Здесь на Земле

— Я видела ее как-то на побережье, в Глухой топи. Эту девушку, Гвен.

— Ты серьезно?

— Я принесла в тот раз продукты и теплую одежду от библиотечного комитета (среди прочего прекрасный свитер, кстати, чистая шерсть) и положила свертки на крыльцо, Алан ведь не любит, когда стучатся в дверь. И тут увидела ее.

— Где, в доме? — Сьюзи ушам своим не верит. — Да ведь он ни с кем не разговаривает!

— А вот с ней говорил.

Гвен выбирается в Глухую топь, как правило, за полдень. У Хэнка на ферме всегда дел невпроворот, а еще подработки после школы, да сдача выпускной работы на носу, так что девушка большую часть времени абсолютно одна и свободна.

Порой в Глухую топь она отправляется верхом на Таро, но обычно ведет его под уздцы, и потому ему, старику, эти путешествия не в тягость. Наступили холода, но конь все равно рад сопутствовать ей: там, у Труса во дворе, есть еще немного сладкой падалицы и растет высокая и солоноватая на вкус трава.

Когда более-менее трезв, Трус рассказывает девушке о ее семье. Как все в городе любили ее деда, Генри Мюррея. Как другой дед и бабка — мистер и миссис Куперы — были о себе весьма-весьма высокого мнения. Про них ходила шутка, что каждое утро они специальным вентилем выпускают пар тщеславия из головы, а не то б взлетели, как воздушные шары. Трус говорит и о Дженкинтауне времен его детства. Озеро Старой Оливы было таким чистым, что хоть склонись и пей, по всем проселкам рыскали лисы, а в Глухой топи гнездились голубые цапли.

Рассказал он как-то даже о дне пожара, когда погибла его жена, и почему у него сейчас такая жизнь (с этим «почему» Гвен, конечно же, в корне не согласна). Странно, но при этом он говорит о себе в третьем лице: «Алан Мюррей не зашел в горящий дом… Он стоял, стоял, стоял и не мог пошевелиться…»

— И кто же вы теперь, если не Алан Мюррей? — спросила однажды она.

— Кто-то другой, — сказал Трус так, будто это ясно словно божий день.

И этот кто-то так надирается порой, что встать не может. Однажды, девушка тому свидетель, он в беспамятстве лежал на полу и дико дрожал. В другой раз она вошла и увидела его в каком-то дюйме от горки красных угольков, вывалившихся из железной печки. Гвен знает уже, где он держит свою заначку: под досками настила у кровати.

В каждый свой приход она старается принести ему хоть какое-нибудь угощение. Обычно это хлеб и масло — любимая его еда. А еще она никогда не пробует его «лечить». В смысле, читать нотации о вреде алкоголизма. Гвен хорошо знает, каково это — когда суют свой нос в твои дела. Мать постоянно так поступает, и ни к чему хорошему это не приводит.

У Труса в доме холодно, повсюду грязно, и все же Гвен любит здесь бывать. Может, удовольствие всякий раз возникает просто из-за ухода с фермы? Забавно. Глухая топь ей кажется реальной, а вот ферма Гардиан — зыбким сном.

Телефон так и не починен, как и «тойота» матери. И ни одного письма из дома. Гвен трижды писала отцу — безрезультатно, — просила выслать ей авиабилет в оба конца, чтобы слетать домой на рождественские каникулы. Хэнку о своих планах она ничего не сказала, и это вбило клин в их отношения. Дело, конечно, вовсе не в каникулах, а в том, что как только она получит бумаги на Таро, то одолжит у Сьюзи Джастис денег и наймет фуру — перевезти коня к себе, в Калифорнию, — а обратно уже не вернется. Ей нужно выбраться отсюда — в чем она боится признаться Хэнку, — и как можно скорей.

Сегодня, когда Гвен идет в Глухую топь, погода — хуже некуда: с неба так и сыплет ледяной крупной, так что девушка решила оставить Таро на ферме. Рядом семенит Систер, и когда они наконец привходят, вся шерсть терьера в льдинках.

Трус — бревно бревном. Вчера у него как раз был очередной поход в магазин, и, вернувшись, он позволил себе больше обычного, Гвен, даже не пытаясь поднять его с пола, накрывает сверху видавшим виды одеялом. Здесь холодно, от Труса плохо пахнет, однако девушка не уходит. Она думает о жизни: той, которую вела раньше — и столь ныне далекой. Теперь Гвен ясно понимает, что за отношения у Труса с его прошлым. Скорее всего, это еще одна причина, по которой она здесь, а не дома, в Калифорнии: нет той, кем она некогда была, и пытаться опять стать тем человеком — сродни прыжку в бездонную яму.

Перед тем как уйти, Гвен вынимает кусок хлеба из пакета с продуктами (их с утра оставила Луиза Джастис) и крошит на крыльце для мышек, ради сохранности прочей еды. На столе оставляет записку: « Я приходила. Вы были в отключке. Увидимся завтра. Любящая вас племянница, Гвен».

Уже поздно, свет дня сер и тускл, пора возвращаться обратно. Идти приходится по льду и грязи, вслед семенит Систер. Стайка скворцов пугливо разлетается врассыпную. Такое ощущение, будто здесь край мира. При каждом шаге слышен хруст: то панцирь рака-отшельника, то створки мидий, то ломкие стебли рогозы. Нынешней весной Гвен исполнится шестнадцать. Она целую вечность этого ждала. Так почему ж эта весна кажется такой невозможно далекой, словно цель, по которой дано лишь томиться — и никогда не достичь?

Спокойные и тихие, девушка и терьер возвращаются на ферму. Они проскальзывают в дом через; задний вход, но, как оказалось, недостаточно быстро. На кухне — Холлис.

— Я думал, ты сбежала и больше не вернешься.

Он всегда так над ней язвит. Считает, наверное, что это жутко смешно. Ну ладно, у нее тоже есть что ему сказать.

— Не судьба, — дает ответный залп Гвен и, раз уж все равно с ним говорит, предпринимает следующий шаг. — Ну как, пришли бумаги на Таро?

Она очень старается задать этот вопрос как бы мимоходом, невзначай, но чувствует себя при этом полной дурой: раньше надо, был о, до переезда, настоять на получений прав собственности на Таро.

— Бумаги? — удивленно переспрашивает Холлис.

Его горячий чай почти бел от молока.

— Да, на коня. Помните? Он мой.

— А, верно-верно: ты не отговаривала мать сюда переехать, а я взамен обязался оформить тебе право собственности на коня.

— Именно так, — издает вздох облегчения Гвен.

— И ты… поверила?

Холлис покачивает головой, будто перед ним самая жалкая из дур, которых он когда-либо встречал.

Гвен стоит и смотрит, как он идет к раковине, неспешно моет и аккуратно ставит чашку на стеллаж.

— Мне нужен документ на Таро, — заставляет себя произнести она.

— Не судьба, — говорит он с интонацией человека, который отмахивается от назойливой мошки. — Тебе его не видать.

Гвен чувствует, как приливает к голове гнев. Все это время он водил ее за нос, обманывал, как малого ребенка. Холлис направляется к двери, будто ее вообще здесь нет так, пустое место. Может, поэтому она хватает чашку («веджвуд», английский — фарфор) и швыряет ему в спину. Та, не попав, вдребезги разбивается об пол.

«Черт», — проносится у Гвен, когда Холлис разворачивается и подходит. Она сейчас его боится, хоть ненавидит себя за то, что так легко пугается таких, как он. Холлис хватает ее за руку, прежде чем девушка успевает отклониться. Терьер тут же поднимает лай, хриплый, яростный.

— Ах ты, маленькая сучка.

— Лучше бы тебе уйти, — говорит Гвен так, будто вся ситуация у нее под контролем. — Я серьезно.

Систер лает как безумная. Гвен больно. Он что, хочет сломать ей руку? Он хочет, чтобы она сдалась, покорилась, и, будь она умнее, так бы и случилось.

— Пошел ты…

— А может, тебе просто нужна хорошая взбучка — и не будет никаких проблем?

Он обхватывает Гвен за талию, и тут Систер, которая, бросаясь вперед и отступая, подбиралась все ближе и ближе, впивается ему в ногу. Зубы, сквозь ботинок, не достигают плоти, но Холлис вынужден ослабить хватку, чтобы пнуть терьера, который, взвыв, уносится из кухни. Гвен, вырвавшись, выбегает во двор. По счастью, дверь не успевает закрыться и вслед за ней стремглав несется Систер.

Гвен бежит и бежит и, только оказавшись далеко от фермы, садится на каменную ограду и позволяет себе заплакать. Потом, увидев рядом Систер, берет ее на руки и идет дальше, по Хай-роуд, весь путь до города. Терьер повизгивает всякий раз, когда Гвен случайно касается его левого бока, того, в который пнул ногой Холлис! Сгустились сумерки, показался город. На Мейн-стрит — темень, слегка разбавленная по краям желтоватым светом уличных фонарей. У девушки в кармане меньше долларам, зайдя в телефонную будку у кафетерия «Синяя птица», она слышит сообщение: «У вас нет возможности сделать междугородний звонок, не введя номер вашей кредитной карточки» — которой у нее, разумеется, нет.