Рискованное предприятие

Мать стояла, поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы.

— Ренди — первый жеребец Джейка, но теперь он уже состарился. Мигель — это старший грум. Если Мигель так настаивает, чтобы Джейк посмотрел Ренди, значит, он очень обеспокоен. Но я не думаю, что сын задержится надолго. — Она повернулась к мужу: — Дорогой, я иду спать.

Хьюго подошел к ней, обнял за талию и поцеловал в щеку.

— Я скоро присоединюсь.

— Хорошо. — Она уже начала подниматься по лестнице, когда ей в голову пришла мысль. — Сейчас самое время, чтобы вы с Джинни поболтали. Утром уже не успеете. Ведь вы, дорогая, кажется, что-то говорили о памятных вещах?

— Да. — Теперь, когда настал долгожданный момент, Джинни почувствовала, что вся дрожит. — Действительно… Сейчас сбегаю наверх и принесу пакет.

Пожелав хозяйке спокойной ночи, она замерла посреди просторной спальни, едва ли замечая элегантные розовые портьеры, мягкий блеск полировки старинной мебели колониальных времен. Вздохнув, она достала перевязанный пакет и уже собралась уйти, когда ей бросилось в глаза ее отражение в зеркале.

Удивительно, но после такого тяжелого дня она выглядела относительно нормально. Никто из друзей, если бы они ее сейчас увидели, не догадался бы, что она переживает один из сложнейших периодов своей жизни. Ее глаза мягко светились, на щеках играл неяркий румянец, губы, казалось, были готовы растянуться в улыбке, но все это совершенно не соответствовало ее напряженным нервам.

По крайней мере, убедила она себя, Хьюго Ванбругу нечего стыдиться их родства. Она мысленно поблагодарила себя за предусмотрительность, что догадалась взять с собой один из своих лучших летних нарядов. На ней была шелковая кофточка ее любимого янтарного цвета, которая очень хорошо сочеталась с короткой юбкой типа саронг, черного цвета с топазовым отливом. Элегантный французский костюм прекрасно подчеркивал ее длинные красивые ноги.

Джинни всегда с наслаждением надевала его, и если бы не теперешнее затруднительное положение… Она быстро провела щеткой по волосам, слегка брызнула на себя духами — еще одна французская причуда — и затем, охваченная страстным желанием поскорее покончить со всем, поспешно вышла из комнаты.

— Джинни, проходите сюда. — Должно быть, Хьюго с нетерпением ждал ее. Он повел ее по коридору вглубь дома. — Здесь нам не помешают.

Они находились в явно мужском пристанище, гораздо более темном и аскетичном, чем другие комнаты. Стены здесь были отделаны деревянными панелями, повсюду висели гравюры на тему охоты и старинное оружие. Хьюго указал ей на зеленое кожаное кресло и сам сел в такое же кресло у камина и глубоко вздохнул.

— Теперь мы можем перейти к некоторым разъяснениям.

Несмотря на сильное волнение, Джинни заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. В конце концов, она ничего не сделала, чего могла бы стыдиться, и у нее не было намерения поставить его в неловкое положение. В действительности, видимо, именно она больше всех пострадала в этой запутанной истории.

— Прежде всего, я хочу выразить сожаление, что ваша семья оказалась задетой. Я не хотела, чтобы так получилось. Как я уже объясняла, я пришла в ваш офис, спросила вас, но оказалась перед Джейком. А затем, похоже, потеряла контроль над ситуацией — Джейк ловко меня провел.

Это вызвало у Хьюго кислую усмешку.

— Могу себе представить.

Он ждал продолжения. Джинни обнаружила, что заранее заготовленная речь застряла у нее в горле; да и как можно объяснить незнакомому человеку, что он смотрит на собственную дочь, о существовании которой никогда и не подозревал? Что она, Джинни, результат давно забытой любовной связи, о которой он едва помнит? Существует ли безболезненный способ сообщать такие новости? Если да, то, как бы она хотела его знать!

— Может, будет лучше, если я сначала дам вам прочитать это письмо.

Джинни видела, как Хьюго нахмурился, прочитав свое имя на конверте, как затаил дыхание… Не означало ли это, что он узнал почерк? Затем он вынул письмо и стал быстро пробегать глазами строчки, прижав ко лбу сжатый кулак. Именно тогда Джинни пришлось отвернуться. Раз или два он пробормотал имя ее матери, и в его голосе было столько горя, что Джинни хотелось зажать уши.

Она была не права! Слишком не права, пытаясь найти утешение для себя за счет кого-то еще. Ее собственный интерес не только мог иметь последствия для Хьюго, но и нанести значительный вред его семье. И не только Ванбругам… Вскоре ей придется расстаться с Джейком… Может, ее ждет заслуженная кара, но эту боль невозможно будет выплакать.

Хьюго закончил чтение, и рука, в которой он держал письмо, безвольно упала. Прошло много времени, прежде чем тишина была нарушена безутешным вздохом.

— Итак, Джинни… ты хочешь сказать, что…

Она подняла голову и увидела, что он сидит, запустив смуглые, тонкие пальцы в серебристые волосы. Она испытала острую жалость к этому человеку, который испытал такое потрясение.

— Поверьте, это письмо потрясло меня ничуть не меньше. Я никогда не подозревала, что Том… я так любила его… что он не был моим настоящим отцом.

— А может… — с горечью начал Хьюго, потом встал и прошел мимо нее к окну, — может, будет лучше оставить все как есть?

— Может. — Глупо, что она чувствует себя такой задетой. Особенно ранило то, что он высказал вслух ее собственные мысли. — Только во всем, что здесь написала моя мать, столько страсти, такая сила чувств, что я сочла: мой долг, ради нее и меня самой, — доставить вам это послание. Совершенно очевидно, что вы были любовью всей ее жизни…

— А она — моей. — Голос Хьюго дрогнул. В его искренности невозможно было усомниться. Он пересек комнату и снова сел. — Прости меня, Джинни. Меньше всего я виню тебя. — Его улыбка была мимолетной и мучительной. — Просто… это… это такой удар — думать, что Джейн… что ты…

— Я, конечно, чувствую себя виноватой в том, как все вам преподнесла. Существует множество благоразумных способов, мне следовало бы выбрать один из них. Например, связаться с вами через третье лицо; я очень хорошо знаю, что это можно было бы предпринять. А вместо этого бросилась сюда, думая, что смогу все сделать сама… Но не волнуйтесь, я никогда никому ничего не скажу. Мы с вами единственные, кто знает…

— Спасибо тебе. Я не перенес бы, если бы Мэрион узнала, хотя… она догадывалась, что у меня была женщина… — Он тяжело вздохнул. — Мы познакомились и поженились сразу после того, как я окончил «Вест-Пойнт», но практически сразу же она поняла, что ей не по душе жизнь офицерской жены. Мэрион осталась здесь, в родном доме, со своими родителями. Все ее друзья были поблизости, и ей нравилось жить на ранчо. К тому времени, как я отправился во Вьетнам, мы уже, собственно, жили врозь, кроме отпусков. Почти разошлись. А затем в Гонконге я встретил Джейн…

Хьюго надолго замолчал. Казалось, он забыл о присутствии Джинни, в его глубоко посаженных глазах отражалась смесь счастья и боли.

— Словом… — продолжил он, слегка пожав плечами, — я не могу объяснить, хочу только сказать, что отчаянно влюбился в нее — такого никогда раньше в моей жизни не было. То же произошло и с Джейн. Если бы она согласилась развестись с Томом, я бы оставил Мэрион, мы бы поженились, и какой отличной была бы наша жизнь… для всех нас. Но ты, наверное, знаешь, что твоя мать придерживалась очень твердых принципов, и я не сумел переубедить ее. И, кроме того, она не могла причинить боль твоему отцу. — Произнеся это слово, он нахмурился — Да. — Джинни окатило волной сочувствия к нему, но она подавила желание протянуть руку, чтоб утешить его. Он не был человеком, который принял бы такой жест. — Да, я понимаю.

— Наконец твой отец, — он мрачно усмехнулся и поправил на этот раз оговорку, — я имею в виду, Том, должен был вернуться. Во Вьетнаме все уже кончалось, и мы решили расстаться. Так случилось, что я был тяжело ранен, меня увезли на носилках и мне предстоял еще долгий период выздоровления. Я пытался примириться с упорством Джейн, хотя не буду притворяться, что это далось мне легко. Я провел много горьких, страшных ночей. Мы с Мэрион договорились попробовать спасти наш брак ради всех нас, ведь надо было думать о Джейке. Я решил уволиться из армии и основал свою собственную компанию. На первых порах упорная работа, возможно, помогала выбросить из головы личные проблемы, а в социальном плане Мэрион оказалась неоценима… Словом, последние двадцать, или около того, лет мы были счастливы.