Страница 9 из 9
Как будто так и намылился к Роману хоть в гараж, хоть в гости!
– Виталий Викторович, а паспорт у вас тоже украли?
– А? Что? Паспорт? Только заграничный. Российский я на всякий случай положил в чемодан…
– Значит, в гостиницу вы поселиться можете?
– Могу.
Это безропотное «могу» прозвучало так, что Савельев почувствовал, как будто уже выпихнул пассажира в самую глубокую лужу у дороги.
– А может быть, вас отвезти к каким-нибудь друзьям? Вы, мгм, выглядите не лучшим образом…
– К друзьям?.. Мой друг – Петруша… А его сейчас нет…
«Вот ведь попался!.. – Недовольство нет-нет да и проскальзывало в доброй боксерской голове. Роман поскреб в затылке, покрутил шеей… – Вот попался!..»
В кармане Савельева запиликал сотовый телефон, боксер достал его, глянул на дисплей и ответил:
– Да, баб Надь.
– Роман, ты где?! – раздался в трубке могучий пенсионерский рык.
– Еду.
– К нам?!
– Нет. Пока нет…
– А куда едешь? Мы тебя ждем.
– Да вот… – Савельев покосился на несчастного подкидыша, – приятеля одного пристроить надо.
– Куда?
– Куда вас пристроить, Виталий Викторович? – переадресовал Рома вопрос пассажиру. Тот безразлично пожал плечами.
– Бери своего приятеля и дуй к нам, – безапелляционно заявила баба Надя. – Гусь совсем готов!
Савельев пообещал счас же придуть. Убрал сотовый телефон в нагрудный карман черной джинсовой рубахи и несколько злорадно ухмыльнулся. Что ж, Надежда Прохоровна, вы сами напросились на очередного подкидыша. Вот чует печень-селезенка-сердце, что напросились по самое не балуй!
Полуобернулся к понурому седоку и голосом, лишенным прежних тоскливо-пораженческих интонаций, спросил:
– Виталий Викторович, скажите честно: вам негде переночевать?
– Наверно, – безучастно отозвался тот.
– Поедете со мной в один хороший дом? К моим друзьям и родственникам.
– Поеду.
Испытывая самое мстительное удовольствие, Савельев уверенно утопил в пол педаль газа.
Не так давно при схожих обстоятельствах две тетушки – Надежда Прохоровна и Софья Тихоновна – «подкинули» ему жену [1].
Что ж… напросились сами.
Виталию Викторовичу Мусину действительно хотелось умереть. Или хотя бы получить серьезную рану, очнуться в больнице – желательно.
Только палата реанимации и смертельно опасное ранение могли бы все исправить. Или хотя бы сместить акценты…
Его честь, его достоинство страдали.
Совесть просто билась в корчах.
Душа нанесла себе рваную рану и не меньше бренного тела хотела в больницу. На белые простыни, под взгляды ласковых сестер.
Куда его везет большой и добрый Рома, Виталия Викторовича интересовало ничтожно мало. Он самозабвенно предавался самобичеванию и старательно культивировал жалость к себе, к какой-то Ирине, к единственному брату. Место, куда вез его нечаянный спаситель, было вторично. Могучий Рома мог привезти его к друзьям – таким же огромным бритоголовым (но очень добрым!) бандитам с пудовыми кулаками; мог уложить поплакать в алькове нежной любовницы-подруги; мог привезти в притон; на стачку очередных московских пикетчиков; в сумасшедший дом…
Дверь в квартиру старинного пятиэтажного дома в тихом московском переулке открыла бабушка в коричневом спортивном костюме из плюша. Крупноносая костистая особа с обширной плюшевой грудью и строгим взглядом фельдфебеля на пенсии.
– Ну, наконец-то! – неожиданно низко про басила далеко не нежная любовница.
Виталий Викторович мигнул, изгоняя прочь видение искусственной почки и тикающих механизмов, прошел в большую, парадно сверкающую зеркалами купейных шкафов прихожую.
– Добрый вечер, – сказал с жалостью к себе.
Его голос просто вопил о необходимости сочувствия, роль бедного родственника исполнялась так умело, что даже Станиславский не нашел бы к чему придраться.
Но справедливости ради следует заметить, что исполнялась эта роль практически неосознанно. Виталий Викторович от пяток до макушки погрузился в тягучее горе и плавал там без надежды прибиться к берегу. Он вправду был несчастен. И вправду жаждал сочувствия.
Вот только зритель попался ему негодный.
Надежда Прохоровна Губкина – пенсионерка-крановщица – мужчин любила бравых. Слезливый рохля в тончайших замшевых шкурах вызывал в ней лишь желание отчитать за измазанную дубленку.
Зато несчастных побитых интеллигентов горячо любила Софья Тихоновна – вторая дама, появившаяся в зеркалах прихожей: немолодая, миловидная, с копной прозрачных пепельно-сизых кудряшек, в синем платье с кружевным жабо. Она поздоровалась с Романом, взглянула на Виталия Викторовича и – о, наконец-то! – обеспокоенно всплеснула руками:
– Мой бог, что с вами произошло?!
Испачканный Виталий Викторович потупился, Роман, пропихивая чемодан за шкаф, сказал с какой-то непонятной Мусину злорадностью:
– Вот, Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна, прошу любить и жаловать – Виталий Викторович. У него неприятности, ему негде ночевать. И вообще, он не знает, что ему делать.
– Пусть моет руки и идет за стол, – сказала крупноносая особа, подарившая гостю минимум внимания.
– Гусь остыл? – ехидно поинтересовался Рома.
– Пересох!
И Виталий Викторович сразу понял: в том, что пересох гусь, виноват тоже он.
Конечно. Чего еще ожидать от поганого вечера? Он тащит за собой неприятности, как перепачканный чемодан…
Софья Тихоновна помогла Мусину избавиться от дубленки, предложила тапочки и сказала, что проводит в ванную умыться. Надежда Прохоровна зычно гаркнула:
– Арнольдыч! Выходи! Ромка приехал!
Проходя по коридору до ванной комнаты, Маргадон столкнулся с невысоким пожилым гос подином в мягком домашнем костюме, с тощим хвостиком из седоватых волос на затылке.
За ухом господина торчала дешевая пластмассовая авторучка.
– Вадим, – сказала Софья Тихоновна, – познакомься с Виталием Викторовичем, он друг нашего Ромы. Виталий Викторович, мой муж Вадим Арнольдович.
Мусин шаркнул тапкой и получил в вялую ладонь пять крепких пальцев, ощущая рукопожатие, далекое от дежурного соприкосновения: муж Софьи Тихоновны оказался неожиданно сильным и крепко дружелюбным.
По центру большого круглого стола в прилично обставленной гостиной стояла тарелка размером с автомобильное колесо. На ней покоился огромный гусь в стадии горячей коричневой переспелости. Вокруг гуся лежал разварной картофель, «подсоленный» укропом, из тушки вылезала наружу гречневая каша с вкраплениями жареного лука и грибов.
Сногсшибательно душистый натюрморт. Мечта гурмана. (Только кашу, по мнению Виталия Викторовича, следовало извлечь и положить отдельно.) Надежда Прохоровна вручила Роме нож, разделочную вилку и, приказав: «Действуй», приготовила, держа на весу, тарелку Вадима Арнольдовича.
Действовал Рома, опять-таки по мнению Виталия Викторовича, трудолюбиво, но неумело. Так как при разделке такого кулинарного волшебства, как фаршированный гусь, надобны не трудолюбие и сила, а мастерство и нежность.
Но, как известно, со своим уставом в чужой монастырь…
Виталий Викторович получил тарелку с ломтем птички, обложенным гарнирными добавками, и неожиданно почувствовал, что аппетит так и не разжегся от дразнящего парка, поднимающегося к ноздрям… Глаза вроде бы облизывали каждую косточку, ноздри ощущали дразнящий аромат, но пищевод как будто слипся и совершенно не желал работать.
– Виталий Викторович, – мило укорила Софья Тихоновна, – ешьте, ешьте, остынет…
Виталий Викторович кивнул, поковырялся вилкой в каше… Надежда Прохоровна, уже смоловшая вставными челюстями внушительную порцию грудки, сыто сетовала Роме:
– Что за день такой? В кои-то веки гуся за пекли! И тут… – огорченно звякнула вилкой о тарелку, – Лешку на происшествие вызвали, Настя на работу вдруг унеслась… Машка твоя позвонила, сказала, работы много – отправьте кусочек с Ромой! – Покосилась на Виталия Викторовича, и тот быстренько отправил в рот кусочек мяса.
1
История знакомства Романа и Марии описывается в романе «Смерть – плохая примета». дней через двадцать, в палате реанимации, заставленной фундаментальной медицинской техникой… ну, там, искусственная почка, легкое, еще чего-то вокруг кровати шуршит и тикает – и принимать сочувствия-соболезнования без всяческих упреков.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.