Страница 164 из 171
Рядом раздалось утробное рычание. Я резко развернулся, смахнув со своего плеча руку Ходсона, и застыл. Существо было здесь, в комнате. Оно скорчилось в углу, за тяжелой стальной решеткой, и глядело на меня осознанно и с ненавистью. И тут все детали сложились в моем сознании в одну целую, поразительную и яркую картину. Решетка крепилась к стене с одной стороны при помощи петель, так что могла открываться и закрываться. Существо сидело в клетке с тремя созданными природой каменными стенами, всего в нескольких шагах от меня, — чудовищная карикатура на человека. Бочкообразная грудь, покатые тяжелые плечи, длинные руки. Короткие, жесткие волосы щетинятся на всем теле, но лицо гладкое и коричневое, широкие ноздри трепещут, маленькие глазки горят под низким нависающим лбом. Я увидел темный, влажный пластырь у него на боку, пятна крови на полу и стоящую между нами, держась одной рукой за решетку, старуху. Она повернулась и зыркнула на меня, и в глазах ее полыхнула злоба куда более жгучая и нечеловеческая, чем тлела в зрачках странного существа.
А существо рванулось ко мне. Гигантская рука дернула решетку, и сталь зазвенела, завибрировав. Я хотел закричать, предостеречь старуху, но существо ею не интересовалось. Оно просто игнорировало ее. Оно тянулось ко мне, растопырив когтистые пальцы, и рычало, обнажив желтые зубы. Я попятился, и Ходсон вновь опустил руку мне на плечо:
— Идем. Не надо нам оставаться тут. Он знает, что вы ранили его, и я бы не стал полагаться даже на эти стальные прутья, если он выйдет из себя.
— Но женщина…
— С ней ничего не случится, — перебил он.
И подтолкнул меня к лаборатории. Рычание поутратило ярость, и я услышал, как старуха заговорила на каком-то непонятном языке — заговорила, обращаясь к существу. А потом вторая железная дверь с лязгом захлопнулась за нами.
Ходсон отвел меня в комнату, указал на стул и принялся рыться в ящике стола. Я заметил, что он сунул в карман шприц.
— Вы собираетесь воспользоваться этим? — спросил я.
Он кивнул и открыл большую коробку с медикаментами.
— Транквилизатор, — пробормотал Ходсон.
— Но оно разорвет вас, едва вы приблизитесь.
— Женщина удержит его, — сказал он. — Ждите здесь. Я вернусь, когда исправлю то, что вы натворили.
Он ушел за занавеску. Я сидел и ждал.
Вернулся Ходсон, с закатанными рукавами рубахи, налил два больших стакана и протянул мне один.
— Рана несерьезная, — сообщил ученый. — Он выживет.
Я кивнул. Ходсон уселся напротив меня. Вкус спиртного показался мне странноватым, должно быть, оттого, что во рту пересохло, к тому же лихорадка возвращалась. Мне хотелось задать множество вопросов, но я ждал, чтобы Ходсон заговорил первым.
— Значит, вот оно, правильное изучение человека? Стрельба в человека?
— Это человек?
— Несомненно.
— Оно напало на мой лагерь. Убило лошадь. У нас не было выбора.
Ходсон кивнул:
— Все верно. Такова природа человека. Убивать и не иметь выбора. — Он устало покачал головой и вдруг рассмеялся. — Итак, вы раскрыли мою тайну. Что теперь?
— Не знаю. Тайна осталась тайной. Мне бы хотелось осмотреть существо.
— Нет. Это невозможно.
— Но вы-то досконально исследовали его, полагаю?
— В физическом смысле? — Он пожал плечами. — Мне интереснее изучать его поведение. Вот почему я разрешаю ему бесконтрольно бегать на воле.
— И все же оно возвращается сюда? Возвращается в клетку по собственной воле?
Он снова рассмеялся:
— Я же говорил вам. Природа человека — не иметь выбора. Он возвращается, потому что он — человек, а человек приходит домой. Основной инстинкт. Чувство собственности.
— Вы уверены, что это человек?
— Гоминид. [85]Да, абсолютно.
— Вы расскажете мне о нем?
— Сейчас поздновато для секретов.
— Как вы можете быть убеждены, что это человек? Или человекообразное? А не, скажем, новый вид примата? Каким определением, каким критерием вы пользуетесь?
— Критерием? Вы так ничего и не поняли. Есть только одно определение человека. Я пользуюсь абсолютным критерием.
Я ждал, но объяснений не последовало. Он пил, прихлебывая мелкими глотками, кажется предвкушая вопросы.
— Вы открыли его здесь, так?
— В определенном смысле — да.
— Давно вам известно о нем?
— Много лет.
— И есть другие?
— На данный момент нет.
Все это ни о чем мне не говорило.
— Почему вы ждали так долго, зачем скрывали? Что вам дало ваше молчание?
— Время. Я уже говорил вам как-то. Время — самое важное. Я изучал его как человека, а не как диковинку. Естественно, ему нужно было время, чтобы повзрослеть. Разве можно судить о поведении человека по ребенку?
— Значит, вы нашли его, когда он был еще очень мал?
— Да. Воистину очень мал.
Он таинственно улыбнулся.
— И когда вы определили, что это человек?
— До того, как я… нашел его.
— Это бессмысленно! — воскликнул я. — Зачем говорить загадками? Каково ваше определение человека?
— Я не нуждаюсь в определении, — заявил он, явно наслаждаясь.
Ходсону хотелось рассказать мне все, неодолимая тяга ошарашивать коллег вернулась к нему, поднимая настроение.
— Видите ли, я не совсем открыл его, — сказал он. — Я знал, что он человек, потому что создал его.
Последовало долгое молчание, во время которого ученый наблюдал за мной.
— Вы имеете в виду мутацию?
— Особую форму мутации, совершенно особую. Это не изменение, а регрессия. То немногое, что я сообщил вам в ваш прошлый незваный визит, было правдой, да только не всей правдой. Я сказал, что открыл способ контроля мутации, но на самом деле зашел гораздо дальше. Управляя мутацией, я обнаружил, что она — ключ к клеточной памяти. Закон мутации может быть применен для разблокирования забытых репликаций.
Ходсон осушил стакан. Лицо его пылало румянцем.
— Понимаете, клетки забывают. Вот почему мы, например, стареем. Наши клетки забывают, как воспроизводить молодость. Но это знание, пусть и забытое, все еще в них. Точно так же то, что забывает человек, хранится в его подсознании. Так же, но на другом уровне. И вот как подсознательное можно извлечь при помощи гипноза, так и клетку можно заставить вспомнить при помощи химической обработки. В этом-то, Брукс, и есть корень жизни. Возможно, даже ключ к бессмертию среди прочего. Мы в силах научить наши клетки не забывать репликацию молодости. — Он пожал плечами. — Но человек, каков он есть, недостоин вечности, и я не заинтересован в том, чтобы дарить ему бессмертие. Пока не время. Меня интересует человеческая эволюция, и я применил свои знания к этой области. Я первый и единственный человек, видевший, как происходит эволюция. Брукс, я создал своего предка!
На лице его был написан не только энтузиазм. Что-то сродни безумию искажало черты Ходсона.
— Но как…
— Вы еще не поняли? Я обработал родителей, химически воздействовав на их гены. Их отпрыск, существо, которое вы видели, переброшен в прошлое через множество эпох, он несет черты, давным-давно забытые нашими клетками. Я, вероятно, мог бы зайти еще дальше, вернувшись к первым формам жизни — одноклеточным существам периода зарождения жизни на планете. Но это меня тоже не интересует. Я ограничил себя человеком.
Он взял мой стакан, пересек комнату и снова наполнил его.
— Как вы классифицируете это существо? — спросил я.
Ходсон сел, нахмурившись:
— Точно я не уверен. Предок ветви современного человека. Возможно, не нашей ветви, а параллельной. Человек, каким он мог быть десять миллионов лет назад. Или пять миллионов лет. Время неопределенно.
— И оно действительно отпрыск ныне здравствующих родителей?
— Отец его мертв. Боюсь, что его потомок — или предок, как вам будет угодно, — несколько лет назад разорвал папаше глотку, — с равнодушием врача сообщил Ходсон. — А мать… вы удивлялись, как может старуха справиться с ним? Почему он возвращается сюда, когда ему больно? Она его мать.