быть, ту жизнь, которой я жил с Петрой, не стоило и спасать. Может быть, твой муж знал, но держал язык за зубами, потому что не хотел портить тебе жизнь.

— А то я без тебя не знаю.

— Я думаю, ее стоило спасать, — сказал Джаспер Блэк. — Такое у меня впечатление. Та жизнь, которая была у тебя с мужем, действительно кое-чего стоила.

Я привстала в кровати.

— Чего ты добиваешься?

Он снова ко мне наклонился.

— На что это похоже? — сказал он. — Я хочу сказать, иметь ребенка.

Я вздохнула.

— Один раз сын нарисовал мне свой сон. Я не поняла, что нарисовано. Я имею в виду, по детским рисункам никогда не понятно, правда же?

— Не знаю, — сказал Джаспер Блэк. — Я никогда не имел дела с детьми.

— Тогда я тебе расскажу. Если они рисуют оранжевую загогулину, это может быть взрыв Звезды Смерти или морковка. И помоги тебе Бог, если ты неправильно угадаешь. Так что сначала надо спросить. Я спросила сына: «Что это такое?» А он сказал: «Это Тигра, мама, он тебя обнимает, потому что ты такая хорошая». Он был такой славный мальчик. Конечно, он мог быть и маленьким мучителем. Не знаю, сколько ночей я просидела с ним, когда он болел. Или сколько раз мне приходилось оттирать его рисунки со стен. Не одно, так другое, начиная с шести утра, пока нам наконец не удавалось уложить его спать. Мне иногда хотелось, чтобы у меня хоть минутка была для себя. А теперь, когда у меня все время для себя, оно мне вовсе не нужно. Как глупо.

— Нет, — сказал Джаспер Блэк. — Я знаю, что ты имеешь в виду. Моя жизнь расписана по срокам сдачи материала. Я их ненавижу, но я, пожалуй, уже не смог бы жить без этого. Все бы развалилось.

— Ах так. Тогда будем надеяться, что никто не взорвет твою драгоценную газету.

Джаспер Блэк широко раскрыл глаза.

— Господи боже, — сказал он, — какой я придурок.

— Ага. Но ты все-таки стараешься.

— Просто это очень трудно, — сказал он. — В смысле придумать, что сказать.

— Да ладно. Я рада, что ты пришел, правда.