Страница 160 из 171
Наконец, чувствуя, что надо сделать что-то конструктивное, я достал планшет и развернул лучшую карту здешних мест. Ей прискорбно недоставало подробности, многое было указано весьма приблизительно — мол, здесь какая-то возвышенность, и только. Я спросил Грегорио, где мы, и он нахмурился, склонившись над картой. Тяжелая капля упала на Магелланов пролив и струйкой стекла с листа.
— Здесь. Где-то здесь.
Он ткнул пальцем в центр одного из белых пятен. Это ни о чем мне не говорило — кроме разве что того, что мы находимся на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря.
— Ну а есть тут какие-нибудь ориентиры, что-то, от чего можно оттолкнуться?
Грегорио на секунду задумался, водя пальцем по карте.
— Ранчо Макферсона ближе всего, — сказал он, рисуя ногтем кружок значительно севернее, но все же в пределах непрорисованной области. — Где-то тут. Туда я ехал, когда искал работу. Когда увидел ту тварь.
Что ж, это вселяло надежду, и я мысленно обругал себя за то, что не выяснил заранее, где живет Макферсон. Существо наведывалось туда несколько раз, и по крайней мере однажды после того, как его видел Грегорио, а это свидетельствовало о том, что оно все еще частенько появляется здесь. Впрочем, я прекратил самобичевание, осознав, что все равно не нашел бы ферму Макферсона на карте и не подозревал, что Грегорио ведет меня именно сюда, но решил, что стану строить другие версии на этой основе.
— Ты знаешь, где живет Ходсон?
Грегорио покачал головой:
— Не слышал этого имени. Там ранчо?
— Нет. Просто дом. В лощине.
Он улыбнулся:
— Лощин много. Домов не видел. Севернее — точно. Я знаю, что тут, на севере, я здесь работаю иногда.
Я осторожно свернул карту и убрал ее в планшет.
— Как же мне искать это существо?
Он пожал плечами, глядя на огонь. Отсветы плясали на его лице, как солнечные зайчики на гранитном памятнике.
— Жди, — сказал он. — Ты должен ждать.
— Но почему оно должно прийти сюда?
— По двум причинам, наверное. — Он снова улыбнулся, но это была странная, напряженная улыбка. — Первая — вода. — Грегорио кивнул в сторону ручья. — Это единственная питьевая вода по эту сторону горы. Есть маленькие ручьи, они появляются и исчезают, и пруды, которые превращаются в болота, а тут все время свежая вода, другой нет на много миль вокруг. Она берет начало неподалеку и кончается сразу за грядой. Так что, если эта тварь нуждается в питье, думаю, она будет пить где-то тут.
Объяснения восхитили меня, хотя я и почувствовал себя дилетантом, не додумавшимся до такой простой и такой важной для розысков вещи; хорошо, что Грегорио — человек здравомыслящий. Он все еще улыбался костру.
— А вторая причина? — спросил я.
— Вторая — потому что мы здесь, — ответил он.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Костер жарко дышал в лицо, и все же меня вдруг пробрал холод. Грегорио встал, подошел к груде мешков и припасов, а потом вернулся с дробовиком и протянул его мне. Что ж, куда уж яснее. Я собрал ружье и положил его в свою палатку.
Утром я направился на поиски истока ручья. Грегорио заверил меня, что это недалеко и что наш поток — продолжение подземного или, точнее, подгорного русла. Я надел тяжелые ботинки, чтобы карабкаться по скалам, и прихватил дробовик. Грегорио хотел сопровождать меня, но я счел это необязательным, так как собирался идти вдоль ручья и не боялся заблудиться, поскольку всегда мог тем же путем вернуться обратно.
Поток врывался на территорию лагеря миниатюрным водопадом, втискиваясь в узкую щель между камнями и с комической яростью рушась вниз с высоты в пару дюймов: этакая Ниагара мира насекомых. Невозможно было бы следовать за извилистой струей, огибающей скалы и ныряющей под них, но в этом и не было необходимости. Я пересек барьер в самом удобном месте и шагал вдоль периметра, пока не нашел участок, где вода текла по кругу. Ручей тут струился медленно, и я сделал вывод, что скалы, сквозь которые ему приходится пробиваться, сжимают и ограничивают поток, иначе откуда взяться такой лилипутской свирепости по нашу сторону? Но на открытом пространстве ручей неторопливо тек по болотистой местности, и не так-то просто оказалось отследить главное русло. Несколько раз я обнаруживал, что свернул на боковое ответвление, которое сужалось, а потом и вовсе исчезало, впитавшись в землю. Однако я по-прежнему не опасался сбиться с курса, так как двигался вверх по склону и мог видеть окружающие лагерь деревья, и чем дальше я шел, тем шире и глубже становился ручей.
Минут через десять-пятнадцать я услышал впереди рокот и понял, что источник близко. Я почти добрался до гребня холма, позади которого возвышался на фоне неба огромный утес. Ручей еще больше разлился, и когда я поднялся на вершину, то увидел водопад, рушащийся с соседнего холма. Точно такой же, как каскад в нашем лагере, только увеличенный во много-много раз. Вода рвалась из длинной расселины в утесе и устремлялась вниз, пренебрегая ветром, ныряя в бурлящую заводь у подножия неприступной каменной стены. Некогда лавина разворотила тут землю, образовав у водопада мутную лужу, и избыток воды, которая переливалась через край, обернулся ручьем.
Я прибавил шагу и вскоре уже стоял возле бассейна. Меня обдавало брызгами, рев рвал барабанные перепонки. Это был настоящий источник, который любое крупное животное предпочтет мелководному ручейку, и я тут же увидел следы этих животных, опознав те, что оставили лисица, ондатра и дикая овца, и не определив, кому принадлежит множество иных отпечатков.
Я обогнул водоем по берегу и оказался на другой стороне.
И там увидел очень четкий, почти человеческий след. Я смотрел на него какое-то время, не в силах поверить, что обнаружил то, что искал, так быстро и просто. Но след никуда не делся. Да, он походил на отпечаток босой человеческой ноги — но не во всем. Пальцы были слишком длинными, и большой палец сильно отстоял от остальных, совсем не так, как обычно. Но, без сомнения, след оставил примат, и крупный примат. С отчаянно колотящимся сердцем я кинулся на поиски иных свидетельств, но след был только один. Впрочем, с этого места существо, оставившее оттиск своей ноги на земле, легко могло перепрыгнуть на ближайшие камни, так что обнаруженного единственного доказательства хватило, чтобы убедить меня, что это место — то самое и все, что мне нужно сейчас, — это терпение. Если я стану ждать, спрятавшись возле источника, рано или поздно существо появится.
Но тут неожиданно возникла иная проблема, которую я до сего момента умышленно игнорировал. Если — и когда — я обнаружу существо, что мне делать? Или что оно сделает? Я ведь совершенно не знал, что оно собой представляет, человек ли это, или зверь, или и то и другое сразу? Если есть хоть малейшая вероятность, что это человек, я не смогу поймать его в ловушку или захватить силой. Разрешить эту моральную каверзу я был не в состоянии, поскольку, не видя существо, не мог ни отнести его к какой-либо группе, ни понять, кто это, хотя бы приблизительно.
Я вернулся в лагерь, преисполненный возбуждением и желанием поскорее рассказать Грегорио о моей находке. Когда я, оскальзываясь, спустился со скал, мне на секунду показалось, что мой проводник исчез, но потом я увидел его возле лошадей. В руках он держал винтовку, направленную стволом в землю, но я успел заметить уголком глаза движение и догадался, что Грегорио выжидал, прицеливаясь, едва заслышав звуки моего приближения. Опять меня охватили дурные предчувствия и подозрения насчет того, что он может поступить опрометчиво; я даже не сомневался в том, что, будь на моем месте то существо, Грегорио без колебаний воспользовался бы оружием.
И я промолчал об отпечатке ноги. Однако сказал, что был у водопоя и собираюсь ждать там в укрытии.
— Когда начнешь ждать? — спросил Грегорио.
— Как можно скорее. Сегодня ночью.
— Ночью? — В голосе его звучало более чем недоумение — он просто не мог постичь смысла поступка, с которым был не согласен.