Сырое мясо

Пока они играли, Лерман тщательно и методично убирал клетку за клеткой. Потом вошел в холодильную камеру, вытащил бок говяжьей туши. Мясницкой электропилой разрезал его на порции, разложил по мискам и вернулся к арене.

— Идите есть, — скомандовал он, и собаки, бросив свалку, разбежались по клеткам. Он закрыл двери и начал раздавать миски.

Пока псы ели, Лерман вытащил искусственную елку и начал привязывать гирлянду к ветвям.

Из леса позади склада смотрел в бинокль человек. Иногда он видел мелькавшего за окнами Лермана, таскающего охапки цветов и лент.

— Очень празднично, — вполголоса откомментировал наблюдатель.

На нем был рубчатый черный свитер, вполне подходящий для зим в Джорджии, черные джинсы и черные же ботинки. Волос не было видно под лыжной шапочкой, но подбородок и щеки покрывала спутанная седая борода. И ноги у него были толстые и сильные.

Он наблюдал из лесу целый день, чтобы удостовериться, что ночью Лерман будет один. Когда уехали Спинелли, он понял, что они перед Рождеством последние покупатели, и улыбнулся. Ладони зачесались — он вытер их о свитер коротким движением, почесал правую об угол пряжки ремня. Снова выглянул в бинокль. Лерман вешал гирлянды на каждую из собачьих клеток.

— Очень, очень празднично, — повторил человек.

Собаки очень затруднили его задачу, заставив искать нестандартное решение — он не мог проникнуть в склад и поставить жучки. Пришлось использовать комбинацию устройства дальнего подслушивания, работающего на отраженном от оконного стекла инфракрасном излучении, и перехвата сигнала сотового телефона. Но это решение все равно оставляло пробелы в улавливании звука. А когда кто-нибудь из этих проклятых псов начинал гавкать, то от инфракрасного излучателя сразу становилось толку как от карманного фонарика.

Лерман развернул шестифутового картонного Санта-Клауса и стал его вешать на стену.

— А вот это уже просто безвкусно, — скривился наблюдатель.

Чирикнул сотовый телефон. Человек с биноклем присел и включил звук.

Лерман взял телефон со стола.

— «Сторожевые псы Лермана», — сказал он в трубку.

— Здравствуй, Сэм, — произнес знакомый голос, и Лерман на миг крепче сжал телефон. — Ты слушаешь?

— Здравствуй, Мона, — ответил он.

— Сегодня рождественский вечер, Сэм. Я подумала, может быть, тебе захочется общества.

— Оно у меня есть.

— Ты меня понял. Собаки не считаются.

— Лучшие друзья человека, — ответил Лерман. — Ты не знала?

— Только если у человека нет женщины. Сэм, ты в Джорджии, не на Аляске. В Джор-джи-и. В Джорджии человеку не нужно встречать единственное в году Рождество в компании собак.

— Ты выпила, Мона?

— Ночь обещается красивая. Морозная и ясная, с полной луной. Полная луна на Рождество, Сэм. Такое нечасто бывает. Может быть, увидим, как летит по небу Санта на санях. Я встречаю Рождество одна, и я выпила. Можно мне приехать? Не должен ты быть один на Рождество с собаками.

— Собаки верны, Мона, — сказал он и тут же пожалел, что сказал.

Она замолчала. На миг ему показалось, что она разорвала соединение, но потом он услышал, что она плачет.

— Как поживает Ники? — спросил он, неуклюже меняя тему.

— Ники — здоровенная, пушистая, чудесная лапушка, — ответила она. — Сегодня я буду спать с ней в обнимку. А могла бы с тобой, могли бы маршмеллоу на огне пожарить…

— У меня нет камина.

— Сэм, пусти меня обратно в свою жизнь, — попросила она тихо. — Не выгоняй меня навсегда.

— Доброй ночи, Мона. Счастливого Рождества.

Он повесил трубку.

Человек в лесу посмотрел на часы, потом на небо. Солнце клонилось к горизонту. До ночи еще примерно час. Он посмотрел в бинокль — Лерман с несчастным видом сидел у стола, глядя на сотовый телефон. Потом отключил его.

— Бедняга Сэм, — вздохнул наблюдатель. — Полная луна — и пустые объятия.

Сработал будильник. Карсон, пятилетний самец немецкой овчарки, поднял голову.

— Спокойней, мальчик, — сказал ему Лерман. — У нас еще целый час, полно времени. Доешь сперва.

Пес вернулся к еде, но поглядывал на окна.

Рано она сегодня начала пить, подумал Лерман. Бог знает что бывает с человеком на праздники. Черт возьми, его от двухминутного разговора с ней трясет, а он-то трезв.

— Чертовски удачное время она выбрала для звонка, — сказал он собаке, и пес сочувственно скривился.

Лерман вспомнил, как она впервые вошла в его дверь. Когда это было — года три назад? Да, три года и месяц. Середина ноября, и он тогда дрессировал ротвейлершу, еще почти щенка десятимесячного.

Женщина была изящна, смугла, сложена как бегунья. Одета она была с тщательной небрежностью, требующей немалых затрат. В ушах у нее висели рубиновые капли, и еще несколько таких же — на золотом ожерелье, уходящим в ложбину между грудей.

Лерман играл с ротвейлершей в «а ну-ка, отними», используя палку от метлы, завернутую в несколько слоев ткани. Собака держала крепко и упиралась когтями в мат, стараясь вырвать палку из рук Лермана. И похоже было, что могла победить. Женщина наклонилась вперед, положила руки на загородку площадки и стала смотреть.

— Дай! — внезапно сказал Лерман.

Собака подняла глаза, но палку не выпустила.

— Дай! — повторил Лерман.

Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.

— Молодец, — похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. — Чем могу вам быть полезен, мэм?

— Я не хотела бы вас прерывать, — улыбнулась она. — Это сырое мясо?

— Да.

— Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?

— Про меня говорят, что иногда я мою руки, — сказал Лерман. — Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.

— И она при этом меня не тронет?

— Она никого не тронет, если ей этого не приказать, — ответил Лерман. — По крайней мере так оно должно быть.

— Рискну, — сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. — Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?

— Это Ники. Ники, дай лапу.

Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.

— Очень приятно, Ники.

— Дайте ей вот это, — сказал Лерман, протягивая ей кусочек мяса. Мона взяла его и отдала Ники. Та осторожно взяла мясо, потом облизала руку.

— Ну вот, нет смысла в этих церемониях. — Мона протянула руку Лерману. — Вы владелец?

— Сэм Лерман, — представился он, пожимая руку. — Очень приятно. Давайте я вам покажу, где можно вымыть руки.

Он отвел ее к крану в подсобке и выдал кусок мыла.

— Гостья первой, — сказал он, включая воду. — Надеюсь, вы не против того, чтобы вместе.

— Джентльмен, — сказала она с уважением. — И при этом такой романтичный.

— Сам удивляюсь, — улыбнулся он, когда она отдала ему мыло. — Так чем могу быть полезен?

— Я хотела с кем-нибудь поговорить насчет собаки.

— Кто-нибудь — это я. Так какую собаку вы имели в виду?

— Такую, чтобы защищала меня во сне.

— Квартира или свой дом?

— Таун-хаус, — ответила она. — В городе.

— Вам чтобы гавкала или чтобы кусалась? — спросил он, выходя вместе с ней из подсобки в комнату.

Она посмотрела на него, и улыбка сбежала у нее с лица.

— Ее гавканье должно внушать страх божий любому, у кого хватит глупости ко мне вломиться. А тех, кому хватит глупости не обратить внимания на лай, должен отправлять прямо в ад укус.

Лерман взяла, рукой за подбородок и ненадолго задумался.

— Есть у меня по-настоящему злобный такс, который под спецификации подходит, — сказал он.

Она уставилась, не веря своим ушам.

— Я, понимаете, этого сволоченка уже много лет пытаюсь сбыть с рук.

И на миг он весело сморщил нос.

— Сторожевой такс, — засмеялась она.

— За лодыжки хватает намертво, — сказал он серьезно. — А дайте ему разбежаться, и он может вырвать приличный кусок ляжки.

— Вот как? — удивилась она. — Никогда бы не подумала.