Зимний убийца

— Сниму номер в мотеле. Я прихватил с собой одежду на пару дней. Завтра утром составим план действий. Ты выберешь людей, а я им все объясню. Нам потребуется четыре или пять человек. Необходимо поговорить с друзьями Лакортов, с ребятами в школе, кое с кем в резервации. И я хотел бы пообщаться с теми парнями с пожарной станции.

— Понятно. Тогда увидимся утром. — Карр направился к своему автомобилю, бормоча себе под нос: — Господи, какой бардак.

— Слушай, шериф…

Карр обернулся.

— Что?

— Пятидесятники. Я не хочу выглядеть невежливым, но вообще-то… Это какие-то сектанты?

Немного помедлив, Карр кивнул.

— Ну да.

— А откуда ты так много знаешь о них?

— Я принадлежу к их числу.

Глава 05

Утро выдалось пронзительно-холодным. Тучи расступились, и косые ослепительные лучи солнца пробились сквозь сосны, окружающие мотель. Все тело Лукаса затекло после ночи, проведенной на короткой кровати со слишком большой подушкой. Он застегнул молнию на парке, натянул перчатки и вышел на улицу. В лицо, еще теплое и гладкое после бритья, словно пощечина, ударила волна ледяного воздуха.

Старая часть Гранта стояла на холме на противоположной стороне шоссе — маленькие серые домики с бельевыми веревками, засыпанными снегом, на задних дворах. Дрожащие столбики серого древесного дыма поднимались к небу из двухсот жестяных труб, и пронзительный запах горящего дуба разгуливал по городу, точно грязный бродяга.

Лукас рос в Миннеаполисе и учился рыбачить на городских берегах Миссисипи, в тени заводских труб, линий электропередач и мостов с шестиполосным движением. Жизненное пространство на грязных отмелях реки принадлежало канистрам из-под бензина, старым покрышкам и дохлым карпам. Когда, повзрослев, Лукас стал зарабатывать приличные деньги, он купил домик на берегу тихого озера в округе Нортвудс, штат Висконсин, и только тогда узнал, что такое жизнь в маленьких городках.

Преимущества и недостатки того, что все знают всех. Разговоры с людьми, именами чьих предков названы дороги, озера и целые городки, с людьми, которые зарабатывают на жизнь в лесах, сопровождая туристов, выращивают рождественские елки, ловят сетями чукучанов и раков для наживки.

Не Миннеаполис, но ему здесь нравилось.

Лукас зевнул и направился к своему внедорожнику, щурясь на солнце и чувствуя, как под ногами скрипит выпавший ночью снег. С левой стороны ощущалась приятная, хорошо знакомая тяжесть; надевать кобуру на пояс, когда ты в парке, не слишком практично, поэтому он сунул свой пистолет в наплечную кобуру. Ощущение от этого было правильное. Лукас очень давно не носил оружия. Он прикоснулся к язычку молнии парки левой рукой, сдвинул ее вниз на дюйм и улыбнулся самому себе. Репетиция. Впрочем, он не нуждался в тренировках подобного рода.

Округ Оджибве — это совсем не Миннеаполис. Если кто-то захочет напасть на него здесь, он прихватит с собой охотничье ружье или дробовик, а не какую-нибудь мелочь вроде двадцать второго калибра. А если кто-то решит разобраться с ним при помощи винтовки с оптическим прицелом 0,30–06, от его пистолета пользы не будет никакой. И все же он чувствовал себя прекрасно. Он снова прикоснулся к язычку молнии левой рукой и мысленно засунул правую за пазуху.

Его внедорожник всю ночь простоял на жестоком морозе, но у мотеля имелись специальные столбики с розетками, к которым можно было подсоединить провод и включить зажигание. Лукас вытащил шнур из розетки на столбике и в машине, бросил его на заднее сиденье, завел мотор и оставил его прогреваться, а сам отправился в офис мотеля за бесплатной чашкой кофе.

— Холодно, — сказал он хозяину.

— Если еще немного похолодает, мне придется занести внутрь мою медную обезьяну, [6] — ответил тот. Он повторял эту шутку все утро. — Возьмите сладкий рогалик. Они у нас особенные.

— Спасибо.

Холодный воздух продолжал вытекать из вентиляционных отверстий печки, когда Лукас вернулся к машине, держа в руках кофе и рогалик. Он выключил вентилятор и поехал в город.

Он считал, что возможны две версии убийства Лакортов. Первая: с ними расправился чужак, заезжий грабитель, выбравший их дом из-за того, что он стоит на отшибе. Вторая: их убили по какой-то конкретной причине. Пожар говорил о том, что такая причина была. Грабитель затащил бы Фрэнка внутрь, запер дверь, погасил свет и исчез. Тела были бы обнаружены только через несколько дней. Но тот, кто устроил пожар, не мог уйти от дома дальше чем на пятнадцать или двадцать минут.

Если поджог устроил кто-то из местных, значит, либо он псих пироман (что маловероятно), либо он хотел спрятать что-то, указывающее на личность убийцы. Отпечатки пальцев. Семенную жидкость. Какую-то вещь. Или целью пожара было запутывание следов?

Из револьвера, который Лукас нашел около тела Клаудии, не стреляли. Значит, Лакорты знали, что происходит что-то необычное, но не стали звонить в «девять-один-один». Ситуация выглядела двусмысленной. Хм…

И девочка с отрезанным ухом. Видимо, ее допрашивали. Еще одно указание на то, что происходило нечто из ряда вон выходящее.

Лукас вспомнил ухо в пластиковом мешке. Карр наклоняется, и его тошнит, потому что он — обычный человек, такой же, каким прежде была дочь Лакортов. Вчера в это время она еще была жива, болтала с друзьями по телефону, смотрела телевизор, примеряла наряды. Строила планы. А сейчас это обгоревший труп.

Для Лукаса она была абстракцией, просто жертвой. Значит ли это, что он не такой, как остальные? Он криво улыбнулся: эта мысль смахивала на самоанализ, а он старался избегать подобных вещей, считая, что они вредны для здоровья.

Впрочем, по правде говоря, Лукас не слишком жалел Лизу Лакорт. Он видел чересчур много мертвых детей: новорожденных младенцев в мусорных контейнерах, убитых собственными родителями; крошечных малышей, избитых и искалеченных; тринадцатилетних подростков, которые стреляли друг в друга с энтузиазмом, позаимствованным у киношных героев. Но нельзя сказать, что взрослые намного лучше. Жены убивают голыми руками, мужья — молотками, гомосексуалисты в приступе ревности режут своих любовников на куски. И через какое-то время все становится безразлично.

«С другой стороны, — подумал он, — а если бы это была Сара…» Он сжал губы в прямую жесткую линию. Для Лукаса его дочь и картины насилия, виденные им за годы службы, были понятиями несовместимыми. Они просто не могли существовать рядом. Но Саре скоро в школу, значит, она выйдет в большой мир.

Костяшки его пальцев на руле побелели. Он прогнал эту мысль и посмотрел в окно.

Главная улица Гранта представляла собой три квартала слегка потрепанных витрин магазинов, стоящих близко друг к другу, как в маленьком городке на Диком Западе. Сочетания, которые показались бы странными в любом другом месте, были типичными для Нортвудса: прачечная самообслуживания, книжный магазин и бар, лавка индейских сувениров и компьютерный магазин, спутниковые тарелки и мастерская водопроводчика. Далее шли две пекарни, мебельный магазин, несколько страховых контор и агентств недвижимости, парочка адвокатов. Суд округа разместился в низком несуразном строении из плитняка и стали в самом конце главной улицы. На парковке позади него Лукас заметил несколько внедорожников со значком офиса шерифа и направился прямо к ним. В месте, отведенном для посетителей, стоял «бронко» с незнакомым ему логотипом «EYE-3».

Наружу вышел помощник шерифа, кивнул Лукасу, сказал: «Доброе утро» — и вежливо придержал дверь.

Приемная находилась за второй дверью. На стенах висели наполовину свернувшиеся плакаты «Решайся!», призывающие покончить с наркотиками; воздух был пропитан запахом застарелого табачного дыма и нервозности. Журналистка и оператор развалились в креслах из зеленого ледерина, испещренного ожогами от сигарет и изрезанного чем-то вроде бритвы. Журналистка красила губы, держа в руках золотистую пудреницу и маленькую красную кисточку. Когда Лукас вошел, она подняла голову, и они кивнули друг другу. В стене напротив была стальная дверь с окошком из пуленепробиваемого стекла. Заглянув за него, Лукас увидел пустой стол и нажал на кнопку вызова, расположенную рядом с окном.

6

Выражение brass monkey (англ.), означающее «чертовски холодно», дословно переводится как «медная обезьяна».

Конец ознакомительного фрагмента.