Безумный спецназ

Он прыгнул за руль своей машины и умчался домой искать кассету с записью, где хомяка «засматривают» до смерти. Пока Гай отсутствовал, его дети Брэдли и Джульетт установили треногу с видеокамерой и принялись меня снимать.

— А это зачем? — удивился я.

Молчание.

— Вам лучше у папы спросить, — наконец ответила Джульетт.

Через час вернулся Гай. С собой он принес целую стопку бумаг и фотографий, а также пару видеокассет.

— А, я вижу, Брэдли решил включить камеру, — сказал он. — Да вы не волнуйтесь! Просто мы снимаем все подряд. Вы ведь не возражаете?

Гай вставил кассету в видеомагнитофон, и мы стали смотреть запись.

На экране появилась клетка с двумя хомячками. Гай объяснил, что смотрел он только на одного из них и внушал, чтобы тот возненавидел свое колесо, в то время как второй, «нерассматриваемый» хомяк оставался в качестве контрольного экземпляра. Прошло двадцать минут.

— А вот у меня никогда не было хомячков, — наконец сказал я, — и поэтому я не зна…

— Брэдли! — оборвал меня Гай. — Ты когда-нибудь держал хомяков?

— Да, — отозвался его сын из-за стенки.

— Приходилось видеть, чтобы они выделывали вот такое?

Брэдли зашел в комнату и некоторое время смотрел на экран.

— Никогда, — сказал он.

— Нет, вы только взгляните, как он пялится на свое колесо! — воскликнул Гай.

И впрямь, подопытный хомячок демонстрировал все признаки крайнего недоверия к колесу. Он сидел в дальнем углу клетки и мрачно его разглядывал.

— А ведь раньше этот зверь просто обожалсвое колесо, — пояснил Гай.

— Действительно странно, — сказал я, — хотя должен признаться, что эмоции типа осмотрительности и недоверчивости не так уж легко выявить среди этих животных.

— Вот-вот, — кивнул Гай.

— Но знаете, среди моих читателей обязательно найдутся люди, держащие хомячков.

— И отлично, — сказал Гай. — Тогда они тем более будут знать, насколько редкимявляется такой феномен. Уж ваши любители хомячков точно это заметят.

— Да, — согласился я, — те из моих читателей, кто держит хомяков, поймут, является ли такое поведение аномальным… Ах, он упал!

Хомяк в самом деле упал, задрав все четыре лапки в воздух.

— Это я завершаю поставленную задачу, — сказал Гай. — Смотрите! Второй хомяк лезет на него! Прямо поверху! Это дико! Необъяснимо! Сумасшествие, правда? А этот-то даже не двигается! И вот здесь я ставлю точку.

Свалился второй хомяк.

— Так вы уронили обоих! — поразился я.

— Да нет, второй просто упал, — поправил меня Гай.

— Ясно, — сказал я.

Тишина.

— И он теперь мертв? — спросил я.

— Самое удивительное еще впереди, — сказал Гай. У меня возникло подозрение, что он увиливает от прямого ответа. — Вот!Самое странное!

Хомяк не шевелился. Так он пролежал — абсолютно неподвижно — минут пятнадцать. Затем встряхнулся и вновь принялся за еду.

На этом запись кончилась.

— Гай, — сказал я, — что-то я не понял. Тот хомяк вроде бы вел себя необычно по сравнению со вторым, контрольным животным, но, с другой стороны, совершенно определенно не погиб. А ведь вы сказали, что я увижу как он умирает.

Короткая пауза.

— Это все моя жена, — объяснил Гай. — Она сказала «нет». Там, у нас дома. Она сказала: «Ты же не знаешь, а вдруг этот парень — плаксивый либерал». Она мне сказала: «Не надо ему показывать как умираетхомяк. Не надо. Возьми лучше ту кассету, где хомяк ведет себя странно».

Далее Гай сообщил мне, что просмотренная пленка на самом деле представляет собой монтаж из эпизодов, заснятых на протяжении двух дней непрерывного пристального разглядывания. Так вот именно на третий день, сказал Гай, хомяк упал замертво.

— Я привидение, — добавил он.

Мы вышли в вестибюль его танцстудии и встали возле доски объявлений. К ней было пришпилено множество фотографий, отражающих историю успеха семейства Савелли. Дженниф, вторая дочь Гая, танцевала с Ричардом Гиром в мюзикле «Чикаго». Она танцевала также на 75-й церемонии вручения премий «Оскар». Но на этой стене не нашлось ничего, что бы поведало мне про Гая: ни газетных вырезок, ни снимков…

— Вы бы никогда не услышали мое имя, кабы не полковник Александер, — сказал он.

И это правда. Все, что мне удалось обнаружить в газетах, — это лишь коротенькое сообщение на страницах «Кливленд плейн лидер», где упоминалось, что его ученики выиграли такие-то и такие-то местные соревнования. Другая сторона его жизни была совершенно скрыта от глаз прессы.

Гай порылся в стопке бумаг и фотографий.

— Вот! — сказал он. — Взгляните на это!

Он передал мне какой-то рисунок.

— Гай, — сказал я. — Неужели это Козлиная лаборатория?!

— Да, — ответил он.

Брэдли тем временем молча снимал на камеру, как я изучаю схему Козлаборатории.

Тут Гай вдруг уронил бумаги и фотографии. Все разлетелось по полу. Мы нагнулись и принялись собирать их обратно в стопку.

— Ах, — пробормотал Гай. — Как же я оплошал… Ведь вам нельзя видеть это…

Я немедленно повернул лицо. За те несколько секунд, которые ушли у Гая, чтобы спрятать секретную вещь среди прочих документов, я успел разглядеть то, чего мне не дозволено было видеть.

— Черт возьми! — воскликнул я.

— Да уж, — сказал Гай.

Это был расплывчатый любительский снимок какого-то солдата, пригнувшегося возле изгороди на мерзлом, заиндевевшем поле. Фотография, судя по всему, запечатлела его в момент убийственного удара из арсенала приемов каратэ, наносимого ребром ладони. Вторым действующим лицом был козел.

— Иисусе Христе, — сказал я.

— Нет, вам никак нельзя было это видеть, — расстроенно бормотал Гай.

И вот что выяснилось. Все началось с телефонного звонка, неожиданно прозвучавшего летом 1983 года.

— Мистер Савелли? — сказал незнакомый голос. — Я к вам от ВДВ.

Это был полковник Александер.

Гай не был военным. Зачем же они позвонили ему? Полковник объяснил, что с тех пор, как его бывший инструктор рукопашного боя по имени Майкл Эчайнис погиб в Никарагуа в 1978 году, спецназ прекратил преподавать такого рода приемы в учебке Форт-Брэгга, однако сейчас они решили попробовать вновь. Гая выбрали потому, что, как сообщил полковник, практикуемый им боевой стиль — куньтао— обладает одним уникальным мистическим аспектом. Своим ученикам Гай не устает повторять, что «выйти невредимым из схватки можно лишь при полном слиянии психического, физического и духовного» и что «мы намерены преподавать этот интегральный подход и продемонстрировать, как можно достичь исключительных паранормальных результатов, которые обычно ассоциируются со сказками для детворы».

Полковник спросил Гая, не мог бы тот на неделю-другую приехать в Форт-Брэгг и попробовать себя в этом деле? Не мог бы он заменить Майкла Эчайниса? Гай сказал, что попытка не пытка.

В первый день занятий Гай учил солдат голыми руками разбивать бетонные плиты, выдерживать удар ломом по шее и заставлять других людей забыть, что те собирались сказать.

— Как же можно заставить человека забыть,что он собрался сказать? — спросил я.

— Запросто, — ответил он. — Надо сделать вот так…

Гай сморщил лицо и заорал: «Не-еееет!»

— И все? — удивился я.

— А вы никогда не играли в бильярд? Не помните, как оно бывало, что если промажешь, невольно захочешь, чтобы соперник тоже промахнулся? И ты как бы взрываешься: «не-еееет!»— и он промахивается! Та же самая штука.

— То есть все дело в тоне голоса? — спросил я.

— Да нет же, говорить надо про себя, — раздраженно отреагировал Гай. — Внутри себянадо разбудить это специальное чувство.

И случилось так, что вечером первого дня спецназовцы упомянули, что у них есть козлы. Гай сказал мне, что не помнит, кто именно поднял эту тему, но зато у него в памяти осталось, как он сам в ходе этой вечерней беседы предложил: «А давайте попробуем».

— Словом, на следующее утро, — продолжал Гай, — они привели козла, оборудовали место, и мы начали.