Лунный прилив

— Я справлюсь, — рассмеялась Грир. — Проявляется наследственность. У меня слабость к бекону и яйцам — если, конечно, это не доставит тебе хлопот, — поспешно добавила она.

— Какие могут быть хлопоты.

Его рука приближалась к талии. Ей удалось отвести взгляд за одно мгновение до того, как Эндрю сорвал полотенце, которое прикрывало его наготу. Грир сосредоточенно изучала пейзаж в большой раме над камином, таким же, как и в гостиной. Разноцветные мазки смешались для нее в одно неясное пятно. Прислушиваться к шороху ткани, звуку застегиваемой ширинки, свисту ремня, продеваемого через петли, — это было для нее сущей пыткой.

— Все, теперь можешь смотреть, — сказал Эндрю, безуспешно пытаясь скрыть удовольствие, которое доставляло ему устроенное им представление.

— Я не... — Обернувшись, Грир встретилась с его взглядом, в котором прыгали веселые чертики. — Тебе нравится надо мной смеяться, да?

— О, моя дорогая, — сказал он, притворяясь, будто приближается к кровати тайком. — Ты такая смешная, что над тобой невозможно не смеяться.

Он поцеловал ее — быстро, но крепко — и сразу же вышел из комнаты, даже не обернувшись.

Грир прижала пальцы к губам, на которых остался горячий след от его поцелуя.

Спустя полчаса, испытывая легкое покалывание на коже после чуть теплого душа, она босиком сбежала по лестнице. Ее влажные волосы, ниспадавшие непослушными кудряшками, намочили плечи жилета и блузки. Наносить блеск на губы, когда на лице все равно больше не осталось косметики, было бесполезно: пусть Эндрю видит ее настоящую. Грир помедлила, наблюдая за солнечными лучами, преломлявшимися в витражных стеклах цвета драгоценных камней над парадными дверями. Когда он впервые увидел ее в больнице, она наверняка выглядела кошмарно, просто ужасающе, и тем не менее это его не отпугнуло. Ее сердце быстро стучало в груди. Получается, Эндрю уже тогда, с самого начала, что-то чувствовал по отношению к ней, иначе не стал бы проводить столько свободного времени в хирургическом отделении, возле нее.

Последний марш лестницы, ведущей на цокольный этаж, был каменным. Холод заставил Грир ускорить шаг, и она, разогнавшись к концу спуска и с трудом удержавшись на ногах, влетела в дверь кухни. Эндрю, с лицом разгоряченным от долгого стояния над похрустывавшей поленьями плитой, обернулся к ней, держа в руке железную кастрюлю. Он проследил за тем, как она ринулась к стулу и плюхнулась на него.

— Это тебе урок, — усмехнулся он. — Могла бы, по крайней мере, позаимствовать у меня пару носков. Ай!

Пока Эндрю рассматривал ладонь, хлеб потрескивал на раскаленной плите. Грир еле удержалась от смеха.

— Обжегся? — приторным голосом осведомилась она. — Мог бы, по крайней мере, воспользоваться прихваткой.

Кинув на нее сердитый взгляд, он подошел к раковине и опустил руку под холодную воду.

— Видимо, тебе это кажется забавным, садистка.

— Дай мне посмотреть, что ты там натворил, — попыталась она исправиться. Подойдя к нему, взглянула на покрасневшую кожу Эндрю. — Может, что-нибудь приложить? Например, масло?

— О боже, — патетически произнес он. — Вот только избавь меня от этих бабьих поверий. — Одной рукой он приобнял Грир за плечи, склонившись над ней. — Обещаю провести для тебя краткий курс по основам первой помощи. Холод, дорогуша. При ожогах необходим холод. По возможности лед или хотя бы вода. Но ни в коем случае никакого жира. Он окажет на кожу такое же воздействие, как на жарящееся мясо, — иначе говоря, сожжет ее.

Глядя на его вскинутые брови, она с трудом удержала дрогнувшие губы от улыбки.

— Я запомню это, доктор. Кстати, раз уж ты заговорил о «сожжет» — запах подсказывает мне, что завтрак готов.

— Черт... — выругался Эндрю, бросаясь к плите.

Они одновременно обернулись к двери, когда на кухню вошел пожилой мужчина в рубашке, жилете в тонкую полоску и широких брюках.

— Все в порядке, сэр.

Он быстро пересек кухню и убрал с плиты дымящийся хлеб.

— Все под контролем.

— Спасибо, Гиббс, — спокойно произнес Эндрю. — Познакомься с Грир Бэкетт. Грир, это Джон Гиббс, мой старый друг, советник и домоправитель. Он мог бы сказать — и вполне обоснованно, — что меняет мне пеленки. Только он для этого слишком вежлив.

Грир постаралась скрыть удивление. Она ни разу не встречала домоправителя-мужчину — да и вообще домоправителей, если уж на то пошло. Мужчина был выше Эндрю и исхудалый как мертвец. Крючковатый нос и белые кустистые брови придавали ему ученый вид.

— Как поживаете, мисс, — сказал он, и губы его слегка дернулись, что, по-видимому, означало улыбку. — Доктор Монтхэвен, сэр... если бы вы сообщили мне, что ожидаете к завтраку гостя, я бы приготовил для вас еду.

Обращаясь к Эндрю, он продолжал разглядывать Грир, устремив на нее величественный взгляд темно-карих глаз.

— Ерунда, Гиббс. У тебя и так уйма дел, а мне нравится копошиться на кухне, ты же знаешь.

Гиббс раскрыл рот, но тут же захлопнул его. Грир подозревала, что он едва удержался от того, чтобы выразить удивление по поводу последнего заявления Эндрю. И снова глубоко посаженные глаза остановились на ней. Гиббс оценивал ее и при этом был, казалось, чем-то озадачен. «Ты слишком впечатлительна, Грир», — сказала она себе. Вполне естественно, что любая незнакомая женщина в доме хозяина — которая к тому же, очевидно, провела с ним ночь — способна вызвать живой интерес. Грир вернулась на свой стул возле стола.

— Вы давно знаете Эндрю, мистер Гиббс? — В этой ситуации было просто необходимо что-нибудь сказать, не важно что.

— С самого его рождения, мисс. — Произношение Гиббса отличалось от того, которое было у Эндрю. Менее отрывистое, с протяженным «а». Приятное. Ей доводилось слышать такое во всех уголках Дорсета.

Пока Гиббс выкладывал почерневший хлеб в раковину, Эндрю, достав новый, принялся разбивать яйца о ее бортик.

— Ну, сэр, — сказал Гиббс. — Если вы уверены, что справитесь здесь сами, я пойду паковать вещи. На сколько ночей, вы говорили, уезжаете?

— А. — Эндрю поднял глаза к потолку, проведя запястьем по брови. — На четыре. Возвращаюсь в среду вечером.

Домоправитель кинул на Грир последний проницательный взгляд и вышел. Она не могла ему не понравиться, с чего бы... Это вообще не важно. В отличие от перспективы четырехдневного отсутствия Эндрю.

— Ты не упоминал о том, что уезжаешь, — произнесла Грир слегка обиженно. И тут же пожалела, что вообще заговорила об этом. Планы Эндрю вовсе не касаются ее.

— Я бы с радостью рассказал тебе, — просто ответил он, по-видимому не заметив недовольных ноток в ее голосе. — Но мы были заняты кучей других дел, и у меня вылетело это из головы, так что я сам вспомнил о поездке, только когда Гиббс упомянул о ней. Я читаю курс лекций на севере страны. Четыре дня, четыре города. Это изматывает, но тем не менее всегда оправдывает потраченные усилия. — Он поставил две тарелки на стол и накрыл ладонями ее сложенные вместе руки. — Я не хочу уезжать, Грир. Не сейчас.

Так останься, останься.

— Ты ведь скоро вернешься. — Интересно, ее бодрость достаточно убедительна? — Да и мне тоже надо кое-что доделать. Может быть, у меня появятся еще новости к тому времени, как мы снова увидимся.

— Если мне удастся возвращаться в отель каждый вечер, я буду звонить.

Одиннадцать белых кружевных салфеток. Грир уже в третий раз пересчитывала рукодельные кусочки материи, защищавшие мебель в холле миссис Файндлэй. Утро среды. Эндрю должен вернуться в Дорсет во второй половине дня, а за все время от него не было ни весточки.

Святая простота.Колин постоянно называл ее так — не реже, чем признавался в том, что обожает ее неискушенность. По всей видимости, Эндрю не испытывал такого восторга по этому поводу. Ему нужна нормальная женщина, способная как подобает ответить на его чувства. А не стыдливая фиалка, которая не в состоянии построить взрослые отношения с самым желанным из всех мужчин, что встречались в ее жизни. Черт. И она всерьез рассчитывала на то, что Эндрю станет тратить время и деньги на междугородные звонки. Но ведь он сам сказал, что станет.