Страница 6 из 50
— Иду, иду! — сказал я.
Баньян был расщеплен посредине, и меж корней вилась кривая мощеная дорожка.
— Если хотите пройти сквозь эти врата, — сказал Джим, — вам надо быть на одну часть мистиком, а на другую — провидцем. Итак, добро пожаловать в мое убежище, где я залечиваю раны и мечтаю о наилучшем служении делу.
— Почему вы столь разительно несхожи с образом типичного подполковника армии США? — спросил я.
Джим призадумался. Запустил руку в свои длинные седые волосы. Наконец промолвил:
— Потому что вы мало видели подполковников.
Таков Джим сегодняшний. Во Вьетнаме он был другим. С его старых фотографий на меня смотрел опрятный молодой человек в военной форме со значком боевого пехотинца, где изображена обрамленная венком винтовка. Значок Джим хранит до сих пор. Он сам мне его показал.
— А что это значит? — спросил я.
— Тридцать дней участия в боевых действиях, — ответил Джим. И, помолчав, добавил: — Это вам не шуточки.
Джим прекрасно помнит, как все началось. Он только прилетел во Вьетнам и сидел в одном из 400 вертолетов, которые ревели над рекой Донгнай, направляясь к участку, который был известен под кодовым названием «район боевых действий D». Они приземлились среди трупов американцев, которым не удалось захватить РБД «D» несколькими днями ранее.
— Этих солдат, — сказал Джим, — сложили внавал возле окопов, где они сварились на солнце.
Джим принюхался к убитым, и в этот миг его обоняние отключилось. Вернулось оно по истечении нескольких недель.
Сосед Джима по правую руку выскочил из вертолета и тут же принялся палить во все стороны. Джим прикрикнул на солдата, но тот даже не услышал. Поэтому Джим напрыгнул на него и сбил с ног.
И тут неизвестно откуда по его взводу начал палить снайпер.
Все как стояли, так и продолжали стоять. Снайпер выстрелил еще раз; вот тогда американцы — все сразу — бросились к одному-единственному дереву, что находилось в пределах видимости. Джим несся до того стремительно, что лицом впечатался в пальму. За спиной кто-то крикнул: «Черные пижамы! Сто метров!»
Секунд через двадцать Джим задался вопросом: «А почему никто не стреляет? Чего они ждут? Неужто моей команды?!»
— ОГОНЬ! — взвизгнул Джим.
Солдаты принялись стрелять, а когда все кончилось, небольшая группка вышла вперед и нашла там посторонний труп. Зато снайпера, увы, не удалось прищучить, несмотря на всю пальбу.
Как так вышло?
Тут один из солдат воскликнул: «Господи, баба!»
«Только этого не хватало», — подумал Джим.
Секунду спустя снайпер убил одного из людей Джима, прострелив насквозь оба легких, — рядового первого класса Шоу.
— Во Вьетнаме, — рассказал мне Джим, — я чувствовал себя использованным презервативом. Политиканы от меня попросту отмахивались. Мне — лично мне! — приходилось писать письма мамам и папам убитых солдат.
А когда он вернулся домой, в Америку, то ему поручили ездить куда-то в сельскую глушь и там встречаться с этими родителями, вручать им похвальные грамоты и личные вещи мертвых сыновей. За долгие часы таких поездок Джим вновь и вновь прокручивал в голове те обстоятельства, что привели к гибели рядового первого класса Шоу.
Джим приказал своим солдатам снять снайпера, а они — все до единого! — вели себя будто слепые.
— Впоследствии стало ясно, что такова общая реакция у любого человека, впервые оказавшегося на поле боя, — сказал Джим. — Стрельба по людям — действие неестественное.
(Личные наблюдения Джима согласовываются с результатами исследований, проведенных после Второй мировой военным историком генералом С. Л. А. Маршаллом. Тот опросил тысячи американских пехотинцев и пришел к выводу, что лишь 15–20 процентов из них стреляли на поражение. Прочие же палили наугад либо вообще не открывали огонь, найдя себе какое-то иное занятие.
Причем 98 процентов из тех, кто в самом деле стрелял, позднее были глубоко травмированы собственным поведением. Оставшиеся 2 процента получили диагноз «агрессивного психопатического синдрома» и в принципе не имели ничего против убийств при любых обстоятельствах, будь то дома или за границей.
Конечный вывод, к которому пришел подполковник Дейв Гроссман из Исследовательской группы по вопросам киллологии, таков: «непрерывные боевые действия сведут с ума 98 процентов населения, а оставшиеся 2 процента уже изначально были сумасшедшими».)
После Вьетнама Джим некоторое время страдал от депрессии. Он обнаружил, что не может присутствовать при рождении собственной дочери, — не выносит ничего, что напоминает ему о боли. Пресса не затрагивала тогда подобные вопросы, и в роддоме его посчитали сумасшедшим. Джима мучила мысль о том, что рядовой первого класса Шоу погиб из-за своих боевых товарищей, которые были импульсивно простодушными и добросердечными и вовсе не представляли собой машин-убийц, как того хотела от них армия.
Джим пригласил меня в свой дом. Его жилище словно сошло со страниц книжки о добром волшебнике; там было полно образчиков буддийского искусства, картин со всевидящим оком на вершине пирамиды и тому подобное.
— Человек, которого манит военная служба, с превеликим трудом способен проявлять… коварство. Мы страдали во Вьетнаме оттого, что не умели лукавить, а попросту выставляли себя напоказ, охваченные чувством самопровозглашенной справедливости и добродетельности, после чего нам отстреливали задницы. Кое-какого коварства можно набраться от иных ведомств в американском правительстве, но в армии его найти сложно.
В 1977 году Джим обратился в Пентагон, к генерал-лейтенанту Уолтеру Кервину, тогдашнему замначальнику штаба Сухопутных войск. Он написал ему, что хотел бы видеть армию более изощренной. Предложил свою кандидатуру для проекта по выявлению соответствующих фактов и обстоятельств. Где и как — он не знал. Но страстно хотел обучиться хитрости. Пентагон согласился взять Джима на денежное довольствие и оплачивать текущие расходы на протяжении всего исследования. Джим сел за руль.
Стивен Хальперн сочиняет медитативную и воздействующую на подсознание музыку, которую он продает на компакт-дисках через Интернет. Например: «Как добиться идеального веса» («Проигрывать при всяком приеме пиши. Жевать медленно. Ты любишь и полностью принимаешь свое тело»); «Как воспитывать своего внутреннего ребенка» («Избавляйся от обид на родителей за то, что они отказывались удовлетворять твои потребности»); или «Как расширить границы интимных отношений» («Твое тело знает, в каком месте меня трогать. Тебе нравится прикасаться ко мне и обниматься»),
«На протяжении 25 лет, — сообщает нам веб-сайт Стивена, — его музыка вошла в жизнь миллионов; она звучит в квартирах, центрах йоги и массажа, палатах для безнадежных больных и в офисах инновационных компаний по всему миру».
Стивен познакомился с Джимом Чанноном в самом начале своей карьеры, в 1978 году, на конференции течения «Нью-эйдж» в Калифорнии. Джим сказал ему, что хотел бы каким-то образом приспособить музыку Стивена, чтобы сделать американского солдата более мирным; Джим выразил надежду, что на поле битвы такая музыка сделает более мирным и врага.
Первой мыслью Стивена было вот что: «Уносим ноги! Срочно!»
— Видите ли, — пояснил мне Стивен, — иногда тебя берут на карандаш. Начинают следить за тем, что ты делаешь. Вот я и спросил себя: «Что это за человек? Может, он просто прикидывается, будто хочет научиться чему-то доброму, а на самом деле задумал пойти против меня?»
Поразительно, до какой степени живо Стивен помнил свою встречу с Чанноном. Военные не так уж и часто обращаются к создателям эмбиент-композиций. Плюс к тому Джим производил впечатление человека, на практике воплотившего концепцию внутренней умиротворенности. И вообще он был очень обаятелен. А потом, добавил Стивен, не надо забывать, что времена стояли параноидальные. «Мы только-только выбрались из Вьетнама. И выяснилось, что большинство наших агитаторов-пацифистов были двойными агентами. То же самое творилось с уфологами».