Вечная месть

Мария расположилась напротив доктора Минкса, скрестив длинные ноги в дорогих брюках и обхватив пальцами с аккуратным маникюром колено. Она сидела выпрямившись, совершенно невозмутимая, внимательная, но расслабленная. Серо-голубые глаза смотрели на психотерапевта спокойно и уверенно, но не дерзко. Этот взгляд будто говорил, что она ждет вопроса или предложения чего-нибудь, но готова потерпеть, пока доктор соизволит заговорить.

Психотерапевт молчал уже некоторое время. Фридрих Минкс выдержал паузу, изучая свои записи о пациентке. Возраст доктора определить было трудновато. Невысокий полный мужчина с тусклой кожей, редеющими темными волосами и мягким взглядом черных глаз, скрывающихся за линзами очков. В отличие от подтянутой пациентки доктор выглядел так, словно его грубо швырнули в кресло и от удара он еще больше скрючился в своем мятом костюме. Наконец врач поднял глаза и посмотрел на Марию Клее, которая всем своим видом старалась продемонстрировать уверенность. Почти тридцатилетний опыт работы позволил ему практически мгновенно распознать то, что скрывалось за этим фасадом.

— Вы очень сурово к себе относитесь. — Давно прошедшее швабское детство Минкса явственно проступало в произносимых им гласных. — И должен заметить, отчасти в этом и кроется ваша проблема. Но вы ведь и сами знаете, верно?

Холодные серые глаза Марии Клее ничего не выразили, но она слегка дернула плечом.

— О чем вы, герр доктор?

— Вам отлично известно, о чем я. Вы скрываете свои чувства — например, испуг. И это один из защитных щитов, которыми вы себя окружили. — Он подался вперед. — Страх — вполне естественное состояние. А после того, что с вами произошло, испытывать страх вообще более чем естественно. Это главная составляющая процесса выздоровления. В точности как испытывали боль, пока затягивались раны на вашем теле, вы должны позволить себе испытывать страх, чтобы залечились раны душевные.

— Я просто хочу вести свою обычную жизнь, доктор Минкс. Без всей этой чуши.

— Это не чушь. Это этап посттравматического выздоровления, через который вам надо пройти. Но поскольку вы рассматриваете страх как проявление малодушия и подавляете свою естественную реакцию, то таким образом затягиваете эту стадию выздоровления… И меня беспокоит, что в результате она может удлиниться до бесконечности. И это в точности та самая причина, по которой у вас бывают приступы паники. Вы сублимировали и подавляли вполне естественный страх и ужас после пережитого вами, до тех пор пока все это не выплеснулось на поверхность в такой вот искаженной форме.

— Вы ошибаетесь, — возразила Мария. — Я никогда не пыталась отринуть то, что со мной произошло. То, что он… что он со мной сделал.

— Я не это сказал. Вы отрицаете вовсе не событие как таковое. Вы отрицаете свое право испытывать страх, ужас и даже ярость из-за того, что тот человек сотворил с вами. Или из-за того, что его до сих пор не привлекли к ответственности за содеянное.

— У меня нет времени себя жалеть.

Минкс покачал головой:

— Жалость к себе тут совершенно ни при чем. Речь идет о посттравматическом стрессе и естественном процессе выздоровления. Об излечении после душевной травмы. И пока не разрешите эти внутренние противоречия, вы не сможете нормально контактировать с окружающим миром. С людьми.

— Я каждый день общаюсь с людьми. — В серых глазах пациентки сверкнул вызов. — Или вы пытаетесь сказать, что мое состояние сказывается на эффективности моей работы?

— Возможно, пока нет… Но если мы с вами не начнем изгонять призраков, то в конечном итоге это так или иначе отразится на вашей работе. — Минкс помолчал. — Судя по тому, что вы мне рассказали, у вас проявляются нарастающие признаки афенфосмофобии [3]. Учитывая род вашей деятельности, могу предположить, что это повлечет за собой большие проблемы. Вы не обсуждали это с вашим руководством?

— Как вам хорошо известно, именно руководство помогло мне с лечением. — Мария чуть откинула голову назад. — Но нет. Нынешние… проблемы я ни с кем не обсуждала. — В ее голосе вновь прозвучал вызов.

— Что ж, — проговорил доктор Минкс. — Вам известно мое мнение по этому поводу. Я считаю, что ваши работодатели должны знать о ваших затруднениях. — Он помолчал. — Вы упоминали о мужчине, с которым у вас возникли отношения. Как обстоят дела с ним?

— Нормально. — Нотки вызова исчезли, она словно сбросила с плеч напряжение. — Он мне очень нравится. А я ему. Но мы пока… пока не были близки…

— Вы имеете в виду, что у вас не было физического контакта? Ни объятий, ни поцелуев? Или вы имеете в виду секс?

— Секс. Или что-то, ведущее к сексу. Мы прикасаемся друг к другу, целуемся… Но потом я начинаю чувствовать… — Мария передернула плечами, словно пыталась сбросить оковы. — Потом у меня начинается приступ паники.

— Он понимает, почему вы его отталкиваете?

— Немного. Мужчине — да любому человеку — нелегко ощущать, что его прикосновение, его близость вызывают отвращение. Я кое-что ему объяснила, и он пообещал больше об этом не говорить. Хотя я и так знала, что он будет молчать. Но он все понимает. И знает, что я хожу к вам… ну, не именно к вам… Он знает, что я обратилась к кому-то со своей проблемой.

— Хорошо. — Минкс снова улыбнулся. — А как насчет снов? Они продолжают возвращаться?

Мария кивнула. Окружавшие ее защитные щиты начали трещать, поза стала чуть свободнее. Рука по-прежнему лежала на колене, но ухоженные ногти начали теребить ткань.

— Все те же? — уточнил Минкс.

— Да.

Доктор Минкс подался вперед:

— Нам нужно туда вернуться. Мне необходимо побывать в вашем сне вместе с вами. Вы ведь это понимаете, верно?

— Снова?

— Да, — кивнул Минкс. — Снова. — Он жестом предложил ей располагаться поудобнее. — Мы вернемся в ваш сон, в котором вы видите напавшего на вас человека. Я начинаю считать, Мария… Один… два… три…

09.00. Шанценфиртель, Гамбург

Кристина оставила дверь открытой, заклинив ее пылесосом и лотком с чистящими средствами. Так она обеспечивала себе путь к бегству. Давно забытая тревога восстала от-куда-то из внутренних глубин. Кристина услышала вдруг какой-то ритмичный глухой звук и поняла, что это кровь пульсирует в висках. Наклонившись, она взяла с лотка спрей и крепко сжала в дрожащей руке, как пистолет.

— Герр Хаузер? — крикнула она в глубину коридора, нарушив тишину, и напряглась, прислушиваясь, нет ли каких-либо звуков или движения. Но нет — никаких признаков жизни в квартире. Кристина вздрогнула, когда мимо дома по улице проехала машина. Донесшиеся оттуда грохочущие басы громкой американской танцевальной музыки били в одном ритме с пульсацией у нее в ушах. В квартире же по-прежнему царила тишина.

Кристина с опаской прошла по коридору к гостиной, держа перед собой в одной руке спрей с чистящей жидкостью, а другой хватаясь за книжные полки в коридоре. И при этом невольно отмечала, что на полках скопилась пыль, требующая особого внимания.

Ее тревога чуть улеглась, когда, войдя в яркую гостиную, она не обнаружила там ничего плохого, если не считать того, что герр Хаузер оставил помещение в полном беспорядке: возле кресел на столе стояла бутылка виски и полупустой стакан, а на софе валялись книжки и журналы. Кристина всегда поражалась тому, что человек, озабоченный проблемами окружающей среды в целом, может быть столь неаккуратен в своем доме. Кристина Драйер, старательная уборщица чужих домов, окинула помещение взглядом профессионала, мысленно прикидывая, сколько времени уйдет на уборку. Но Кристина из прошлой жизни орала где-то внутри ее существа, что тут царит смерть. Что запах смерти витает в душном воздухе квартиры.

Она вернулась в холл и замерла возле своего лотка, словно малейшее движение могло помешать ей услышать что-то важное. Вот он, какой-то звук. Из спальни. Стук. Кто-то стучит. Кристина приблизилась к двери ванной.

3

Афенфосмофобия — боязнь прикосновения.