Страница 1 из 17
Джон Ирвинг
Чужие сны и другие истории
Памяти Теда Сибрука, Клиффа Галлахера, Тома Уильямса и Дона Хендри-младшего
Первые публикации произведений, вошедших в эту книгу
«Спасая Пигги Снида» («Trying to Save Piggy Sneed») — «Нью-Йорк таймс бук ревью» (The New York Times Book Review), 22 августа 1982 г.
«Воображаемая подружка» («The Imaginary Girlfriend») — журнал «Ньюйоркер» (The New Yorker), осенью 1995 r. опубликован фрагмент.
«Мой обед в Белом доме» («Му Di
«Внутреннее пространство» («Interior Space») — «Фикшн» (Fiction), том 6, № 2, 1980 г.
«Словоизлияния Бреннбара» («Bre
«Пансион “Грильпарцер”» («The Pension Grillparzer») — «Антеус» (Antaeus), зима 1976 г.
«Чужие сны» («Other Peopleʼs Dreams») — сборник «Last Nightʼs Stranger: One Night Stands & Other Staples of Modem Life» под редакцией Пэт Ротгер, вышедший в издательстве А & W (1982).
«Утомленное королевство» («Weaiy Kingdom») — «Бостон ревью» (Boston Review), весна — лето 1968 г.
«Почти в Айове» («Almost in Iowa») — «Эсквайр» (Esquire), ноябрь 1973 г.
«Король романа» («The King of the Novel») — «Нью-Йорк таймс бук ревью» (The New York Times Book Review), первая публикация, гораздо короче настоящей (25 ноября 1979 г.); в нынешнем виде — как предисловие к роману Диккенса «Большие надежды», изданному «Бантам классик» (Bantam Classic) в 1986 г.
«Предисловие к “Рождественской песни”» («Аn Introduction to A Christmas Carol») — впервые появилось в несколько измененном виде и под заголовком «Их верный друг и слуга» («Their Faithful Friend and Servant») в «Глоб энд мейл» (The Globe and Mail) 24 декабря 1993 г.; в нынешнем виде — в сборнике «Рождественская песнь» («А Christmas Carol»), изданном «Модерн лайбрери» (Modem Library) в 1995 г.
«Гюнтер Грасс: король торговцев игрушками» («Günter Grass: King of the Toy Merchants») — «Сэтердей ревью» (Saturday Review), март 1982 г.
ВОСПОМИНАНИЯ
Спасая Пигги Снида
Хотя написанное здесь и относится к воспоминаниям, прошу понять: все воспоминания писателя, наделенного хорошим воображением, недостоверны. Память автора художественных произведений — особенно несовершенное хранилище подробностей. Мы, писатели, всегда можем придумать более «удачные» детали, чем те, которые в состоянии вспомнить. Произошедшее на самом деле редко воспринимается как действительно случившееся; чаще всего правдивым считается то, что могло бы или должно было бы произойти. Полжизни я занимаюсь пересмотром событий прошлого, и занятие это протекает практически в одном и том же русле, перемены весьма незначительны. Писательское ремесло — это вечные попытки добиться гармонии между тщательным наблюдением и изощренным воображением событий, которых вам не довелось увидеть собственными глазами. Остальное — суровая, но необходимая работа с языком произведения. У меня — это создание и переделывание фраз до тех пор, пока они не обретут естественность хорошего разговора.
Учитывая вышесказанное, думаю, я стал писателем благодаря хорошим манерам моей бабушки и в особенности — благодаря умственно отсталому сборщику пищевых отходов, к которому бабушка относилась с неизменной вежливостью и добротой.
Моя бабушка — старейшая из ныне живущих выпускниц колледжа Уэллсли, в свое время она имела высший балл по английской литературе. Сейчас она живет в доме престарелых, и память ее слабеет. Бабушка уже не помнит сборщика пищевых отходов, благодаря которому я стал писателем, но хорошие манеры и доброжелательность по-прежнему при ней. Когда в ее комнату забредают другие старики — по ошибке, а может, приняв бабушкину комнату за свое жилье, — бабушка всегда говорит: «Дорогая моя (или: дорогой мой), вы никак заблудились? Вам помочь найти комнату, в которой вы рассчитывали оказаться?»
Я жил в бабушкином доме почти до семи лет, и потому она всегда называла меня «мой мальчик». В общем-то я являлся ее единственным мальчиком, поскольку бабушка имела трех дочерей, но у нее не было ни одного сына. Сейчас, когда я приезжаю к ней и наступает время прощаться, мы оба сознаем, что она ведь может и не дожить до моего следующего визита. Поэтому бабушка всегда говорит:
— Дорогой, возвращайся поскорее. Ты же знаешь, ты — мой мальчик.
Этим бабушка подчеркивает, что она для меня — больше чем просто бабушка.
Хотя бабушка и имела высший балл по английской литературе, она без особого удовольствия читала произведения «ее мальчика». Фактически она прочла только самый первый роман и на этом закончила знакомство с моим творчеством. Бабушке не понравились ни язык, ни сюжет романа. Это было не столько ее собственное суждение, сколько мнение, почерпнутое из прочитанного о других писателях. Она пришла к выводу, что по мере моего взросления писательский язык и выбор тематики деградировали. Бабушка решительно отказалась читать последующие четыре романа (мы оба решили, что так будет лучше). Вместе с тем она очень гордится мною. Правда, я никогда не пытался копнуть глубже и выяснить, чем именно она гордится. Возможно, тем, что я вырос, или тем, что остался «ее мальчиком». Вообще же я ни разу в жизни не столкнулся с ее равнодушием ко мне. Я всегда чувствовал, что бабушка меня любит.
Улица, на которой я рос, называлась Фронт-стрит, а город — Эксетер. Это в штате Нью-Гэмпшир. В годы моего детства по обеим сторонам улицы росли вязы. Потом их не стало. Вязы погубила не какая-то древесная болезнь, а два урагана, обрушившиеся на Эксетер один за другим. Это было уже в пятидесятые годы. Уничтожив деревья, ураганы придали улице более современный облик. Первым атаковал ураган с женским именем Кэрол, существенно ослабив корни деревьев. Следом налетела Эдна, которая и свалила вязы. Бабушка потом частенько поддразнивала меня, выражая надежду, что «женские» стихии заставят меня уважать женщин.
Фронт-стрит времен моего детства была улицей сумрачной и прохладной даже в летние дни. Задние дворы не имели заборов. Собаки бегали, где им заблагорассудится, и нередко попадали в беду. Бакалейными товарами нас снабжал торговец по фамилии Поджо. Другой человек — его фамилия была Страут — привозил лед для бабушкиного ледника (бабушка до самого конца противилась электрическим холодильникам). Мистер Страут не пользовался расположением соседских собак: возможно, им не нравилось, что он гонялся за ними, размахивая щипцами для льда. Ребятня с Фронт-стрит никогда не досаждала мистеру Поджо. Думаю, потому, что он разрешал нам болтаться возле своего магазина и даже заходить внутрь. Я не помню, чтобы он грозился кого-то отшлепать или надрать уши. Мистера Страута мы не задевали по другой причине. Щипцы для льда были большими и тяжелыми, а его неописуемая ярость по отношению к собакам очень легко могла перекинуться на нас. Зато сборщик пищевых отбросов был идеальной мишенью: ни угроз, ни агрессии, и потому мы приберегали силы для насмешек и издевательств над ним. Добавлю, что досаждали мы ему не только словами.
Звали его Пигги Снид. Не припомню, чтобы мне доводилось встречать кого-либо еще, от кого воняло бы столь же отвратительно, как от него. Исключение составляет, пожалуй, труп уличного бродяги, на который я набрел в Стамбуле. И в самом деле, нужно превратиться в смердящий труп, чтобы зловонием затмить Пигги Снида. Во всяком случае, мальчишки с Фронт-стрит считали его самым зловонным существом в мире.