Страница 15 из 20
«Ольга Петровна Шелеметева, куратор выставки» — читает надпись на бейдже Вера. Выдает самую заискивающую улыбку.
— Здравствуйте, я не бесповоротно опоздала?
— Смотря для чего, — неулыбчиво отвечает дама. — Телевидение уехало. Стас Александрович с гостями в ресторане.
— А посмотреть можно?
— Пожалуйста, у вас есть еще полчаса до закрытия.
Вера кивает и проходит внутрь.
Пройдя треть экспозиции, Вера понимает, что полчаса — это катастрофически мало, чтобы оценить все это… великолепие. А с другой стороны, невозможно много, если у тебя из глаз градом катятся слезы, а ты к этому совершенно не готова. Потому что тушь течет, и никакого, самого завалящего платочка, в сумочке отродясь не водится.
Что-то толкается в ее ладонь. Вера, вздрогнув, поворачивается. Госпожа куратор выставки стоит рядом, не глядя на Веру, а ее рука настойчиво всовывает в Верину ладонь бумажную салфетку.
— Что, пробирает? — Ольга Петровна по-прежнему стоит рядом, пока Вера судорожно пытается привести себя в порядок. Потом плюет на свой внешний вид. Такие потрясения все равно бесследно не проходят. Отбрасывает осторожность и благоразумие. И говорит то, что крутится у нее в голове последние полчаса. С того самого момента, как увидела первый снимок.
— Он — гений.
Ольга Петровна улыбается, и от этой улыбки ее строгое учительское лицо преображается.
— Ну, тут вы неоригинальны. А ведь чуть ли не силой пришлось заставлять. Здесь, — женщина делает широкий жест рукой, — два года работы.
«Я знаю», — про себя отвечает Вера.
— К сожалению, время закрываться, — Ольга Петровна улыбается. Верины слезы заставили ее сменить гнев на милость, — Завтра приходите. В десять мы открываемся.
— А альбома с работами нет? — Вера пытается найти в себе силы расстаться с ЭТИМ.
— Конечно, есть. Правда, здесь не все. И он дорогой. Хорошая полиграфия, понимаете?
— Я возьму.
«Ничто не может быть чрезмерной ценой за возможность снова прикоснуться к тебе. Хотя бы так. Какой ты молодец, Стас».
C альбомом в руках Вера покидает здание выставки. Переворачивает его. На книгах на обороте часто размещается информация об авторе. Как и здесь. Не очень крупное фото, два абзаца текста.
Это не Стас. Это не может быть он. На фото коротко, под ежик, стриженый мужчина, заросший до самых мрачно прищуренных глаз черной бородой. Просто какой-то правоверный мусульманин. Какой-то другой Стас Соловьев. Тезка. Однофамилец. Вера вдруг вспоминает слова Матвея. «Твой друг Соловьев… Стас настойчиво приглашал». Значит, Матвей говорил именно о нем, ни о ком другом.
Вера в полном недоумении опускается на скамейку. Оказывается, она успела дотопать до небольшого скверика. Вера читает размещенный рядом с фотографией текст. Указана дата рождения, возраст вроде бы похож, хотя мужчина на фотографии выглядит явно старше. «Сын известного санкт-петербургского скульптора Александра Соловьева»… «Закончил Художественное училище в Санкт-Петербурге»… «Сотрудничал с известнейшими изданиями». «Первая полноценная выставка, включающая более восьмиста работ».
Стас, это ты или не ты?!
— Никого нет, все уехали больше часа назад, — отвечает Вере охранник ресторана «Амальгамма».
— Все? — переспрашивает Вера, — Стас тоже? В смысле, Соловьев тоже уехал?
— Все уехали, — чуть ли не по слогам повторят охранник.
Вера крепче прижимает к себе альбом с фотографиями. Она изучала его всю дорогу, пока ехала в такси до ресторана. Она просто ОБЯЗАНА его увидеть. Незнание и неизвестность раздирают ее.
Но где его теперь искать? Вере известно только одно место. Конечно, шансов почти нет. Судя по фотографиям, Стас не сидел все это время на одном месте. Мотался по всему свету. И где он теперь живет, неизвестно. Но она должна проверить.
Два года спустя Вера нажимает кнопку звонка квартиры номер семьдесят шесть. За дверью тишина. Едва слышно, как заливается звонок. И все. Ну что ж, это лучше, чем объяснятся с чужими людьми, которые теперь живут в его квартире…
Дверь открывается. На пороге стоит Стас.
Все-таки это был не он. Никакой бороды. Гладко выбритое лицо с его острыми скулами, твердым подбородком и все теми же откровенно сексуальными губами. Которые сейчас предельно сжаты. Волосы, правда, короткие. Не ежик, но близко.
На нем белая, лишь наполовину застегнутая рубашка с закатанными до локтя рукавами. Черные классические брюки.
Вера молчит. Во-первых, потому что банально забыла, какое он вблизи оказывает на нее вышибающее мысли действие. Во-вторых… Что тут скажешь? Стас, это ты был или не ты?
Стас молчит. Вспоминает, как до последнего надеялся, что она придет. Как екнуло сердце, когда увидел в толпе светловолосую голову Квасова. И оглушающее разочарование, когда оказалось, что Матвей пришел один.
Такие красивые губы наконец-то дрогнули.
— Решилась прийти?
Господи, Стас, значит, это все-таки был ты?
Вера судорожно пытается собраться с мыслями. Робко улыбается.
— Я не могла не прийти.
— Я так… — Стас замолкает. — Я не видел тебя на выставке, — после паузы добавляет он.
Повисает неловкое молчание.
— Подпишешь мне? — Вера через порог протягивает альбом.
Стас спохватывается. Протягивает Вере руку, приглашая войти.
— Ох, извини меня. Ничего не соображаю.
В квартире полный кавардак. То ли только приехал, то ли уезжает.
— Собираешься куда-то?
— Да, через две недели съемки в Новой Зеландии. И еще надо в пару мест по дороге заскочить.
Вера вновь протягивает Стасу альбом.
— Ну, так как насчет автографа?
Стас внимательно смотрит на нее. Веру этот новый Стас Соловьев ставит в тупик. Непроницаемое лицо, ничего не выражающий взгляд, лишенный эмоций голос.
— Была на выставке?
— Да.
Пауза.
— Понравилось?
Если бы Вера не была так занята, пытаясь справиться с собственными разбушевавшимися эмоциями, она бы заметила… До побелевших костяшек сжатые кулаки. С трудом удерживаемое шумное дыхание, отражающее бешеное сердцебиение в груди.
— Вера, почему молчишь? — очень тихо спрашивает он.
— А я не знаю, что сказать. У меня нет слов. Кроме самых простых и банальных. То, что я видела сегодня, — это настоящее большое искусство. Продирает до самых кончиков нервных окончаний. Ты же сам все про себя знаешь. Ты — гений.
Стас усмехается и в этот момент становится похожим на себя прежнего.
— В нашу последнюю встречу ты меня совсем другим словом называла.
Вера охает. Прижимает пальцы к губам. Как он может так легко говорить о том, что разбило на куски всю ее жизнь!
— Да ладно, Вер, не переживай. Все по-честному. Все правильно. Я это заслужил. Ты мне очень точную характеристику тогда дала. Я таким и был.
— Стас, я…
— А знаешь, что самое смешное? — перебивает он Веру. — Я уже забыл, как они выглядят.
— Кто — они?
— А те самые использованные контрацептивы, с которыми ты меня так точно сравнила, — Стас засовывает руки в карманы брюк и зябко поводит плечами. — Два года воздержания. Смешно, правда?
Ему явно не смешно. Вере тоже. Как на такое реагировать?
— М-м-м, я понимаю, — Вера старается, чтобы ее голос звучал спокойно, — это сублимация сексуальной энергии…
— Да нет, — фыркает Стас, — просто тупо не трахался.
Он все-таки довел ее до жаркого румянца.
Стас пользуется моментом, пока Вера пытается справиться со смущением, и разглядывает ее.
— Ты потрясающе выглядишь, — он с трудом отводит жадный взгляд от ее груди, подчеркнутой облегающим, одетым на голое тело клетчатым жакетиком. — Кто он?
— Кто он? — черт, она сегодня соображает как истинная блондинка.
— Мужчина, ради которого все это, — Стас позволяет себе еще один жадный восхищенный взгляд. Взгляд, вбирающий в себя все — и обтянутую жакетиком вздымающуюся от волнения грудь, и льнущую к соблазнительным бедрам шелковую юбку, и подчеркнутые изящным замшевыми туфельками стройные лодыжки. Переводит взгляд на лицо и смотрит прямо в широко распахнутые серо-зеленые русалочьи, манящие глаза. — Это же все не просто так, Вер. Кто-то сделал тебя такой. Или ты сама это сделала. Ради кого-то.