Путешественник

Итак, мы втроем забрали свои пожитки из каюты и приготовились сойти на берег. Пристань была полна грязных оборванцев, которые теснились у сходней корабля, махали руками и оттесняли друг друга, предлагая свои услуги на торговом французском и на других языках:

— Отнесу ваши вещи, монсеньор! Господин купец! Мессир! Mirza! Sheikh khaja!..

— Провожу к auberge! Гостиница! Locanda! Караван-сарай! Хана!..

— Обеспечу вас лошадьми! Ослами! Верблюдами! Носильщиками!..

— Проводник! Проводник, говорящий на sabir! Проводник, говорящий на фарси!..

— Женщина! Красивая толстая женщина! Монашка! Моя сестра! Мой маленький брат!..

Дядя потребовал только носильщиков: он отобрал четверых или пятерых невероятно чумазых мужчин. Остальные разошлись, потрясая кулаками и выкрикивая проклятия:

— Аллах да не взглянет на тебя!

— Подавиться тебе мясом свиньи!

— …Съешь zab своего любовника!

— …Задница твоей матери!

Моряки выгрузили наши вещи с корабля, и новые носильщики забросили узлы — кто на спину, кто на плечи, а некоторые пристроили их на головы. Дядюшка Маттео приказал носильщикам, сначала на французском, затем на фарси, отвести нас в ту часть города, где жили венецианцы, — в лучшую тамошнюю гостиницу, и все мы отправились прочь с пристани.

Акра (или Акко, как ее называли местные жители) произвела на меня не слишком большое впечатление. Город был не чище, чем порт, он состоял преимущественно из убогих домишек, а его самые широкие улицы были такими же, как самые узкие улочки Венеции. Даже на площадях город провонял мочой. А уж там, где стены стояли вплотную, вонь была просто невыносимая: улочки представляли собой выгребные ямы с помоями и нечистотами, и голодные собаки средь бела дня сражались там за отбросы с отвратительными крысами.

Однако шум в Акре был еще хуже, чем зловоние. На каждой улочке, достаточно широкой для того, чтобы там можно было расстелить коврик, виднелись торговцы. Они сидели плечом к плечу на корточках перед маленькими кучками дрянных товаров — шарфов и лент, сморщенных апельсинов, перезрелых фиг, одежды пилигримов и пальмовых листьев, — и каждый пытался перекричать остальных. Нищие, слепые, безногие и прокаженные завывали, пускали слезу и хватались за полы нашей одежды, когда мы проходили мимо. Ослы, лошади и шелудивые верблюды — там я впервые увидел верблюдов — оттесняли нас с дороги, протискиваясь между отбросами по узким улочкам. Все эти животные выглядели изнуренными и жалкими под тяжестью грузов. Ими управляли погонщики, которые били несчастных палками и орали во все горло. Повсюду встречались группы мужчин всех национальностей — они стояли рядом и разговаривали в полный голос. Очень возможно, что некоторые из них лишь мирно беседовали о своих делах, торговле или о войне, а может, и о погоде, но их разговоры были такими громкими и эмоциональными, что больше напоминали яростные ссоры.

Когда мы оказались на улице достаточно широкой, чтобы идти рядом, я обратился к отцу:

— Ты сказал, что в это путешествие взял товар. Но я не видел ничего, что бы грузили на борт «Анафесто» в Венеции, и не видел, чтобы здесь судно разгружали. Товары все еще на борту корабля?

Отец покачал головой.

— Притащить сюда много груза — значит ввести в искушение бесчисленных разбойников и воров, которые помешают нам достичь цели путешествия. — Он прикинул в руке вес небольшого пакета, который нес сам, отказавшись отдать его кому-либо из носильщиков. — Вместо этого мы привезли сюда кое-что легкое и не привлекающее внимания, но имеющее огромную ценность для торговцев.

— Шафран! — воскликнул я.

— Именно. Частично — спрессованный в брикеты, а частично — в виде сена. И еще у нас имеется хороший запас стеблей.

Я рассмеялся.

— Ты, надеюсь, не собираешься выращивать здесь шафран и целый год ждать урожая?

— Вообще-то нет, но смотря как сложатся обстоятельства. Нужно быть готовым ко всяким случайностям, мой мальчик. На Бога надейся, а сам не плошай! Другие путешественники делают ведь «переходы в три боба».

— Что?

Дядюшка пояснил:

— Именно таким образом, не проявляя спешки, прославленный и вселяющий страх Чингисхан, дед нашего Хубилая, покорил множество земель. Его воины со своими семьями вынуждены были пересечь огромные просторы Азии, а их было слишком много, чтобы жить за счет мародерства или собирательства. Нет, они захватили с собой семена для посадки и животных, пригодных для разведения. И вот они так двигались себе вперед, а когда запасы еды подходили к концу, то вместо того, чтобы дожидаться обоза с припасами, просто делали остановку и разбивали лагерь. Монголы сажали зерновые и бобовые культуры, случали лошадей и скот, а потом спокойно ждали урожая и приплода. После этого, вновь сытые и с запасами провизии, они продолжали свой поход до следующей стоянки.

Я возразил:

— А я слышал, что они съедают каждого десятого из своих людей.

— Чепуха! — ответил дядюшка. — Какой военачальник станет приговаривать к смерти десятую часть собственного войска? Будучи человеком разумным, он скорее может приказать им съесть мечи и копья. Их оружие почти такое же съедобное. Сомневаюсь, что даже зубы монгола способны прожевать другого монгола-воина. Нет, они просто останавливаются, делают посадки и ждут урожая, а затем отправляются дальше, и все повторяется сначала.

Отец сказал:

— Они называют это «переходы в три боба», что, кстати, вдохновило монголов на один из боевых кличей. Когда бы монголы ни прокладывали себе путь во вражеском городе, Чингисхан обязательно кричал: «Сено кончилось! Задайте коням корма!» Это было сигналом для его орды: мол, можно начинать погромы и опустошение города, творить насилия и жестокие убийства. Таким образом они разорили Ташкент и Бухару, Киев и многие другие великие города. Говорят, что, когда монголы вторглись в Индию и захватили Герат [102], то они убили всех жителей этого города до последнего человека, а их было числом около двух миллионов. Это в десять раз больше, чем в Венеции! Разумеется, индийцев на свете столько, что для них такая потеря едва ли имела значение.

— С «переходом в три боба» монголы придумали довольно разумно, — признал я, — но лично мне такой способ путешествия кажется невыносимо медленным.

— Тот, кто имеет терпение, выигрывает, — сказал отец. — Эти неторопливые переходы привели монголов к границам Польши и Румынии.

— А также и сюда, — добавил дядюшка.

В этот момент мы как раз проходили мимо двух смуглых мужчин, в одежде, как оказалось, сделанной из кожи; она была слишком тяжелой и жаркой для этого климата. Дядюшка Маттео обратился к ним:

— Sain bina!

Оба выглядели слегка оторопевшими, но один поздоровался:

— Mendy, sain bina!

— Что это за язык? — спросил я.

— Монгольский, — ответил дядюшка. — Те двое — монголы.

Я изумленно уставился на него, а затем повернулся и стал разглядывать мужчин. Они уже отошли на некоторое расстояние и настороженно обернулись. Улицы Акры кишели людьми с экзотическими чертами лица, разным цветом кожи и в различных нарядах, но я пока не мог отличить одних чужеземцев от других. Неужели это и есть монголы? Орда, орко, пугало — весь ужас моего детства? Проклятие христианства и угроза западной цивилизации? На мой взгляд, они вполне могли бы быть купцами в Венеции, приветствующими нас во время вечерней прогулки по Рива-Ка-де-Дио. Разумеется, у этих людей имелось одно существенное отличие: их глаза на загорелых лицах были подобны щелям…

— Так, значит, это и есть монголы? — произнес я, думая о долгих милях пути и о миллионах трупов, которые они, должно быть, оставили за собой, пока дошли до Святой земли. — Но что они здесь делают?

— Понятия не имею, — сказал отец. — Полагаю, мы все узнаем в свое время.

— Здесь, в Акре, — заметил дядюшка, — как и в Константинополе, кажется, можно встретить представителей всех национальностей, живущих на земле. Вон тот чернокожий человек — нубиец или эфиоп. А та женщина, вне всяких сомнений, армянка: каждая из ее грудей величиной с ее голову. Мужчина с ней, я бы сказал, перс. А вот евреи или арабы, я никогда не мог их различить, только по одежде. У этого белый тюрбан на голове. Исламская вера запрещает носить его евреям и христианам, так что он, похоже, мусульманин…

102

Герат — город на северо-западе Афганистана, административный центр провинции Герат. Основан Александром Македонским. Входил в состав древних и средневековых государств Среднего Востока.