Страница 155 из 171
Круг бледного колеблющегося света сопровождал меня, скользя по неровным каменным стенам и оживляя зловещие тени. Он тянулся навстречу сиянию в конце коридора, теряясь в нем, отступая от печей, от груды тряпья, преградившей мне путь.
Тряпья, которое шевелилось.
Я закричал бы, не откажи мне голос, и застыл, превратившись в немую статую, когда лохмотья переместились, обрели форму и передо мной возникло лицо, искаженное, морщинистое, но человеческое, обмотанное какими-то грязными тряпками, с горящими под нависающим лбом глазами. Это была женщина, старуха, горбатая и перекошенная. Она приближалась ко мне. Потом остановилась, широко раскинув руки, омерзительной пародией на распятие перекрыв дорогу; растрепанные лохмотья свисали с ее локтей, точно продолжение тела, точно какая-то перепонка, соединяющая руки с боками.
Она зашипела, выплюнув восклицание, возможно слово, на неизвестном языке, раскачиваясь из стороны в сторону на кривых ногах, а потом за ней возникла другая фигура, отшвырнула старуху и двинулась ко мне. Сердце мое остановилось, а потом взорвалось, едва не затопив мозг горячей волной крови. Я уронил свечу и увидел в луче бьющего с пола света индейца, с раздувающимися ноздрями и глазами, тонущими в овалах теней, брошенных на глазницы выступающими скулами. Пальцы его сомкнулись на моем плече — с немыслимой силой, словно им ничего не стоило раздавить мне кости. Честное слово, я ожидал, что умру в тот же миг.
Потом хватка ослабла. Я смутно осознавал, что Ходсон крикнул что-то из лаборатории; слышал глухой лязг закрывшейся железной двери. Потом индеец развернул меня и, подталкивая перед собой, повел обратно тем же путем, что я пришел сюда. Я не сопротивлялся, и он не проявлял чрезмерной грубости, хотя эти руки были не способны к нежности. Он шел за мной, пока мы не добрались до моей комнаты, потом показал на кровать четырьмя растопыренными пальцами и стоял в проеме, пригнувшись, пока я, скорчившись, вползал на койку. Когда я повернулся на бок, он ушел. Штора из бусин прошелестела, прощаясь с ним, и я обмяк на постели, расплылся безвольной лужей, и мне не стыдно признаться в этом.
Прошло некоторое время, прежде чем мой разум освободился от эмоций и я вновь обрел способность думать. Хотя мысли метались беспорядочно. Кто издал тот звук? Что там, в комнате за лабораторией? Кто эта древняя карга, каковы ее обязанности, что сделал бы со мной индеец, не крикни Ходсон? Где была Анна? Каковы взаимоотношения живущих в этом доме, каковы их роли в чудовищном спектакле, разыгрываемом здесь, какую цель они преследуют? Я не находил ответов и едва ли хотел их отыскать, не готовый к тому, чтобы ужасное знание растравливало мозг, когда плечо мое все еще горело после страшных тисков гиганта-индейца, а кошмарный крик вибрировал в памяти.
Утром в мою комнату вошла Анна.
Она вела себя так, словно ничего необычного этой ночью не произошло, просто сказала, что завтрак готов. Я так и не разделся, соленый пот подсох на моей одежде беловатыми разводами, но она этого не заметила — или воздержалась от комментариев. Я сразу встал и последовал за девушкой в гостиную; Ходсон уже сидел за столом. Выглядел он усталым и опустошенным. Я сел напротив него.
— Хорошо спалось? — осведомился он.
Я промолчал. Анна налила кофе из глиняного кувшина. Руки Ходсона почти не дрожали, пока он пил.
— У меня не получилось уснуть, — небрежно проговорил он. — Я часто встаю посреди ночи и делаю какую-нибудь работу.
— Работу? Какую работу?
— Прошу прощения? — Его досада и удивление, вызванные моим тоном, казались искренними.
— Ради всего святого, что за крик был этой ночью?
Ходсон задумался на несколько секунд, вероятно прикидывая, что мне ответить, если вообще стоит отвечать, и взвешивая, удовлетворить ли мое любопытство или отругать за дерзость.
— А, вы имеете в виду — как раз перед тем, как вы явились в лабораторию?
— Вот именно.
— А я-то все думаю, чего это вам вздумалось бродить в темноте.
— А я все думаю о причине того звука.
— Я слышал его, — сказал Ходсон. — Да, если поразмыслить, неудивительно, что он возбудил ваше любопытство. Но знаете, это просто ветер. Слышали, как он воет выше в горах? Так вот, иногда порывы проникают в трещины скал и проносятся по пещере. Меня в первый раз тоже ошеломил этот звук. Так и подмывало отыскать щель и законопатить ее, но, к сожалению, она необходима для естественной вентиляции. Иначе, видите ли, в лаборатории будет так же душно, как в туннеле.
— Это был не ветер.
— Не тот ветер, звуки которого вы когда-либо слышали, Брукс. Но тут странное место, и ветер приходит оттуда, где еще не рисковала ступать нога человека.
И я засомневался. Раньше я был точно уверен, но ведь существовала вероятность того, что Ходсон говорит правду. Я заметил, что воздух в лаборатории свежий, следовательно, отверстия в скале имелись. Но кошмарный звук до сих пор жил в моей памяти, вынуждая сомневаться в объяснениях Ходсона.
— Извините, если индеец напугал вас, — продолжил Ходсон. — Я, понимаете, дал ему указание никого не впускать в лабораторию без меня. Он просто исполнял свои обязанности.
— Если бы вы не крикнули…
Ходсон молчал, держа кружку у губ.
— Он убил бы меня?
— У вас слишком живое воображение для ученого, — хмыкнул Ходсон и отхлебнул кофе. — Я, знаете ли, не Франкенштейн. Не безумный профессор из плохого фильма. Хотя, должен сказать, тупая толпа обычно недопонимает безумных ученых и дурно обращается с ними.
— Кто та старуха?
— Вас это не слишком касается, но отвечу — она старая служанка. На самом деле не такая уж и старая, но местные дряхлеют быстро. От нее уже нет никакой пользы, но я разрешил ей остаться. Ей некуда больше идти. Но вы же наверняка не заподозрили злого умысла в несчастной пожилой женщине, а?
Насмешливое выражение его лица разозлило меня.
— Очень благородно с вашей стороны позволить ей остаться, — вызывающе заявил я. — И снабдить ее столь экстравагантным одеянием.
В его глазах мелькнуло что-то — однако не возмущение.
— Мои дела — это мои дела, — отрезал он. — А вам, кажется, пора отправляться. Индеец уже оседлал вашу лошадь и ждет вас.
У дверей я обернулся:
— Извините, что побеспокоил вас.
Ходсон пожал плечами. Анна стояла рядом с ним.
— Ничего, — сказал он. — Возможно, мне было на пользу поговорить с кем-то. Удачи вам в ваших расследованиях.
— До свидания, — сказала Анна.
Мы торжественно пожали друг другу руки, как того, по ее представлениям, требовало прощание. Она осталась у дверей даже после того, как Ходсон вернулся в комнаты. Индеец вывел лошадей из-за угла, и я заметил, что оба животных нервничают, бьют копытами и фыркают. Когда я поставил носок ботинка в стремя, моя кобыла шарахнулась в сторону, и мне пришлось прыгать за ней на одной ноге, цепляясь за гриву и заднюю луку, прежде чем удалось все-таки взобраться в седло. Раньше лошадь была очень спокойной. Индеец взлетел на своего коня и первым двинулся вверх по тропе. Я оглянулся и помахал Анне. Она тоже подняла руку, но неуверенно, видимо, незнакомая с этим жестом. Потом она скрылась в доме.
«Что ж, вот и все», — подумал я, когда мы выбирались из узкой лощины. Но потом заметил еще кое-что. Северный склон горы порос кустарником, зелень тянулась до самого подножия, и, когда мы проезжали над зарослями, я разглядел примятую полосу, возможно в ярд шириной, бегущую с вершины холма, а там, где она заканчивалась, грудой валялись сломанные ветки, словно скрывая что-то. Сквозь переплетение сучьев смутно виднелось что-то серое. Казалось, что что-то стащили вниз с края горы и поспешно спрятали. Определить, что это, я не мог. Когда мы достигли верхней точки тропы, я увидел в небе два темных крылатых силуэта, которые, покружившись, начали осторожно снижаться, вытянув длинные шеи, опустив головы с острыми кривыми клювами. Отвратительные падальщики медленно планировали к северному склону; потом их скрыла возвышенность, мы двинулись дальше, и я больше ничего не видел.