Лунный прилив

Эндрю подошел к окну и, отдернув занавеску, устремил взгляд в темноту сквозь стекло, испещренное каплями дождя.

— А что, кстати говоря, заставило тебя выбрать это прекрасное заведение?

— Пожалуйста, Эндрю. Не сейчас.

— Серьезно, — настаивал он. — Почему именно это?

— Как можно так менять тему разговора? — проговорила она и сжала зубы, чтобы унять дрожь.

Он обернулся:

— Ну расскажи.

Грир присела на край обитого ситцем кресла возле незажженного газового камина.

— В книге ему присвоили одну звезду. Было сказано, что здесь чисто и виден океан. — Она подняла глаза и встретилась с Эндрю взглядом, в котором явственно читался вызов. — А если тебе вдруг понадобится телескоп, чтобы посмотреть на воду, то он дешевый, — огрызнулась Грир.

— Уже хорошо, — серьезно сказал он. — Теперь ты злишься.

— Тебе нравится, когда я злюсь?

— Это отличное начало. Иногда нам приходится пройти через целую гамму эмоций, прежде чем оказаться в состоянии ощутить нужную, — разъяснил Эндрю.

— Я думала, ты педиатр, а не психотерапевт.

— Внутри каждого врача живет скрытый психотерапевт. Это я про хороших врачей, само собой.

Грир издала шумный вздох.

— Больше всего в мужчинах меня восхищает такое качество, как скромность. А ты просто необыкновенно скромен.

Его низкий раскатистый смех как будто растопил атмосферу в комнате.

— Смотри-ка, — поддразнил он ее. — Гнев сменяется презрением. Мы движемся в верном направлении. Поработай над чувством презрения, пока я придумаю, как разжечь огонь. Я думал, что этот вид каминов вышел из употребления уже много лет назад. У тебя есть спички?

— Что идет после презрения? — сухо спросила она.

— Я надеюсь, спички.

— Зачем мне, по-твоему, носить с собой спички? Может быть, нам стоит позвать миссис Фелпс. Думаю, она с удовольствием поднимется и выручит нас.

Эндрю пересек комнату и опустился на колени перед Грир.

— Даже не думай. Если потребуется, я лучше отломлю пару ножек от стула и разотру их друг о друга. Я несколько раз пробовал, когда был ребенком, — с прутиками, не с ножками стульев.

— И как, удавалось разжечь костер?

— Нет. Даже искры не получалось. — Он положил ладони ей на колени. — Но по крайней мере, нам, может быть, удастся забыть про огонь, и мы узнаем, сколько тепла способны выработать наши тела, — многозначительно произнес Эндрю, наклонив голову и скрыв от нее лицо.

Он явно пытался разрядить обстановку, но Грир не могла заставить себя рассмеяться. Кудри его иссиня-черных волос касались воротника кремового свитера. Вельветовый пиджак делал плечи Эндрю еще шире. Грир осторожно погладила его волосы, касаясь кожи за ухом кончиками пальцев. Она почувствовала, как по его телу прошла едва уловимая дрожь.

— Как же мне хотелось оказаться здесь, с тобой, наедине, — прошептала она.

— А теперь ты уже не так уверена в том, что тебе этого хочется? — Эндрю еще сильнее склонил голову.

Отняв ладонь от щеки, Грир обхватила руками его плечи. Приникнув к макушке Эндрю, она медленно потерлась лицом о его волосы.

— Ни в чем не была так уверена, как в этом, — пробормотала она. — Но я не хочу тебя разочаровать. Ты такой прекрасный, Эндрю. Ты никогда не сделаешь и не скажешь ничего, что могло бы расстроить меня, — соглашаешься терпеть рядом с собой капризную женщину, которая на каждом шагу выдумывает адские препятствия, хотя и хочет заняться любовью не меньше тебя, — призналась Грир.

— Что? — Одним внезапным движением Эндрю развернулся и обхватил лицо Грир обеими ладонями. Он пристально смотрел в ее глаза, а потом опустил взгляд на губы. — О, моя дорогая, — проговорил Эндрю. — Ты не можешь разочаровать меня. И если все это были адские препятствия, то я надеюсь, они будут повторяться каждый день. Ты просто уникальна, — подытожил он, сопроводив свои слова мимолетным, но чувственным поцелуем. — Всего одну минуту, — сказал он, вскочив на ноги и подходя к подносу с чаем, оставленному хозяйкой. — Мозговой штурм отменяется. Спички на подносе. Только не шевелись, я разожгу это чудовище.

Повернув хромированный ключ на правой части пода камина, Эндрю пустил газ. Он чиркнул спичкой, и шипение тут же переросло в равномерное потрескивание, когда пламя разгорелось.

— Ну вот, — произнес он, совершенно довольный собой. — Теперь это местечко прогреется в два счета. — Эндрю бросил коробок спичек на каминную полку и обернулся к ней, уверенно подбоченясь: его умелые руки упирались в узкие бедра под лацканами пиджака. — Ну так на чем мы остановились?

— Этого мне, наверное, уже не вспомнить.

— Давай плащ.

— Мне пока еще холодно.

— Больше никаких отговорок, — настоял Эндрю. Выскользнув из пиджака, он протянул ей руку. — Вставай. Я повешу их в гардероб, если это он и есть. Выглядит скорее как древнегреческий гроб, который подняли и поставили вертикально. — Наклонив голову, он, казалось, сосредоточенно разглядывал вместилище. — Или, возможно, древнеримский — они были те еще любители фруктов.

Грир поднялась, смеясь над его шуткой, и позволила ему снять с себя плащ. Узкий массивный шкаф из орехового дерева стоял на небольшом расстоянии от стены. Его передние дверцы украшали резные грозди винограда.

— Начинаю верить, что ты и правда сообразительный.

— Наконец-то, — ответил Эндрю. — Я тебе все время это повторяю. Но что заставило тебя признать сию истину именно сейчас? — Он повесил их верхнюю одежду на плечики и потянулся, чтобы зацепить крючки за штангу. Взгляд Грир упал на тонкую полоску кожи, обнажившуюся у Эндрю на талии, и тягучее тепло внизу живота стало закручиваться в спираль. Она жаждала этого мужчину. Он пробуждал в ней инстинкты, которые она уже так долго в себе подавляла.

Грир сцепила пальцы в замок, чтобы удержаться от прикосновения к нему.

— Я читала книгу о типах... людей, — объяснила она.

— И что?

— Там говорилось, что сообразительность и склонность проводить неуместные параллели неразрывно связаны друг с другом. Так что...

— Понимаю, — сказал Эндрю, перебив ее. Он подхватил дорожные сумки и поставил их под высокий шаткий стол возле двери. — Я вижу древнеримские памятники в гардеробах времен двадцатого века, и это значит, что я, скорее всего, гений. — Эндрю улыбнулся одним уголком рта, чем окончательно очаровал ее.

И внезапно Грир почувствовала, будто тысячи порхающих бабочек выбрались из плена внутри ее. И ей стало легко, так легко, словно эти бабочки уносили ее к небу. Все вдруг куда-то испарилось, кроме гибкого тела Эндрю, который ловко выполнял незначительные дела, перемещаясь по номеру, и сглаживал таким образом паузы в их разговоре. Зажмурив глаза, она крепко сжала руки на груди.

— Грир. Грир, что такое? — проговорил Эндрю тревожно.

Когда она подняла веки, он стоял в нескольких сантиметрах от нее, внимательно разглядывая ее лицо, и в его изумительных янтарных глазах плескалось беспокойство. Бабочки вылетели на свободу, и вместе с ними — эмоции, которые Грир все это время пыталась подавлять.

— Если ты не обнимешь меня прямо сейчас, я разлечусь на мелкие кусочки, — торопливо проговорила она. — Ты мне нужен. Мне так много надо тебе сказать, но каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, только хожу кругами вокруг да около. Эндрю, что со мной не так?

Он стремительно сжал Грир в объятиях. Крепко прижавшись ухом к его грудной клетке, она вслушивалась в ровный стук его сердца — энергичный и успокаивающий ритм, который, казалось, замедлял и ее сердцебиение.

— С тобой все в порядке, моя дорогая, — утешал он ее. — Кроме того, что ты слишком долго была одна, а теперь немного боишься снова дать волю чувствам.

Уткнувшись подбородком в волосы Грир, Эндрю гладил ее ладонью по спине. Запахи их тел смешивались в причудливый и пьянящий букет. Грир ощущала аромат своих духов — тонкий, еле уловимый, он отдаленно напоминал запах сандалового дерева; но это лосьон после бритья Эндрю, с примесью терпкого, мужского запаха кожаных ботинок или ремня, затягивал ее бедра нитями тепла. Тепла, томления и страсти. Встав на носочки, Грир обвила руками шею Эндрю. Его колючая однодневная щетина только еще сильней заводила ее, и она покрывала резкие линии его скул торопливыми поцелуями.